Впрочем, сейчас, легко шагая среди холмов, она совсем не считает грехом то, что с нею было пятнадцать лет назад. Она вспомнила того молодого сирийца и неожиданно для себя улыбнулась. Когда она впервые увидела его, возвращаясь домой с базара с тяжелой торбой, и он, смеясь, вдруг предложил ей свою помощь – такое было очень странно, потому что мужчины не помогали незнакомым женщинам, и вообще они занимались своими делами, а женщины своими, – так вот, тогда поняла она, что это тот единственный на свете мужчина, с кем она согласна лечь и зачать от него ребенка, потому что уже давно пришла пора ей стать матерью. Она чувствовала готовность всего своего существа, всей своей созревшей плоти родить и выкормить ребенка. О, это такое чувство! Оно совсем недоступно пониманию мужчины. Нехама завидовала другим женщинам. Многие были моложе ее, и у них уже были дети. Ее родная сестра Елишеба, наверное, уже год, как нянчит своего малыша, которого они с мужем нарекли Иоанном, что значит «Бог милует»… Такое же имя, вспомнила Нехама, носил и тот странный человек, который предсказал явление Спасителя… И еще ей вдруг подумалось о том, что у людей с одинаковыми именами и судьбы могут быть одинаковые… «А вообще-то, – подумала еще Нехама, – судьбы могут повторятся и у людей с непохожими именами…»
Ну так вот, тот сириец – она даже имени его не спросила – помог донести торбу и, увидев, что живет Нехама одна, попросился на ночлег. Он объяснил, что ему предстоит далекий путь и он считает, что Бог послал ему такую добрую девушку и, значит, она непременно разрешит ему переночевать в ее доме, чтобы с рассветом отправиться ему дальше по своим делам. Нехама поверила словам сирийца. Уж очень красив был мужчина. А она была уверена, что красивые люди – это обязательно и хорошие, и правдивые люди. Но Нехама все-таки знала, что неприлично принимать чужого одинокой девушке, сиротке. И она рассудила так: никто ее гостя не видел, а значит, если ничего неизвестно, то это и не проступок, не грех. Ах, будь что будет, решила она.
Нехама постелила ему в доме, а сама ушла спать на крышу. В полночь – ей почему-то не спалось – он поднялся наверх и лег к ней на циновку.
Рано утром, провожая гостя, Нехама ушла с ним далеко от дома. Он хотел снова овладеть ею прямо здесь, среди колючек, но она не далась, не позволила, как он ни умолял ее…
«Ах, красивый был сириец, – вспоминала Нехама по дороге. – Рови похож на него – лицом, глазами, стройным телом». Подумав так, Нехама остановилась и испуганно осмотрелась по сторонам. Никого не было рядом и далеко вокруг. Никто не подслушал и не угадал ее мыслей. «Нечего беспокоиться, Нехама, – сказала она себе. – Иди с миром дальше, никто еще, будь он хоть рядом или поблизости, не научился читать мысли другого человека…»
Потом ей припомнилось другое: Ровоам явился к ней в дом и спросил, не нужно ли в чем-нибудь помочь по хозяйству. И она обрадовалась ему. Ровоам жил по соседству, знал ее покойных родителей, после их смерти опекал сироту, часто навещал ее. И она привыкла к нему. И люди-то привыкли, знали, что не оставляет он девушку без присмотра. Однажды он стал вдруг жаловаться на свое одиночество. И она одинока, говорил он. «И неплохо бы, – сказал он наконец, – нам жить вместе». Ему, дескать, нужна хозяйка в доме, а Нехама, как ему известно, хозяйка очень хорошая. Вон как у нее в доме – все прибрано, все чисто и опрятно! «И потом, – тут Ровоам запнулся, но, вздохнув, продолжал: – Нехама, тебе нужен защитник, такой, кто назывался бы твоим мужем. И чтоб люди знали про это». Подумав немного, Нехама согласилась. Уже тогда она почувствовала, что зачала от сирийца. И это беспокоило ее, в том смысле, что она, еще не став женой Ровоама, как бы изменила ему. «Не отказать ли Ровоаму?» – думала она. Нет, это было бы неправильно: ведь ребенку нужен отец. И Ровоам будет считаться отцом ее ребенка. Так решила Нехама.
Сразу после бракосочетания Ровоам признался, что не сможет спать с ней, как полагается мужу с женой, потому что уже стар и немощен, да и вообще, даже в молодости не отличался способностями к такому делу, хотя и выглядел мужчиной хоть куда. Правда, он тут же и оговорился, что, пожалуй, раз-другой за несколько месяцев он смог бы лечь с ней на циновку.
Нехама тогда ничего не ответила Ровоаму на его признание, потому что этим замужеством ей было очень удобно скрыть свой грех…
Шагала теперь Нехама по дороге в Хеврон, к сестре, и вспоминала свою с Ровоамом жизнь, день за днем.
Вдали показался город. С каждым шагом он все ближе. Вот уж и городские ворота. «Дорогу осилит идущий», – говорят в народе. Она и осилила. В город Нехама вошла вместе с пастухами и их овечьим стадом.
Отыскала дом сестры, постучала в дощатую дверь каменной ограды. Cлужанка впустила гостью в небольшой двор с крошечным бассейном посредине. И вот из дома вышла женщина, поразительно похожая на Нехаму – это всякий бы отметил, – но постарше, родная сестрица Елишеба.
И Нехама вдруг разрыдалась.
– Что такое? Что? – Сестра усадила ее на скамью у воды. – Ну что с тобой, сестренка? Как там у вас дома?
Рыдая, Нехама едва выговорила одно лишь слово: Рови.
– Что – Рови?
Нехама наконец овладела собой и принялась подробно рассказывать. Сестра так внимательно слушала, так сочувствовала ее горю, что Нехама растрогалась и чуть было заодно не поведала о своем давнем тяжком грехе. Ей пришло в голову, что исчезновение сына – это наказание за тот самый грех с безвестным сирийцем. Вот ведь как Бог покарал ее… Да и за то еще, что придумала историю с ангелом. Люди рассказывали, что так уже было с Марией, женщиной, которая родила Спасителя. Прошло лет сорок с того дня, когда Спасителя казнили. История эта еще свежа в памяти людей, и многие могли бы поверить Нехаме, будто и ей являлся ангел.
Все же она вовремя спохватилась, не рассказала сестре. А ведь уж начала было: «Знаешь?..» Только произнесла сквозь слезы и – замерла на полуслове. От сестры не укрылось и это.
– Ну что, что у тебя? – подбадривала Елишеба, видя замешательство сестры. – Говори, продолжай.
– Да нет, ничего… Вспомнила… о твоем сыне… Да, да… Где твой Иоанн?.. Он ведь старше моего?
– Всего на полтора года… Он – в Ершалаиме. Там учится… Но… такой он странный, знаешь… Толкует все о Боге, о загробной жизни. Совсем не думает о нашей… Непрактичный – ужас! Витает в облаках… Боюсь, не тронулся ли умом. И все говорит о новом пришествии мешиаха-Спасителя… Уже другого… Тот, кто уже являлся народу и кого распяли на кресте много лет назад, говорит, ненастоящий был… А еще сын крестит людей.
– Как это?
– Не знаешь? Хм!.. Точно так же делал… ну, тот Иоанн, тезка нашего сына. Люди говорили, помнишь? Побрызгает на человека водой. Святая, говорит. Потом рукой так проведет в воздухе – слева направо и потом сверху вниз. Как бы крест очертит. Все, говорит, ты крещен. Веди теперь праведную жизнь, по заветам пророка Моше…
– Муж твой где? – прервала Нехама рассказ сестры, потому что совсем не разбиралась она ни в крещении, ни в делах Спасителя, который был казнен, как вспоминали некоторые, и будто бы воскрес, но потом вознесся на небо. Что уж об этом говорить?
– Кто его знает, муженька моего непутевого? – вздохнула Елишеба. – Где его только черти носят?.. Может быть, вино где-то пьет… Или работать нанялся… По нескольку дней, бывает, не является.
– Тогда побуду у тебя, сестра, – не то решила Нехама, не то попросила разрешения.
– Ну как же? И не спрашивай. Вместе-то все же лучше…
Вернулась домой Нехама через неделю. О сыне известий так и не было.
Рови-Натха
Караван купцов-иудеев уже в Индии, в земле Кашмир. Два месяца был в пути и вот достиг цели.
Для Рови время пролетело быстро. Купец Симеон в дороге опекал мальчика, берег пуще глаза своего, а обо всем, что встречали по пути, рассказывал подробно и обстоятельно.
– Ты не жалеешь, Рови, что сбежал от родителей? – нет-нет да и спросит купец.
– Что ты, дядя Симеон?! – изумлялся мальчик. – Там, дома, ну что я видел? Одно и то же каждый день, одно и то же. Надоело мне…
– Солнце тоже всегда встает в одной и той же стороне. И никому не надоедает. Наоборот, все радуются ему. А потому радуются, что в одном и том же месте появляется каждое утро… Правильно?
– Так то ж солнце, дядя Симеон! А здесь у нас – дорога. По дороге все меняется. Будто свиток пергамента разворачивается перед тобой. Так интересно… Ты называл реки, города… Я все запомнил: Евфрат, Тигр, Вавилон… Ну, и другие… – Мальчик морщил лоб, припоминая. – А скажи, дядя Симеон, – продолжал он, – почему так много разрушенных городов?
Подумав, Симеон отвечал в том духе, что, мол, людям не живется в мире друг с другом. Воюют между собой племена, народы. Одни верят в своих богов, а другие – в совсем иных. Спорят люди, переспорить друг друга не могут. Да и знают, что никогда не переспорят. Это очень сердит их. Как же не сердиться, если другой с тобой не соглашается? Тогда и берут в руки оружие, начинется драка… Вот оттого-то повсюду и развалины вместо городов.
