— Прошу прощения, милостивые государи, что помешал вашему разговору, но я желал бы обратиться к господину Кнесслеру с просьбой познакомить меня с эделингом Аббио. Для меня большая честь пожать руку такому рыцарю, каковым уважаемый эделинг Аббио является, и высказать ему свое восхищение линией поведения на совете, которую не смогло изменить даже присутствие короля.
Кнесслер поклонился такой прекрасной речи.
— С великим удовольствием, граф. Аббио перед вами, и его представлять особо, я думаю, не надо. А это, мой молодой друг, тот самый знаменитый граф Оливье, по поводу возвращения которого из сарацинского плена и состоится наш турнир.
Граф и эделинг пожали друг другу руки и посмотрели один на другого с нескрываемым любопытством, уважением и чуть ли не с восхищением. Оба они умели ценить в людях мужество и воинскую доблесть. Оливье еще семь лет назад, до Ронсеваля, доводилось слышать о тогда еще юном воинственном вожде повстанцев, совершавшем опасные молниеносные рейды прямо между несколькими франкскими колоннами и нападающем неожиданно в том месте, где его совсем не ждали. Быстрота, натиск с молниеносными действиями, быстрый отход, пока противник не успел сообразить, что к чему, и через короткий промежуток времени повторение точно такого маневра, только уже в другом месте. Так, за один только день, летучие отряды Аббио успевали отметиться в трех-четырех местах и за счет внезапности и быстроты своих действий не успевали даже понести существенные потери. И хотя тактика партизанской войны была далека от идеалов графа, искусство полководца, с которым Аббио перемещал свои летучие отряды на большие расстояния, не могло не вызвать восхищения воинским талантом эделинга.
Сам же эделинг уже наслушался немало песен менестрелей и голиардов[2] о Рансевальской битве, и не мог не восторгаться двумя героями франкского народа — Хроутландом и Оливье. Герои всегда остаются героями, и их подвиги способны вдохновить даже противника, каковым, по отношению к франкам, с детских лет считал себя Аббио.
— Я признаюсь, что испытываю к вам симпатию и уважение, — сказал Оливье молодому эделингу, — хотя вы постоянно воевали против моих соотечественников. Более того, я посчитал бы для себя за честь испытать своим щитом силу вашего удара в турнирном единоборстве, но король назначил меня маршалом, и это лишает меня права стать участником схваток до тех пор, пока не потерпит поражения вся королевская партия, в которую входите и вы, и все зачинщики. А это, я думаю, невероятный вариант. Но я хотел бы быть вам полезным любым другим способом. Тем более что и сам наш повелитель высказал желание видеть меня в качестве вашего не наставника — нет! — и не покровителя, но только лишь путеводителя в нашем лагере и в несколько непривычном для вас мире франкских отношений. И потому я подошел к вам напрямую, чтобы с чистым сердцем предложить свои услуги.
Аббио слушал, наклонив голову и глядя на Оливье с некоторым напряженным непониманием. Привыкший к простой и грубоватой речи воинов и не владеющий в совершенстве франкским языком, молодой эделинг с трудом понялпредложение графа. Но все же выказал готовность к дружеским отношениям.
— Я буду только рад вашей заботе, дорогой граф, хотя и не понимаю, чем заслужил такое внимание со стороны короля Карла.
— Зато понимаю я и понимает граф, — вставил фразу в разговор серьезный Кнесслер. — Король желает не только воевать, но и управлять. В нашем случае я понимаю его так: Карл хочет мира в Саксонии и желает нашей стране благоденствия под своим управлением. А благоденствия не может быть, пока продолжается война.
— Я вполне согласен с вами, — легким поклоном Оливье подтвердил солидарность с эделингом. — Не так уж плохо живется всем народам, вошедшим в наше королевство. Думаю, что и саксам выгоднее быть подданными Карла, нежели его врагами. Король милостив с друзьями, и только с противником суров. И никто не сможет обвинить его в том, что национальность заставляет монарха отдать предпочтение франку перед другим, более достойным. Примером может служить хотя бы аббат Алкуин — это самый близкий к королю человек. Он по национальности тоже сакс, хотя и из Англии.
— Англию, между прочим, Карл не завоевывал… — ответил Аббио.
— Англия — это вотчина датчан, — уточнил Кнесслер.
— Не вотчина, — поправил его молодой соотечественник, — а место для постоянного грабежа. Датчане держат английские королевства только для себя, не разрешая другим викингам отправляться в походы на остров. Я слышал, что было целое морское сражение между датчанами и нор-вегами за право грабить английские побережья.
— И такое было, — согласился Кнесслер. — Они перетопили друг у друга кучу драккаров вместе с уже захваченной добычей…
— Я уверяю вас, что Карл не хуже относится к саксам из Саксонии, чем к саксу из Англии, — вернулся к прежнему разговору граф Оливье. — Если только саксы из Саксонии не поднимают на него оружия…
— У нас еще будет время обсудить эту тему, — осторожно заметил Аббио, не желающий с распростертыми объятиями бросаться к тому, с кем он воевал еще только вчера, причем воевал жестоко, бескомпромиссно, не щадя ни собственных сил, ни полученных по наследству средств, поскольку денег на войну эделингам никто не выделял. Однако, как понимал и сам эделинг, без всякой надежды на будущую победу. — А сейчас нам предстоит заняться более неотложными делами. Сюда идут князь Бравлин с сарацином. Можете присоединиться к нам, дорогой граф, если имеете желание познакомиться еще и с заносчивым Зигфридом[3]. Мы отправляемся к герцогу Трафальбрассу, чтобы попросить его возглавить сакских воинов в меле.
— Я видел его сегодня утром у короля. Правда, мельком… Говорят, он великий воин…
— Он хороший воин, — скупо сказал Кнесслер. — Впрочем, в его воинском искусстве вы сможете убедиться, наблюдая поединки турнира. Я не думаю, что Трафальбрасс будет в числе первых, кто займет место в ресе среди потерпевших поражение. И даже уверен, что многим вашим рыцарям не поздоровится от его ударов. Впрочем, я не видел его в деле, а разговоры могут оказаться и пустыми. Но король Готфрид ценит Трафальбрасса именно как воина. Впрочем, не только… Король Готфрид ценит Трафальбрасса еще и как беззастенчивого человека…
— Я охотно отправлюсь с вами. Особенно если вы представите меня еще и такому славному воину, как князь Бравлин Второй… — и граф поклонился в сторону только что подошедшего к ним Бравлина, разговаривающего по-гречески с Салахом ад-Харумом.
— Я отлично вас знаю, граф, — сказал Бравлин сдержанно, если не сказать, что намеренно сухо. После обострения отношений между Бравлином и франками на королевском совете прошло еще слишком мало времени, чтобы князь забыл недавние оскорбительные слова королевского герольда, адресованные всем не франкам. — Точно так же, как знавал и Хроутланда. Если мне не изменяет память, лет десять назад я лично возглавлял атаку, которой сбросил ваш отряд в реку. Вас тогда спасло только появление подкрепления, иначе каждому из вас была бы уготована стрела с каленым наконечником и стая рыб впридачу. Но, может быть, я даже рад, что этого не случилось тогда, поскольку это дает мне возможность познакомиться с вами сейчас…
