«Ходит, бывало, по тенистым аллеям и притворяется углубленным в размышления, хотя ни малейшее наше движение не ускользало от его зоркого взгляда. Как любил он под вечерок пускаться с нами в самые сентиментальные рассуждения, а мы, чтобы подразнить его, в ответ подадим ему волан или веревочку, уверяя, что по. его летам ему свойственнее прыгать и скакать, чем прикидываться непонятым и неоцененным снимком с новейших поэтов». Таким было в ту пору отношение Екатерины к юному кавалеру.
Вообще подруги веселились над Мишелем ужасно. Пользуясь тем, что он был весьма неразборчив в еде, как-то раз подсунули ему булочки с опилками, три из которых он съел. Съел бы и больше, да Екатерина и Сашенька его остановили, пожалев. После этого он несколько дней с девицами не разговаривал, да потом все же смягчился.
И вот однажды во время прогулки к ногам Екатерины упала свернутая бумажка. Развернув ее, она прочла стихи, написанные мелким, неуверенным почерком Мишеля:
ЧерноокойТвои пленительные очиЯснее дня, чернее ночи.Вблизи тебя до этих порЯ не слыхал в груди огня;Встречал ли твой волшебный взор -Не билось сердце у меня.И пламень звездочных очей,Который вечно, может быть,Останется в груди моей,Не мог меня воспламенить.К чему ж разлуки первый звукМеня заставил трепетать?Он не предвестник долгих мук,Я не люблю! Зачем страдать?Однако же хоть день, хоть часЖелал бы дольше здесь пробыть,Чтоб блеском ваших чудных глазТревогу мыслей усмирить.
Разумеется, Екатерина показала стихи подруге, но умоляла не насмешничать над отроком-поэтом. На другой день она непрестанно ловила на себе настороженный взгляд Лермонтова, который словно бы ожидал в любую минуту издевок, однако так и не дождался. И вот на колени Екатерине упала новая свернутая бумажка!
Она тотчас угадала, что там новые стихи:
Благодарю!Благодарю!., вчера мое признаньеИ стих мой ты без смеха приняла;Хоть ты страстей моих не поняла,Но за твое притворное вниманьеБлагодарю!В другом краю ты некогда пленяла,Твой чудный взор и острота речейОстанутся навек в душе моей,Но не хочу, чтобы ты мне сказала:Благодарю!Я б не желал умножить в цвете жизниПечальную толпу твоих рабовИ от тебя услышать вместо словЯзвительной, жестокой укоризны:Благодарю!О, пусть холодность мне твой взор укажет,Пусть он убьет надежды и мечтыИ все, что в сердце возродила ты;Душа моя тебе тогда лишь скажет:Благодарю!
Екатерина была особа начитанная, она прекрасно понимала, что перед ней еще начальные поэтические опыты, не изобличающие в авторе особого мастерства. Из чистого сочувствия она предсказала Мишелю будущее великого поэта, однако спустя несколько дней поняла, что снисхождения ему не надобно, что будущее его и впрямь предопределено.
Случилось это, когда вся компания отправилась на богомолье в Лавру. Путешествовали превесело! Мишель всячески увивался вокруг Екатерины, а она называла его своим пажом.
На церковной паперти стоял слепой нищий. В его деревянную чашечку девушки положили мелких монет, и нищий, услышав звон их, сказал:
— Спасибо, люди добрые! А вот намедни приходили сюда господа, да были они шалуны, насмеялись надо мною — наложили полную чашечку камушков. Бог с ними!
Эти слова, видимо, поразили Лермонтова… Когда вошли в столовую, он встал на колени перед стулом и принялся что-то писать. Все уже уселись за стол, а он все строчил карандашом по бумаге. Наконец-то закончив, он передал Екатерине листок со следующими строками:
У врат обители святойСтоял просящий подаянья,Бессильный, бледный и худойОт глада, жажды и страданья.Куска лишь хлеба он просил,И взор являл живую муку,Но кто-то камень положилВ его протянутую руку.Так я молил твоей любвиС слезами горькими, с тоскою,Так чувства лучшие моиНавек обмануты тобою!
Екатерина была в недоумении. Мишель писал так, словно она и впрямь подавала ему надежды, словно разбила сердце… А ведь он был для нее всего лишь милый мальчик, не более!
— Какое странное удовольствие вы находите так часто напоминать мне, что я для вас ничего более, как ребенок! — оскорбился Мишель и вдруг так посмотрел на Екатерину, что она вспыхнула и дала себе слово быть впредь с этим «ребенком» осмотрительней. Ведь взгляд его был вовсе не детский!
Лето кончилось, но Мишель продолжал появляться в обществе подруг, и скоро Екатерина должна была признать, что именно он оживляет их общение. А стихи его становились все лучше и лучше, в них уже просвечивал гений, и Екатерина искренне радовалась им.
По небу полуночи ангел летел,И тихую песню он пел,И месяц, и звезды, и тучи толпойВнимали той песне святой.Он пел о блаженстве безгрешных духовПод кущами райских садов,О Боге великом он пел, и хвалаЕго непритворна была.Он душу младую в объятиях несДля мира печали и слез,И звук его песни в душе молодойОстался — без слов, но живой.С тех пор, неизвестным желаньем полна,Страдала, томилась она,И звуков небес заменить не моглиЕй скучные песни земли.
Сашенька и Екатерина первые преклонялись перед талантом Мишеля и пророчили ему, что он станет выше всех его современников. С тех пор Екатерина много думала о нем и его грядущей славе. А он продолжал осыпать ее стихами и поводов к их написанию находил множество. Вот почудилось ему, что Екатерине по нраву лесть, а правды она не любит, — и он написал:
Зови надежду — сновиденьем,Неправду — истиной зови,Не верь хвалам и увереньям.Лишь верь одной моей любви!Такой любви нельзя не верить,Мой взор не скроет ничего,С тобою грех мне лицемерить,Ты слишком ангел для того!
Рассказала ли Сашенька кузену о том, как за Екатериной ухаживал кавалергард Александр Пестель, — тотчас явились новые стихи с новыми упреками:
Взгляни, как мой спокоен взор,Хотя звезда души моейПомеркнула с давнишних пор,А с ней и думы лучших дней.Чем ты украсишь жизнь мою,Когда ты обратила в прахМои надежды в сем краю -А может быть, и в небесах?!
У Екатерины были необыкновенные, роскошные черные волосы. Как-то раз она побилась об заклад с добродушным старым князем Лобановым, что у нее нет ни единого фальшивого волоска в прическе. Закладом был пуд конфет. И вот после ужина знакомые барышни растрепали и расплели Екатерине прическу, однако не обнаружили ни накладок, ни подкладок, ни шиньонов. Чудные волосы покрыли ее с головы до ног, точно черный плащ, и Мишель злобно проворчал:
