- Хорошо, Володя. Только нас будет двое.
- Без проблем.
Актерская судьба Володи драматична как чеховские пьесы. В прошлом, бывало, у него оказывалось слишком много свободного времени.
"Нужно сразу мчаться на телевидение".
Мы давненько не встречались. Тогда его на телевидение приглашали редко. Запивал не вовремя товарищ мой. Глупо, конечно, но иногда необходимо проиграться в пух, чтоб понять - не стоило даже начинать. Бросаешься наверстывать, натягиваешь жилы, боишься не успеть...
На другой день мы не встретились. Утром не смог разогнать усталость Володя, а вечером не сумел с ней справиться я.
Наверно, нам обоим это было не очень нужно...
С большим или меньшим успехом тело передвигается в пространстве. Спуск в подземку, переход, пара остановок, твоя станция, эскалатор. Тело сжимается и разжимается меж людей, застревает и опять проталкивается в открывшуюся перспективу. Тело в общем потоке.
Будто собачка без поводка шустрит мысль, непредвиденно изменяя бег, исчезая из виду, мелькая в неожиданных местах, предъявляя то кончик уха, то метелочку хвоста. Нет в этом движеньи ни порядка, ни закономерности.
Поезд-тихоход с вагонами, устроенными по барачному принципу (барак принцип существеннейший, присущий эпохе, символ ее). Густое и живейшее скопление народа, охваченного единой заботой - достать кипятку. Состав перевозит необустроенных, растерянных, плохо соображающих, с дырой в кармане людей, не пропускает ни одного полустанка. Очень красивое азиатское лицо девочки, принцессы из восточной сказки. С двух сторон от лица драные телогрейки, из которых торчат несуразные малоприятные корявые головы-пни. Запах пота - основной.
Поезд из Сибири.
Стая бесстрашных голубей под ногами в рижском сквере. Нахохлившись, игнорируя меня, возмущенно гулькают, как забастовщики на демонстрации.
В Сибири голубей не было.
Суровая теснота ринга. Ноги согласны пружинить безостановочно, уход влево-вправо, нырок, левый боковой. "В этом бою по очкам победил..."
Марш Мендельсона; окно на третьем этаже в роддоме; скучная физиономия судьи во время развода; рожа одного начальника, рожа второго начальника, рожа третьего начальника; притон-обиталище спившихся воров; дуло ружья напоминает немой оскал зверя, научившегося убивать молча; два ствола неловко входят в рот, образуя моментальную тесноту и неприятно утыкаясь в небо; кассетник надрывается голосом Высоцкого:"Ах, все не так, все не так, все не так, как надо"; через секунду череп может разлететься на несколько частей, забрызгав стены, взметая кровавый вихрь до потолка...; потом оттуда, сверху соплями будут провисать, как сдернутые смерчем линии электропередач, осклизлые мутно-оранжевые нитки и спутанные пучки того, что сейчас еще позволяет мне думать и представлять всю эту муть; пальцы, страшась, чуть касаются курков... "Ах, все не так, все не так, все не так, как надо"; рожа следующего и последующего начальников; кранты советской власти; торжествующие хари националистов в центре Риги; паром в Финляндию.
И это все за пару остановок в метро.
Важно жить в согласии с самим собой. Большинство тревог и проблем люди создают себе сами собственной инициативой и чрезмерным стремлением к деятельности с непонятными последствиями. За исключением напряженной отвратительной суеты от неизбывной заботы о средствах. Но сколько людей транжирят время сверх того на ерунду, которую сами же изобретают.
Жить в согласии с самим собой - означает избавляться от всего, что вносит в душу дискомфорт.
На самом деле так жить я не умею.
Мысль блуждает во времени независимо от тела, врезаясь в пространства, вонзаясь в аквамариновые карминные и лиловые измерения. Без ориентиров и указателей направлений.
Душа блуждает...
Ресторан Центрального Дома Литераторов не уступил бы, пожалуй, в легендарности знаменитому парижскому кафе "Ротонда".
Вон, за тем столиком поблескивает толстыми стеклами очков Бабель; вон, поворачивает тонкую шею Пастернак; вон, язвит Ильф на пару с Петровым и мрачновато подшучивает Булгаков; Олеша, вон, трогательно и беззвучно сползает со стула.
Светлов сидел в полном одиночестве за стойкой бара. Невысокий, щуплый, самой простой и обычной еврейской внешности, с присущими, конечно, выразительными национальными чертами - крючковатым носом, глазами на выкате и черными кудряшками. Совсем не бойцовская внешность. Но в тот вечер, а было это в 1959 году, в ресторане не оказалось ни одной фигуры, сравнимой по масштабу с известнейшим поэтом.
Литературная тусовка располагала, однако, сведениями, как говорили подтвержденными и проверенными неоднократно, о его беспощадных словесных выпадах, когда фраза превращалась в убийственную дуэльную шпагу.
Светлов сидел в полном одиночестве, и никто не решался занять место рядом.
Молодой неопытный совсем еще Василь Быков находился в зале с компанией, впервые здесь. И скорей из любопытства, чем по надобности, завернул в бар, не подсаживаясь, а с дистанции разглядывая причудливые емкости бутылей на полках и стараясь не глядеть в сторону знаменитости. "Поставь рюмку коньяка", довольно требовательно сказал Светлов, зная точно, что для любого это в удовольствие, не в тягость. Быков, конечно, с радостью это сделал. Потом выяснилось, что Светлов сидел совершенно без денег и каждого подходящего к бару обкладывал такой своеобразной и безобидной данью.
За достоверность события ручаюсь, так как история рассказана мне самим Василем Быковым. А этот человек привирать не умеет.
Мы с Вячеславом сидели в этом же зале при полной тишине, вдвоем. Вышколенный, но все равно не умеющий быть приятным, официант скрипел подхалимно туфлями по паркету, зарабатывая право на бесцеремонный обсчет. И ведь заработал-таки!
Он расколол меня в тот момент, когда я уставился в меню и с испугу, на миг, не справился с дыханием, передернув его, как затвор винтовки устаревшего образца. Полученного гонорара из "Дружбы Народов" могло и не хватить. "Великий знаток человечьих душ" тогда же понял, что меня можно "раздевать" беспардонно, нагло улыбаясь в глаза, что я из тех авторов-новичков, для которых первый гонорар имеет лишь ритуальное значение и который, конечно, ни за что не станет ерепениться и сопротивляться писательской традиции - пропить вознаграждение вчистую.
Бабель, Булгаков, Пастернак, Ильф и Петров, Олеша...
Володя - актер и исполнитель песен сказал:"Кроме бандитов, там теперь никто не бывает".
Что происходит, когда такие места переуступают бандитам?
Московские проспекты разворачиваются мощными сибирскими реками. Не для моей чухонской лодчонки, уныривающей обводным каналом памяти в стоячую воду Старой Риги, притискивающуюся к облупленным стенам ганзейских домов с готической остроконечностью.
Многоликая беспечная прорва друзей из молодости, из шальной гульбы, из тискания малых и больших грудей в полутьме скверов, случайных квартир и попутных коридоров в конце концов стянулась, сузилась, скукожилась до задрипанного фрагмента, до снимка, умещающегося во внутреннем кармане пиджака.
Синие глазки прячутся под тонким навесом ресниц. Из-под навеса выглядывет доверчивый обворожительный носик. Взглядам не разминуться в тесном проходе, придуманном архитекторами семнадцатого века.
"Ночью, в узких улочках Риги..."
Мы покупаем коньяк, конфеты, без особых усилий преодолеваем комплекс непродолжительного знакомства, переходим на "ты" и целенаправленно двигаемся в сторону известного мне адреса. Не задавая лишних вопросов. Мы не в том возрасте, когда нравственность чересчур обременяет и живем в городе, который не склонен к преувеличениям.
Блузка распахивается радостно, как окно для первого весеннего солнца. Кровать стонет и трепещет, подушка и одеяло мечутся самостоятельно, пока не спрыгивают на пол и там не затихают в позе отдыхающего бедуина.
Потом мы переворачиваем необязательные фразы, придающие пристойную осмысленность финальной сцене. Ведь наша встреча не требует повторов. Это ясно обоим. Мы просто шли каждый своей дорогой, приостановились ненадолго от аварийного столкновения глаз и теперь продолжим свой путь. В разном направлении.
Мне вовсе не нужно знать ее фамилии, но я, заполняя молчаливый промежуток, спрашиваю. Ответ камнем влетает в стеклянный проем (однажды, промахнулся и ухайдокал витрину в парикмахерской. Такое не забудешь).
А попробуй забыть фамилию - Дубина. С ударением на первом слоге, конечно. Но запоминаешь именно по ударению на втором.
Сказать или не сказать? Навесик ресниц чувствительно подрагивает, не успокаиваясь так быстро.
- Лет семь назад...кафе на Гоголя...шампанское с бальзамом (бурый медведь)...не помнишь?
Смотрит во все глаза, блестящие смешинки скользят по синей роговице, как фигуристки в серебристых одеждах по льду вечернего катка.
