— Она не сумасшедшая, — послышался чей-то голос, — она всего лишь дубина.
В дверях появилась Кэрол.
— Моя единственная дочь — и вот надо же… — Кэрол направлялась к нам. — Можешь поставить на ней крест, Арчи. Я уже поставила.
Она посмотрела на Алму сверху вниз.
— Пойди, пожалуйста, подои ослицу или займись каким-нибудь другим делом. Дай мне потолковать с Арчи.
Алма не шевельнулась.
— Он сам сказал, что хочет поговорить со мной. Лично я вообще ни о чем не хочу говорить. Какой от этого прок?
— Да, никакого. — Кэрол уселась на кушетку на расстоянии вытянутой руки от дочери. Она была в помятой рубашке и старых коричневых брюках, в носках, но без обуви. Зато лицо ее, если не считать морщинок вокруг карих глаз, по-прежнему было молодо, будто ей еще не исполнилось и тридцати. Взгляд этих глаз сосредоточился теперь на мне.
— Полагаю, ты ничего не добился, иначе не пришел бы сюда.
— Совершенно верно. Ты была вчера у Харви?
Она кивнула.
— Провела полчаса. Больше Морли Хейт не позволил. Я и раньше знала этого человека… Кто-то должен его проучить. Непременно. Может быть, я.
— Могу помочь. Есть что-нибудь новое от Харви?
— Нет, все то же самое.
Я покачал головой.
— Хочу с тобой посоветоваться. Я сказал сегодня Лили, что она могла бы попросить Досона подыскать в Хелине хорошего частного сыщика. Ему люди могут рассказать то, чего не скажут мне. Что ты думаешь по этому поводу?
— Странно, — проговорила она.
— Что странно?
— То, что еще двоим, кроме тебя, пришла в голову эта мысль. Флоре и одной моей подруге, которую ты не знаешь. Вчера я спросила Харви, что он думает по этому поводу, а он сказал, что в Хелине не найдется такого умного детектива, как ты. Но Досон все равно считает, что именно Харви застрелил Броделла, и любой, кого он подыщет, будет думать так же. Здесь все так думают, ты ведь знаешь.
— Не все. Тот, кто его застрелил, так не думает. Ладно, забудем пока об этом. Ты сказала, что хочешь о чем-то поговорить со мной.
Кэрол посмотрела на дочь.
— Ты уже не маленькая, моя телочка, и сама отелила теленочка. Шугануть тебя отсюда я не могу.
Кэрол поднялась и предложила:
— Если не возражаешь, выйдем во двор.
Алма встала, хотела было что-то сказать, но передумала и вышла. Кэрол прикрыла дверь и села на край кушетки, поближе ко мне.
— Может, ты и прав в отношении ее, а может, и нет. Ей бы следовало понимать своего отца, но она может его не понимать. Помню, когда я была в ее возрасте, я думала, что понимаю своего отца, а оказалось, что нет. А догадалась об этом только… Ладно, черт подери, тут вот в чем дело: у меня есть идея. Эта парочка у Билла Фарнхэма — доктор и его жена, — они ведь из Сиэтла? Не ты ли говорил, что он доктор?
Я кивнул.
— Роберт Эмори, доктор медицины, и его жена Беатриса.
— Сколько им лет? — поинтересовалась. Кэрол.
— Ну, под сорок.
— Опиши мне ее.
— Чуть повыше среднего роста, среднего телосложения. Приятной наружности. Волосы рыжие, крашеные. Делает вид, будто тут ей нравится, но приехала только потому, что ей осточертело дома. Любит ездить верхом на лошади и удить рыбу.
— А что за человек ее муж? Если бы этот Броделл «покрыл» ее, а муж узнал, что бы он сделал?
— Для этого Броделлу потребовалось бы больше времени, он же пробыл здесь всего три дня.
— У нас есть «бык», которому для этого и одного дня больше чем достаточно.
— Я видел этого «быка». Броделл был не такой шустрый. Впрочем, все возможно. Признаюсь, что эта мысль и у меня мелькнула во вторник, и мои расспросы разозлили Билла Фарнхэма. Мне удалось вытянуть из него два факта, но от них мало толку. У доктора Эмори нет алиби на вторую половину дня того самого четверга — он в одиночку отправился вверх по реке. К тому же доктор и стрелять-то толком не умеет. Я ожидал, что в тот день он мог прихватить с собой ружье на случай встречи с медведем, но Фарпхэм это отрицает.
— Разумеется, он будет отрицать. Ему же не хочется, чтобы одного из его дьюдов Посадили в загон.
— Конечно. Я лишь передаю тебе, что он сказал. А ты можешь верить этому, можешь нет. За последние шесть дней люди много чего мне наговорили, но я почти никому не верю. Позавчера ты заявила, что никогда не встречала Филипа Броделла. Я должен этому верить?
— Это правда.
— Прошлым летом он гостил здесь шесть недель! Всего в четырех милях вот от этого места!
— Да хоть бы и в четырехстах! Жаль, что это не так. У Билла Фарнхэма ранчо в стиле Дикого Запада, у нас — обычное. К тому же, как тебе известно, Харви с Биллом поцапались. Ты же был здесь, когда наша скотина нашла дырку в изгороди и двинула в лес. Один из его гостей застрелил быка. После этого мы перестали ходить-друг к другу. А то что Алма повстречалась с Броделлом на танцах, я знаю только с ее слов. В прошлом году она ни разу о нем не упоминала. Не хочешь мне верить — не верь… Значит, ты исключаешь доктора?
— Я никого не исключаю. Тебя и не подозреваю только потому, что не вижу смысла в том, чтобы менять шило на мыло, хотя ты могла бы выстрелить мужчине в спину.
— Если бы выстрелила, то попала бы не в плечо, а в другое место.
— В том случае, если бы не целилась именно в плечо. — Наши взгляды встретились. — По-моему, я тебя не спрашивал. Или спрашивал?
— О чем?
— Не ты ли его застрелила?
— Нет. Ты не спрашивал, а я в него не стреляла. Тебе, похоже, жуть как хочется что-то с чем-то увязать.
— А как же. И ты это знаешь. Но я говорю вовсе не для того, чтобы послушать собственный голос. Давай-ка посмотрим, сходимся ли мы с тобой по двум — нет, по трем пунктам. Во-первых, ты не Харви, ты женщина, и ты могла бы выстрелить человеку в спину. Во-вторых, ты хорошо стреляешь, поэтому и пуля угодила бы в радиусе полудюйма от намеченного тобой места.
— Никакого полудюйма. Она бы угодила туда, куда я целилась.
— Ну что ж. Теперь третий момент. Многие, в том числе, вероятно, Хейт и Джессап, говорят, что Харви специально ранил Броделла в плечо, чтобы тот повернулся, а затем добил его выстрелом в шею, поскольку все знают, как он стреляет, а ему, мол, хотелось представить все так, будто это сделал человек, который не умеет стрелять. Но дело-то все в том, что Харви по складу своего характера не способен на такое. Если даже допустить — а я этого даже не допускаю, — что он выстрелил Броделлу в спину, ему бы и в голову не пришло прибегнуть к подобной уловке. Но ты, Кэрол, мыслишь по-другому. Тебе это могло прийти в голову. Ты согласна со мной?
Уголок ее губ приподнялся.
— Лили, — сказала она.
— При чем тут Лили?
— Это она думает, что я его застрелила?
— Она мне об этом не говорила. Тут только ты и я. Даже если Лили и думает так и сказала бы мне об этом, у меня своя голова на плечах. Итак, что ты мне ответишь?
Уголок ее губ так и не опустился.
— Скажем, я отвечу «да», и что тогда? Ты же сам заявил, что менять меня на Харви — все равно что менять шило на мыло. Или ты имел в виду что-то другое?
— Разумеется, только это. Я просил Алму быть откровенной со мной и теперь прошу о том же тебя. Предположим, застрелила Броделла ты, а я продолжаю расследование, будто ничего не знаю. В таком случае, что получится? Необходимых улик я обнаружить не смогу. Я окажусь связанным по рукам и ногам и буду работать впустую. Однако, если бы я знал, что застрелила его ты, я мог бы что-нибудь предпринять. Некоторый опыт оказания помощи в трудных ситуациях у меня есть. Тебе ведь известно, что время от времени я выдаю какую-нибудь интересную идею. Итак, поговорим начистоту?
Кэрол прищурилась.
— Значит, ты думаешь, что это я его застрелила, — констатировала она.
— Не думаю. Я лишь предполагаю. Со слов Алмы известно, что всю вторую половину того дня вы обе находились здесь. Но это еще ничего не доказывает — сказать иначе она просто не могла. Согласен, с твоей стороны было бы величайшей глупостью признаться мне в том, что это ты его застрелила, — ведь ты не уверена, что я буду держать язык за зубами. В Нью-Йорке есть несколько человек, которые мне верят. Здесь мне не верит никто, кроме Харви. Но мне не разрешают свидание с ним. Если ты передашь ему, что я поклялся никому об этом не говорить, он наверняка велит тебе быть со мной откровенней.
— Значит, ты уверен, что это я его застрелила?
— Да нет же, черт побери! Но я стреножен, а мне непременно надо докопаться до истины. Неужели ты не видишь, как мне трудно?
— Да. Вижу… — Она огляделась. — У нас нет Библии. — Она встала и еще раз посмотрела по сторонам, потом направилась в угол, где на колышке висело почти новое седло.
— Тебе известно, что это за седло? — спросила она.
Я кивнул:
— Ручная работа Куонтрелла, с серебряными стременами и заклепками. Ты получила его в Пендлтоне в сорок седьмом году.
