class="p1">Но через пару гигантских шагов он скрылся в спасительной тени вестибюля и спустился обратно в метро.
Главный инженер был уже у себя в кабинете. Музыкант прошёл, скинул с плеч вещмешок и сел за стол.
– Значит так, все возможные места обрывов проводов или окисления контактов я зачистил, пропаял и изолировал. Пусть завтра твои проверят работоспособность, но теперь все системы откликаются.
– Отлично, я в тебе не сомневался, молодец! – обрадовался Василий Петрович. А на счёт платы, зайди через час и всё будет. Можешь пока в бар заглянуть – перевести дух, – он подмигнул Антону.
– Ты, Василич, не переживай, я найду, чем заняться, – ухмыльнулся Музыкант, встал из-за стола, подхватил свою ношу и пошёл.
– Жду через час, – ещё раз напомнил главный инженер ему в след.
В бар идти Антон не собирался, ведь он обещал Максиму зайти после задания.
Он прошёл по коридору, вот та же последняя дверь. Он постучал. И ему открыла мама мальчика. А затем она задала вопрос, от которого Музыкант впал в небольшой ступор.
– А где Максим?
– Э-э, я… тоже самое хотел спросить у вас.
Глаза женщины округлились.
– Мне он сказал, что будет с вами… помогать в мастерской…
"Твою же…" – пронеслось в голове Антона, и он сорвался с места и побежал к дежурным на выходе в город, что выпускали его ночью.
Запыхавшись, он сразу подлетел к мужику в бушлате стоящему у гермы, схватил его за куртку и прижал к стене.
Дежурный в шоке посмотрел на Музыканта.
– Ты охренел что ли!?
– После того как я вышел на поверхность, мальчика выпускал? – сжимая куртку сильней, спросил Антон.
– Слышь, руку убери! Я час назад заступил только.
Он ослабил хватку.
– А где предыдущий?
– Не имею права разглашать, – зло ответил дежурный.
Антон сплюнул под ноги и помчался в кабинет главного инженера. Выпалил сходу ситуацию. Василий Петрович мигом засуетился.
– Сейчас-сейчас, пойдём скорей.
Синий метрошный халат развивался на ходу сильнее обычного, они поспешили обратно к дежурным на выходе в город. Василий Петрович подошёл к посту и быстро сказал:
– Вызови предыдущую смену, срочно!
Дежурные за столом переглянулись, и один из них быстро начал тыкать в рацию.
Через минуту к ним подбежала заспанная троица дежурных.
– Кто стоял на гермоворотах? – сходу спросил главный инженер.
Вперёд вышел молодой парень, лет двадцати, может чуть больше.
– Я!
Антон внимательно посмотрел на него и спросил:
– Мальчика выпускал после меня!?
Парень замялся, понимая, что кажется, совершил страшную ошибку.
– Да, – дрожащим голосом ответил он.
– Сука! То есть ты, дибил, выпустил ребёнка одного в город!?
– Но он сказал, – начал мямлить парень, – что с вами пом…
Договорить дежурный не успел, мощный кулак Музыканта за долю секунды просвистел в воздухе, и угодил точно в нос. Парень упал на пол.
– Зачем… – почти шёпотом сказал Василич.
– Мозги вправил, – грубо ответил Антон. – Такой урок он точно запомнит.
Музыкант резко скинул вещмешок и оружие, быстро натянул химзу, застегнул кобуру и разгрузку. Снял с одного из дежурных чёрную кепку, надел на противогаз, поверх капюшон химзы.
– Открывай! – крикнул он мужику в бушлате.
Ошарашенные дежурные переглянулись, главный инженер быстро кивнул. Музыкант выскочил, подбежал к выходу из вестибюля и присел. Глаза слезились, привыкали к солнечному свету. Он надвинул кепку пониже и огляделся.
Справа никого, слева тоже тихо. Вдруг чуть дальше по прямой, напротив Военмеха, за угол прошмыгнуло что-то. Толи большой мусорный пакет, толи сгорбленная фигура в чёрном. Стоило проверить. Короткими перебежками между догнивающих машин, Музыкант достиг Военмеха. Медленно, пригнувшись, свернул на 1-ю Красноармейскую. И заметил, как за углом дома кто-то копошился. Пытаясь не шуметь и поглядывая под ноги, он аккуратно подобрался к углу дома, держа потёртый калаш наготове стволом вперёд.
Резкий шаг за угол, сгорбленная фигура в чёрном дырявом балахоне оказалась прямо перед ним и обернулась. Рефлекторно Антон ударил прикладом в область головы, чем сбил его с ног, а затем отшатнулся.
Лёжа на асфальте среди мусора, на него смотрел человек, но ни химзы, ни противогаза на нём не было.
Лицо его было в ужасных язвах и нарывах, глаза безумные, красные.
– Ты кто такой!? – глухо спросил Антон сквозь противогаз.
– Я! – величественно завопил тот, – дитя радиации!
– Ясно… – Антон немного опустил ствол Калашникова, – ты тут ночью мальчика не видел?
– А, – словно опомнился безумец, – мальчик. Да, видел.
Антон напрягся.
– Где? Куда он пошёл!?
– О-о, – протянул безумец, затем засмеялся, – теперь он новое дитя радиации! Посвящение скоро!
"Сука, походу долбанные сектанты".
– Где он!? – снова крикнул Антон.
Безумец, лёжа на асфальте, сложил руки, словно молится и протянул к небу. Начал что-то бормотать.
Терпение Антона закончилось. Он повесил автомат обратно на шею, и правая рука быстро скользнула за спину. В свете солнца сверкнуло наточенное лезвие клинка. Взмах, и пальцы безумца-сектанта отлетели к стене, выдав восемь фонтанчиков крови.
Сектант заверещал, прижимая руки к себе, в попытках остановить кровь. Музыкант встал одной ногой ему на грудь и придавил к асфальту.
– Где мальчик!?
– Общага, на седьмой красноармейской! – провопил сектант.
Антон убрал с него ногу и помчался выручать Максима.
Он знал, где находиться это общежитие. До катастрофы ему довелось там побывать однажды.
Присел у останков какой-то машины и выглянул в сторону Обводного канала, не забывая прикрывать глаза козырьком. Всё было чисто.
Снова перехватив автомат в руки, Антон начал двигаться вперёд, вдоль домов Московского проспекта. Вторая Красноармейская, третья, пятая. Он присел под окнами и выглянул за угол на бывший небольшой сквер. Вдруг сверху раздался шум и треск рвущейся металлической кровли и в небо над Московским с гулом вспорхнул огромный серый птеродонт.
На Музыканта посыпался хлам, что-то больно ударило по голове, но стиснув зубы, он не издал ни звука. Не стоило сейчас привлекать внимание этой крылатой твари. Птеродонт сделал пару взмахов огромными крыльями и улетел в сторону Обводного.
Выждав ещё пару секунд, заодно переведя дух, он двинулся дальше. Двигаться в химзе, да ещё под солнцем, было дико жарко. По спине градом лился пот, одежда прилипала к коже, окуляры противогаза почти целиком запотели. Так что ему приходилось всматриваться в них до боли в глазах. Облегчало его путь лишь одно – глаза начали немного привыкать к солнечному свету.
Вот и гранитный обелиск, он же верстовой столб, с уцелевшим числом двадцать один. Седьмая красноармейская. Теперь по прямой.
Свернул с Московского и дальше вновь короткими перебежками от укрытия к укрытию. До общежития осталось всего пара домов. Приближаясь, он начал различать сквозь противогаз шум. Чьи-то крики, человек
