– Ей неинтересно слушать про Денвер, – сказал Карл.
– Почему нет? – удивился толстяк. – Это целая история, – спокойно продолжал он. – У нас на всех было только девятьсот долларов, когда мы начинали. – Он принялся тыкать в снимки своими короткими пухлыми пальцами. – Это моя жена в саду, Билли тогда было три годика, четвертый шел.
– А сегодня? – сказала я. – Сколько у вас сегодня?
– Теперь мы крупная компания. Если бы мы решили продать все сегодня, мы получили бы пять миллионов, а если немного подождать, так можно взять все шесть. Это мой дом, моя жена, но здесь она пошевелилась. Негатив был четкий, а вот снимок не очень удался.
– Пять миллионов – просто семечки для такой огромной компании, как эта, – сказал Карл.
– Огромная фирма, но кому она принадлежит? – спросил Джонни. – Вот наша компания – это плоть и кровь. Это кусок твоей жизни и моей тоже. Разве я не прав?
Я кивнула, но Карл и не думал соглашаться.
– И десять миллионов для них не деньги. Такая компания имеет собственность по всему миру, у них одних телефонных счетов, наверное, больше чем на миллион в год.
– Фирму нельзя оценить в долларах, – возразил Джонни-толстяк. – К этому нужно подходить по-другому. На нее нужно смотреть, как на живой организм, как на что-то, что растет. Мы бы ни за что не продали ее неизвестно кому.
– Ни за что?
– Клянусь богом, ни за что, – подтвердил он. – Это как будто продаешь свою собаку. Всегда хочешь убедиться, что она попала в хорошие руки.
– Таким компаниям, как эта, вовсе ни к чему думать о подобных вещах, – сказал Карл. – Они работают по накатанной. Юристы, знай себе подсчитывают приходы да расходы.
Толстяк улыбнулся:
– Ну, наверное, так надо. В конце концов, у них есть акционеры, Карл.
– У них мозги по-другому устроены, – заявил Карл.
– Не уверена, что мы такие, – ответила я.
– Нет, – холодно сказал Карл. – Но, по крайней мере, вы так выглядите.
– Ну, полноте, Карл, – прервал Джонни. – У вас есть с собой снимки деток вашей сестры? – Он изо всех сил старался сгладить впечатление от грубых слов Карла.
– Нет, – сказала я.
– Как их зовут?
– Близнецы – Роджер и Родни, а девочка – Розалинда.
Джонни расплылся в улыбке:
– Некоторые специально так делают, правда? Подбирают имена на одну и ту же букву.
– Да, конечно, – подтвердила я. – Но не так уж много девичьих имен на «р».
– Розмари, – подсказал Карл. – Рена.
– Руфь, – продолжил Джонни, – Розалинда.
– У них уже есть Розалинда, – поправил Карл.
– И, правда, есть, – сказал Джонни. – Ну, должно же быть что-то еще. Послушайте, если мне придет в голову что-то стоящее, я пришлю вам список сюда, в офис. Идет?
– Спасибо, – сказала я.
– Родни, – задумчиво произнес Джонни. – Послушайте, вы ведь англичанка, не так ли?
– Да, – сказала я. – Я родилась в Глочестере.
– У нас дома есть коллекция английского фарфора, – произнес Джонни. – И собака английской породы тоже есть. Ее зовут Питер.
– Ради бога, – остановил его Карл.
Джонни смущенно улыбнулся:
– Пойду куплю сигарет. – Он направился к автомату.
– Нервничает, – пояснил Карл, когда его друг удалился на безопасное расстояние. – Сейчас действительно решающий для нас момент. Мы своими руками создали эту фабрику. Джонни очень умен, чертовски умен. Просто сейчас он нервничает. Теперь он не так уж много работает на фабрике, но без его знаний в области механики нам бы ни за что не стать на ноги.
– Через приемную президента проходит много людей, – ответила я. – И те, кто вот-вот получит огромное состояние, и те, кому грозит потерять работу. Мне известны все признаки нервозности. Я всего навидалась.
– Но, скажу вам, никто еще не трясся больше, чем я сегодня.
– Но вы выглядите таким спокойным, – приободрила я его.
– Не верьте первому впечатлению. Джонни принимает все решения по закупке оборудования, штатам, помещениям, но внешние вопросы – ответственные финансовые решения – он оставляет мне. Он делает все, что я говорю.
– Прекрасно, – сказала я.
– Это все равно, что не иметь партнера вовсе. Если сегодня я приму неправильное решение, мы разоримся. У нас обоих есть жены и детишки, и мы оба уже слишком стары для того, чтобы подыскивать себе работу.
Я ответила:
– Можно подумать, что вы находитесь в вестибюле федерального суда, а не готовитесь заключить сделку с одной из крупнейших американских корпораций. Еще не было случая, когда эта корпорация проигрывала. Думаю, вам никогда не придется оглядываться на прошлое.
– Почему вы упомянули федеральный суд?
– Просто так, – ответила я.
– Мне это здание снится в самых кошмарных снах.
– Интересно. – Я бросила быстрый взгляд на часы.
– Я никому еще об этом не рассказывал, – начал он. – Но будучи мальчишкой, я иногда помогал отцу в его магазине по воскресеньям. Однажды я украл из кассы три доллара и повел своего маленького братишку в кино. По дороге домой он все время угрожал мне, что расскажет предкам, а потом показал снимок здания федерального суда и сказал, что именно туда отправляют детей, которые воруют деньги у родителей. Он сказал, что детей заставляют прыгать с крыши этого здания и что если ребенок не виновен, он спокойно спускается на землю, а те, кто виноват, падают и разбиваются. Я просто двинулся. Я стал просыпаться среди ночи от ощущения, что я падаю. Вам знакомо такое чувство?
– Говорят, в это мгновение останавливается сердце, а после прыжка оно снова начинает биться.
– Я раньше вскакивал каждую ночь напролет: повторялся кошмарный сон про падение с крыши федерального суда. Я даже потел от страха. Как я мучился! Но это меня кое-чему научило: я никогда больше не крал, ни цента.
Тут вернулся Джонни от сигаретного автомата.
– Не лучше ли нам подняться? – спросил он и озадаченно поглядел на нас. – О чем вы только что говорили?
Карл ответил:
– Я рассказывал один из своих снов.
– Никогда не делай этого, – сказал Джонни. – Никогда не рассказывай своих снов или фильмов, которые ты смотрел. Это утомляет окружающих.
Карл улыбнулся мне. Наверное, он редко улыбался, но вынашивал свою улыбку очень долго. Вы видели, как он готовится и вдруг открывает рот и выпускает ее на волю – широкую белозубую улыбку, которую он задерживал на лице несколько мгновений крепко сцепленными зубами. Она морщинками собирала уголки его горящих глаз, пока он разворачивался ко мне в профиль, чтобы продемонстрировать вид сбоку. Ба, что за улыбка! Бьюсь об заклад, деревенские девушки сломя голову мчались вслед за ней.
Я повела их наверх, где ждал нас Сайлас.
– Рад познакомиться. Как я понимаю, вы – Джонни, а вы – Карл, – сказал Сайлас, пройдя через всю комнату и пожав им руки, потом жестом пригласил садиться, одновременно обращая их внимание на роскошный вид из окна. Затем достал серебряный графин и бокалы. – Выпьем?
Правило номер четыре: никакого спиртного на работе. Если это так уж необходимо, хорошенько разбавляй, сошлись на рекомендацию доктора. Можете себе представить, как я удивилась, когда Сайлас наполнил три больших бокала и начал пить, едва успев произнести тост?
Сайлас расслабился, когда увидел, что дело пошло. Гости потягивали свое виски.
– Особый вкус, – прокомментировал Сайлас. – Мы владеем одним островом, на котором располагается одно из лучших шотландских предприятий по производству виски.
Оба наших простачка отхлебнули виски, и Джонни-коротышка сказал:
– «Джампинг Джеософат», Стиви, очень мягкое.
– Мы приобрели его в 1959 году, – продолжил Сайлас. – Получили пять положительных результатов по минеральным анализам, да так с тех пор и занялись ими. – Он взглянул на свое виски. – Нужно иметь чувство меры, верно?
Я прервала их дружный смех:
– У вас в три часа наверху встреча с управляющим нашего отделения «Стокгольм Кемикалз», сэр Стивен.
– Сэр Стивен?! – взвился тот, что поосторожнее. – Сэр Стивен? Вы лорд, Стиви?
– Просто баронет, – пробормотал Сайлас.
Наш бдительный дуралей оглянулся на дверь, толкнул локтем своего напарника и кивнул в том направлении. Толстяк чуть заметно моргнул в знак одобрения. Сайлас недаром утверждал, что золотая надпись на двери окупится с лихвой.
Сайлас скромно отмахнулся от всяких проявлений восхищения.
– Да они там в Англии раздают титулы вместе с пакетиками чая. Все наши ребята, которые были во время войны в научно-консультативном совете при Черчилле, получили титулы. Одному богу известно, за что. Наверное, чтобы мы не писали мемуаров.
– Не совсем понимаю, о чем вы говорите, сэр Латимер.
– Просто сэр Стивен. Ну, видите ли, никто из нас, кто был действительно близок к Уинни, по-настоящему близок, не чувствует потребности в написании мемуаров. Когда человек близок вам… – Он повел плечами. – Ну, по крайней мере, никто из нас не занимался писаниной. Оставим это генералам и тем, кто не принимал участия в настоящих боях.
