При этом необходимо учитывать, что концептуальная картина мира значительно богаче языковой. Концептуальную картину мира наряду с языковыми средствами могут составлять и выражать различные символические действия (обряды, ритуалы), приметы, предметы быта.
Философский аспект исследования сущности картины мира акцентирует соотношение этого понятия с сознанием, мышлением, отражением, мировоззрением, представлением, информацией (рассматриваемой в качестве философской категории), действительностью и др. Отсюда выявляются сущностные характеристики картины мира как а) интегративного образования на базе отражения (сознания) и информации; б) модели изображения действительности; в) представления о мире, включающего в себя мировоззрение; г) системного, схематичного образования, упорядочивающего мировоззрение (представление): реальность, структурность, системность, схематичность, динамичность [Пищальникова 2000: 46].
В рамках психолингвистики вводится понятия семантической генерализации (А. Р. Лурия), ассоциативно-вербальной сети (Ушакова, Павлова, Ю. Н. Караулов), которые напрямую соотносятся с языковой картиной мира.
Можно говорить о целой шкале подходов к языковой картине мира: общечеловеческая — национальная языковая — социально-ограниченная (в том числе профессиональная) — семейная — индивидуально-речевая картины мира [Сиротинина, Кормилицына 1995: 16].
В методологических целях (с целью отграничения объекта исследования) можно выделить следующие разновидности языковых моделей мира.
Научная КМ / наивная КМДифференциация знаний на научные и обыденные происходит по нескольким параметрам. Философы Д. В. Вичев и В. А. Штофф в статье, посвященной данному вопросу, пишут: «Обыденные знания отличаются от научных по природе субъекта (широкие массы людей), по источнику формирования (непосредственная трудовая деятельность, жизненный опыт), по степени проникновения в сущность явлений, по характеру и способам обобщений, по языку и другим характеристикам» [Вичев, Штофф 1980: 51]. Следует также отметить, что сам термин «картина мира» пришел из физики.
Вместе с тем картина мира человека предстает как «субъективный образ объективной реальности» [Постовалова 1988: 21]. Исследователи называют такую картину мира наивной.
По словам Ю. Д. Апресяна [Апресян 1995: 349–350], исследование наивной картины мира разворачивается в двух основных направлениях. Во-первых, исследуются отдельные характерные для данного языка концепты, своего рода лингво-культурные изоглоссы и пучки изоглосс. Это прежде всего «стереотипы» языкового и более широкого культурного сознания; ср. типично русские концепты «Душа», «Тоска», «Судьба», «Задушевность», «Удаль», «Воля (вольная)», «Поле (чистое)», «Даль», «Авось». С другой стороны, это специфические коннотации неспецифических концептов; ср., например, многократно описанную символику цветообозначения в разных культурах. Во-вторых, ведется поиск и реконструкция присущего языку цельного, хотя и «наивного», донаучного взгляда на мир. Развивая метафору лингвистической географии, можно было бы сказать, что исследуются не отдельные изоглоссы, а диалект в целом. Хотя национальная специфика и здесь учитывается со всей возможной полнотой, акцент ставится именно на цельной языковой картине мира. К таким исследованиям (рассматривающим «диалект в целом») относится, в частности, работа Е. С. Яковлевой [Яковлева 1994].
Далее речь пойдет именно о наивной картине мира, поскольку исследование научной картины мира не входит в задачи данной работы.
Усредненная КМ / индивидуальная КМЭти КМ различаются по степени обобщенности. Когда говорят об усредненной картине мира, имеют в виду группу людей, объединенных каким-то общим признаком (социальным, профессиональным, этническим). Крайняя степень обобщения — это национальная картина мира, где все индивидуальные различия носителей языка сведены к минимуму и имеют значение только общие черты, противопоставленные (или сопоставленные) другой этнической языковой группе, например, в контрастном сопоставлении концептов, вербализованных в русском и английском языках, см., например, [Добровольская 2004]. Концепт — результат субъективного, индивидуального познания, обобщения, категоризации, а всякая типизация его, подведение под общий знаменатель, выведение общих для группы лиц или народа в целом концептов всегда будет представлять его существенное упрощение [Стернин 2000: 14].
При анализе концепта среди членов какой-то группы, как правило, выделяется по принципу поля общая ядерная часть и периферия (личностные смыслы), которая может быть специфична для каждого члена этой группы.
Думается, что в ряде случаев за субъективными коннотациями скрывается именно индивидуальная картина мира, сложившаяся под влиянием целого ряда факторов: личный жизненный опыт, воспитание, психологические особенности характера человека и т. д. Эта индивидуальная картина, конечно, опирается на национальную и даже общечеловеческую, но как-то уточняет, а иногда и несколько изменяет ее.
Прежде всего индивидуальная картина мира проявляется в речи человека: в употреблении или неупотреблении тех или иных слов, устойчивых выражений, суффиксов и других языковых элементов, в речевом сознании человека — отношение к тем или иным словам (приятие или неприятие, например, номинаций шоп — магазин, лавка, авоська — сетка, сумка, панель — тротуар, голубая мечта как нечто светлое, заманчивое или как нечто неосуществимое, при этом не всегда осознается субъективность этих предпочтений).
В лексико-семантической системе индивидуальные речевые характеристики, отражающие языковую картину мира, составляют, например, постоянное неприятие «модных» новых слов (типа «крутой» в значении «очень хороший»), редкое употребление иностранных слов, более современных, вместо привычных русских, что связано с общим консерватизмом взглядов на мир; в словообразовании — употребление, злоупотребление или избегание эмотивных аффиксов, суффиксов — изм, — ение и т. д., усеченных существительных и т. д., индивидуальное есть даже в морфологии (например, возможность употребления непривычного множественного числа: перцы, картошки; принцип согласования со словами общего рода, предпочтительное употребление, например, в речи девушки оценочной лексики мужского рода применительно к лицам женского пола; какой она все-таки дурак; а я-то дурак-дураком!) и синтаксисе: приятие или неприятие некоторых этикетных фраз (типа Привет! До скорого! Я благодарна Вам; Я тронута и др.); попытки изменить привычные правила лексико-семантической сочетаемости словоформ в словосочетании. Особенно много таких нарушений, создающих непривычные, необычные сочетания, а за счет этого и особую выразительность стиха, в поэзии, где очень ярко отражается индивидуальное видение мира поэтом [Сиротинина, Кормилицына 1995: 15–16]. «Язык и личность» Реформатский «Язык русского зарубежья»
В нашем исследовании важны эти разновидности КМ, поскольку общенациональная картина мира является фоном, на основе которого возможно выделить специфику, своеобразие индивидуальной и художественной КМ (ХКМ). Изучение ХКМ дополняется сопоставлением ее с усредненной КМ социума.
Художественная, поэтическая КМ / индивидуально-авторская КМВ когнитивной лингвистике существует немало терминов, номинирующих картину мира автора художественного текста: индивидуально-авторская картина мира, поэтическая, художественная картина мира или художественный мир писателя/поэта.
Художественная картина мира можно, с одной стороны, сопоставить с индивидуально-авторской картиной мира, а с другой — с общенациональной, усредненной КМ. По сравнению с усредненной картиной мира ХКМ отличается существенным своеобразием, обусловленным концептосферой автора и творческими задачами, реализуемыми в художественном тексте. «Концепт имени может быть не тождественен не только в разных языках, но и у разных носителей одного языка, поскольку зависит от мировидения говорящих. Одна и та же область представлений по-иному членится холодным аналитическим рассудком, нежели творческой фантазией создателей языка» [Чернейко 1997: 288]. Художественное сознание вскрывает либо новые свойства, признаки объекта, проявляющиеся только под пристальным взглядом художника, либо дает новые проекции уже известных. «Через нетипичную для обыденного языка, уникальную сочетаемость имени раскрываются свойства его прототипа: неожиданные, непривычные, но принимаемые русскоязычным сознанием как соответствующие духу языка» [там же: 310]. Как отмечает В. Н. Телия, «факты авторского словоупотребления столь же неотъемлемое достояние живого языка, как и нормативно фиксированная сочетаемость слов» [Телия 1981: 12].
