Зажигалка почувствовала слабость в ногах. Ворон сейчас реально угрожал, угрожал ее жизни. И думать о том, что это шутка, просто глупо. Он вообще никогда не был склонен к шуткам.
– Короче, сроку тебе даю неделю, – перешел Ворон к конкретике. – Папашку своего подготовь заранее. А впрочем, мне все равно, как ты с ним будешь объясняться и будешь ли вообще. Можешь лапши ему навешать – вы, бабы, хорошо это умеете. Словом, хочешь жить – умей вертеться, помнишь, поговорка такая была в свое время? Вот и ладненько. А я тебе звякну, подруга. И еще… – Он вдруг приблизился вплотную к Зажигалке, двумя пальцами больно сжал ее подбородок и приподнял: – Вздумаешь кинуть меня – хуже будет. Я тебя не в землю закопаю, а так сделаю, что ты сама будешь рада сдохнуть поскорее! Личико так попорчу, что из дому выйти не сможешь! А то и не на чем будет. Так что думай и действуй! Пока, подруга!
Ворон встал, достал из кармана несколько купюр, бросил на стол и двинулся к выходу. Зажигалка еще несколько минут после его ухода не могла подняться, впав в какой-то ступор, и только чье-то покашливание над ее ухом подтолкнуло ее. Она подскочила со стула и, чуть ли не опрометью бросившись к входной двери, выскочила на улицу.
Где-то через полчаса, устав и запыхавшись, Зажигалка остановилась. Необходимо было взять себя в руки и все обдумать. Дойдя до ближайшего сквера, достала сигареты и закурила. Затяжки были нервными и длинными. Осмотревшись, она поняла, что находится довольно далеко от дома, добираться теперь придется с пересадками, а до ближайшей станции метро еще и топать пешком. Но не это главное. Ворон – вот что не шло у нее из головы. О том, чтобы соглашаться на его условия, не могло быть и речи. И о том, чтобы не соглашаться, – тоже. Тупик.
Однако Зажигалка была так устроена, что долго думать и переживать не могла, предпочитая действовать. Пускай тыкаться наобум, но что-то делать.
У отца, конечно, имелась нужная сумма. Может быть, все-таки попросить? Сказать, что это для Антона – отец же неоднократно выручал его? Вздыхал, читал нотации, но все-таки давал деньги, сокрушенно повторяя про себя «что ж поделаешь, родная кровь, сирота…».
Антон, племянник отца и двоюродный брат Зажигалки – Кузен, как иронично именовала его она сама, был парнем веселым, но бесшабашным. Оставшись без матери в юном возрасте, быстро промотал оставшиеся после нее средства и пустился в путешествие по белу свету с целью накопить денег. Однако все его попытки сводились чаще всего к аферам, в которых он быстро прогорал и опять оставался на бобах. Чаще всего в таких случаях он обращался к сестричке-Зажигалке, которая любила непутевого братца. Да и отец, что там греха таить, благоволил к нему.
Но сейчас такое вранье не прокатит. Отец же знает, что Антон теперь живет в Сургуте, взялся за ум и уже несколько лет возглавляет отдел в крупной нефтяной компании. Отец тогда дал ему денег на первое время, узнав, что племянник, наконец, в люди стал выбиваться. А теперь он не прежний шалопай, а уважаемый человек, деньги есть. На что просить?
Да и не поможет это! Зажигалка знала, что так просто от Ворона не отделаешься: получив деньги раз, он поймет, что нашел хорошую кормушку, и станет требовать их постоянно, все больше и больше. И чтобы выбраться из кабалы, есть только один путь – избавиться от него навсегда… Но как? Неужели же… Нет, об этом лучше даже не думать, лучше поискать другие пути!
Медленно шагая к метро, Зажигалка мучительно выбирала из двух вариантов. Потом, прокрутив в голове все возможные последствия, все-таки достала сотовый телефон.
– Привет, чем занимаешься?
– Да вот, марафет навожу, – кокетливо хихикнули в трубке. – Профессиональный макияж делаю.
– Ты что, совсем? – проворчала Зажигалка. – Кончай ерундой страдать, дело важное есть.
В течение следующих секунд она пересказывала свою беседу с Вороном и обрисовывала возникшую проблему.
– Ты просто не знаешь его, это страшный человек! Мне нужна помощь, хоть чья-нибудь! От Толика пользы нет, он… Болеет, короче. Я не хотела тебе звонить еще и по этому вопросу, но больше некому.
– Ну, у меня есть одна идейка, – поведала трубка. – Ради нее, собственно говоря, и прихорашиваюсь.
– Это… Это касается отца? – медленно протянула Зажигалка.
– Да. Но не волнуйся! Если все сделать как следует, обдуманно, то все проблемы будут решены. Но по телефону не буду говорить. Завтра ближе к обеду перезвони мне. Увидимся, и я поделюсь с тобой планами. Все, дорогая, целую! М-м-м!
Послышался звонкий чмок, и трубка отключилась. Зажигалка вздохнула. Ей не слишком нравилась возникшая идея – она догадывалась, о чем речь. Но не это ее волновало сейчас больше всего, а то, что срока Ворон ей отпустил всего неделю. Через каких-то семь дней ей вновь предстояла встреча с этим человеком. Человеком, которого она не хотела бы видеть вообще никогда в жизни…
Глава первая
День близился к концу – как рабочий, так и световой. Унылый, тусклый день поздней осени рано завершал свой путь, превращаясь в вечер уже после четырех часов. Конец ноября вообще отличается хронической нехваткой солнечного света, а она, в свою очередь, негативно отражается и на работоспособности, и на настроении в целом. Полковник Гуров очень четко это ощущал, особенно в последнюю неделю, когда световые дни становились особенно короткими, а рабочие, наоборот, увеличивались, затягивались за счет большого количества дел, причем, что самое обидное, – нудных и рутинных, из числа тех, которые полковник терпеть не мог. Навалилась куча писанины, год неуклонно подходил к своему логическому завершению, и нужно было привести в порядок все материалы и документы. То есть писать, писать и писать… Данная работа не требовала особой умственной напряженности, зато отнимала кучу времени и раздражала полковника своим однообразием и бессмысленностью, поскольку, чего уж греха таить, некоторые так называемые документы Гуров считал откровенно бестолковыми и никому не нужными. Он привык работать если уж не головой, то хотя бы ногами и руками, причем не с помощью шариковой ручки, а оружия. А вообще в своей профессии сыщика полковник предпочитал думать. Думать, размышлять, анализировать, строить версии и разрабатывать их, выстраивать логические цепочки, приводящие к разоблачению преступников и разрушению их злодейских замыслов. И сейчас, методично перепечатывая страницу за страницей, Гуров как никогда ощущал, что занимается не своим делом.
Еще больше от этого занятия страдал его лучший друг и сослуживец, тоже полковник и опер по особо важным делам Станислав Крячко. Вот уж кого эта работа просто выворачивала наизнанку и лишала всяческой радости жизни. Уж кто-кто, а Станислав Крячко был явно не создан для писательской деятельности. И если в другие, менее напряженные периоды он мог еще увильнуть от этой работенки, то сейчас это было совершенно невозможно: их шеф и также многолетний друг генерал-лейтенант Петр Николаевич Орлов строго-настрого поручил сыщикам подбить все материалы к сдаче, а многие из них касались дел, лично раскрытых Гуровым и Крячко, посему свалить это на кого-нибудь из младших чинов было нельзя. Вот и приходилось Станиславу Крячко, вздыхая, чертыхаясь, а иногда и откровенно матерясь, ерошить свою и без того вечно лохматую, хотя и изрядно поредевшую шевелюру пятерней и продолжать оформлять отчеты, объяснительные и прочие бюрократические бумаги.
Гуров, ненавидевший бюрократизм не меньше Станислава, вел себя гораздо спокойнее, принимая данное занятие как неизбежное зло, издержки, которого имеются в любой профессии. Потому он молча и сосредоточенно стучал по клавиатуре компьютера, в то время как Станислав все больше ерзал на стуле, периодически раздраженно комкая очередной испорченный листок и бросая его в мусорную корзину.
За окном, тем временем, совсем стемнело. Станислав поднял голову и с надеждой посмотрел на часы. Гуров головы не поднимал – часы были перед ним, высвечиваясь на экране монитора. Он видел, что рабочий день его уже закончился, однако хотел все-таки доделать намеченный на сегодня план. Оставалось немного, где-то на полчаса работы, и полковник не собирался откладывать это на завтра. Он вообще мечтал поскорее расквитаться с писаниной и приступить к чему-то более привычному и полезному.
Крячко выразительно кашлянул, явно намекая на то, что пора бы сворачивать всю бухгалтерию и отправляться домой, но Гуров проигнорировал его намек. Тогда он решительно поднялся со стула, сдвигая ворох своих бумаг в сторону, и заявил:
– Мне сверхурочные не платят!
– Да иди ты уже! – махнул рукой Гуров. – Все равно только бумагу портишь!
– И уйду! – тотчас подхватил Станислав. – Я просто подумал, может, тебе самому надоело бумагу пачкать? Вместе бы по домам отправились.
– Ну, вместе нам только до ворот УВД, – заметил Гуров. – А дальше каждый по своим машинам.
