– Извините, – сказал маклер, – но десять минут назад я продал этот объект.
Кора растерялась.
– Как? Почему? Кому? – лопотала она.
Оказалось, одной американке пришло в голову предложить на пять процентов больше, чем за дом просили, и они ударили по рукам, даже не оповестив остальных претендентов.
– Ничего не попишешь, – сказала я, испытывая внутреннее облегчение.
Кору в таком дурном расположении духа мы даже не помнили.
– Всё вы! – вопила она. – Маклер же говорил, что медлить нельзя, но вы все время сбивали меня с толку. То Эмилия со своими идиотскими устрицами, то ты со своей вечной перепродажей, на которой я могу прогореть… Но прежде чем захотеть вновь продать дом, я должна была его купить! И самое ужасное, что еще десять минут назад это было возможно! Эмилия! Почему ты не разбудила меня пораньше? Вы загубили мечту всей моей жизни.
Мне стало даже жаль Кору, настолько она была разочарована. Хотя что ж, все ей должны приносить на блюдечке? Мне о такой жизни, как у нее, остается только мечтать. С тех пор как осталась без работы – я проводила на немецком экскурсии по Флоренции, – я не зарабатывала даже на мелкие расходы. «Поместье в Тоскане» звучит для меня примерно как «воздушный замок».
Кора утешилась, накупив кучу обновок в одном из самых дорогих бутиков. Она так увлеклась, что заодно vменя одела с головы до ног.
В самый разгар примерок ей пришло в голову занять ся ваянием. Вообще-то это я натолкнула Кору на эту мысль, стоя на табуретке в длинном узком платье, когда портниха подкалывала подол.
Довольные, мы приехали с покупками, и лишь успели переступить порог, как налетела летняя гроза. Бэла хотел посмотреть на дождь, и Эмилия поставила его на подоконник. Они вместе смотрели, как ливень хлестал на пол террасы.
Мой сын заметил большую паутину, всю усеянную дождевыми капельками, которые сверкали под лучами солнца, как маленькие бриллианты.
– Даже самые лучшие наряды не сравнятся с красотой природы, – меланхолично промолвила Кора.
К вечеру я уже почти забыла о несостоявшейся покупке усадьбы, но не догадывалась, что моя подруга не умеет мириться с поражениями.
2
Карьеру скульптора Кора начала с глины, из нее лепились маленькие фигурки. Недалек был тот день, когда в дело пойдет мрамор. Но ничего толком не получалось: сказывалось ее постоянное беспокойство и раздражение. Ни поездки к морю, ни художественные выставки в городе, на которых мы часто бывали, – ничто ее не радовало, повсюду она бродила с кислой миной, пока речь не зашла о нашей дорогой отчизне.
По родине я не соскучилась, и меня смущало дурное предчувствие.
Коре сообщили, что заболела ее бабушка, у нее подозревают воспаление легких, что для старушки на девятом десятке было бы равносильно смертному приговору. Говоря о бабушке, Кора выказала неожиданную сентиментальность:
– Она единственный человек на этом свете, кроме тебя, которого я, – долгая пауза, – люблю…
Кора настаивала на том, что намнадо ехать немедленно: этот визит может оказаться последним.
– Почему вдруг нам, – тихо недоумевала я, – это ведь ее бабушка?! – Слава Богу, у меня больше нет близких родственников.
– Мне хочется выполнить ее последнее желание, – сказала Кора.
Я слушала ее, испытывая смесь любопытства и недоверия.
– У моей бабушки трое детей и шестеро внуков. Как ты думаешь, чего ей остается желать на склоне лет? Конечно, правнуков!
Неужели она хочет единственно ради того, чтобы угодить старухе, срочно забеременеть, презрев свои принципы? Может, Дино для того и нужен? Я была в шоке.
Кора словно читала мои мысли.
– Не то, что ты подумала, – недовольно покачала головой она.
Тут меня пронзила догадка – Бэла должен изобразить правнука! Подсунуть моего сынишку умирающей, как не когда Иакова Исааку!
– Как ты объяснишь, откуда у тебя четырехлетний мальчик? – недоумевала я. – Твоя бабушка еще в своем уме?
Кора решила, что в пути у нас будет много времени, чтобы придумать правдоподобную легенду. От одной мысли о поездке на машине из Италии в Германию меня стало мутить.
Бэла никогда не слышал о своей новой прабабушке, но в его возрасте человека ждет много открытий. Он не капризничал, когда мы рассказали о срочном отъезде.
– Прабабушка живет, где папа! – с надеждой воскликнул он. И только теперь мне пришло в голову, что в Шварцвальде в самом деле живет его настоящая прабабушка.
Итак, мы пустились в путешествие, которое обещало переменить нашу жизнь.
В Дармштадте оказалась, что Шарлотта Шваб пока не намерена приказать долго жить. Дверь нам открыл молодой человек. Сияя, как ангел Благовещения, он сообщил, что бабушка почти совсем поправилась. Это был Феликс, двоюродный брат Коры, мне его представили как образцового внука, он-де неустанно заботился о старушке, которая, между прочим, ссужала его деньгами.
– Послушай, Феликс, – строго предупредила Кора, показывая на Бэлу, – этого ребенка я сейчас приведу к ней как правнука. Смотри не проболтайся!
С утра мы на всякий случай облачились в черное. Впрочем, черный цвет при любых обстоятельствах отлично смотрится с золотистым загаром. В комнату мы вошли на цыпочках. Бабушка Коры сидела у окна в зеленом спортивном костюме и сквозь лупу читала письмо. Одной ногой она раскачивала детский стульчик-качалку, на котором восседал манекен. Работал телевизор, но звук был выключен.
Пожилая дама радостно встретила внучку. Протянула мне руку:
– Вы, должно быть, Майя. Как мило, что вы приехали с ребенком!
– Бабушка, это мой ребенок! – торжественно объявила Кора. – Я решила наконец сказать правду.
Забыв о предупреждении, Феликс заржал, бабушка тоже рассмеялась нашей шутке, их смех заразил и меня. Бэла был очень рад, что больше не надо вести себя тихо, и как бес стал носиться по дому, опрокинул блюдо мейсеновского фарфора, на смеси немецкого с итальянским что-то выспрашивал у манекена, сидевшего на детском стульчике. Я спокойно ждала, когда ему самому надоест валять дурака. Я знала, что он скоро устанет и все кончится ревом. Кора злилась.
В тот памятный день я ближе познакомилась с Феликсом. Неудивительно, что он своей милой готовностью всем помогать покорил сердце бабушки. Он вился и вокруг Коры. Никто из нас не был обделен его заботой: Феликс уложил усталого Бэлу, заварил чай, открыл бутылку вина. Между тем я ловила на себе такие искренние, теплые взгляды, что терялась в догадках: он настолько рад гостям или же я ему нравлюсь?
– Будете ночевать у родителей или у Регины? – спросила бабушка. – Здесь мне больше одного не разместить.
Кора скривилась: ей не улыбалось ни ехать к родителям в Гейдельберг, ни отправляться к тете. Положение спас Феликс:
– В квартире, что мы снимаем с друзьями, много места: двое уехали на каникулы, и их постели свободны, А для малыша мы совьем какое-нибудь гнездышко.
Кора сразу согласилась, а меня и не спрашивали.
Бабушка вскинула брови, смерила взглядом своих внуков, а потом и меня, но ничего не сказала.
Прежде чем распрощаться, старушка устроила нам вечерок при свечах: старые баллады и каменное печенье. Когда же она затянула: «Ревела буря, вихрь валил деревья», – мы свалили.
Феликс ехал впереди, показывая дорогу. Следуя за ним, Кора говорила:
– Бабушка выдумала, что я хочу закрутить роман с этим юнцом. Но я здесь ни при чем, просто она боится моего дурного влияния, потому что любит Феликса больше всех на свете.
Я вступилась за старушку и ее, должно быть, строгие принципы. Кора подняла меня на смех:
– Как бы не так! Она почти каждый день ездит в дом престарелых к какому-то Мафусаилу, который был ее любовником чуть не всю жизнь. Представь себе, песок уже сыплется, а все туда же!
У себя Феликс снова принялся нас обхаживать. Он порылся в кладовке и среди общих припасов коммуны нашел продукты для ужина на скорую руку. Хоть мы и были избалованы лучшей итальянской пастой, но набросились и на ту, что приготовил Феликс. Вскоре появился еще один обитатель квартиры – студент по имени Энди. Голодный и усталый, он без долгих разговоров съел две порции и снова исчез.
