— Распяли? Нет, не слыхал. Почему распяли?
— Потому, что так ему было назначено.
— Назначено, чтоб его распяли?
— Ну да. Так сказано в писаниях. Учитель и сам это предсказал.
— Сам? И в писаниях сказано? — Варавва был несилен в писаниях и не знал ничего такого.
— Я тоже не знал. Но так там сказано.
Варавва охотно поверил. И все же — почему распяли Учителя, зачем? Все это очень странно.
— Да… По-моему, тоже. Не понимаю, зачем ему было умирать. И такой страшной смертью. Но так ему было назначено, он сам предсказал. Все исполнилось, чему надлежало быть. Он же столько раз говорил, — и тут высокий повесил свою большую голову, — что ему надлежит пострадать за нас и умереть.
Варавва посмотрел на него:
— Умереть за нас!
— Да, вместо нас! Пострадать невинно и умереть вместо нас. Ведь, ясное дело, виноваты-то мы, не он.
Варавва сидел, смотрел на улицу и больше не задавал вопросов.
— Теперь куда легче понять то, что он говорил, бывало, — сам себе сказал высокий.
— И ты хорошо его знал? — спросил Варавва.
— Конечно. Конечно, хорошо. Я был с ним с самого начала, еще когда он начинал там, у нас.
— А, значит, он из твоих краев?
— И потом я следовал за ним повсюду, куда бы он ни пошел.
— Почему?
— Почему? И ты еще спрашиваешь. Сразу видно, ты не знаешь Учителя.
— Почему это — сразу видно?
— Пойми, у него была сила. Непонятная сила. Он только скажет: следуй за мной! И ты за ним следуешь. И ничего другого не остается. Такая у него была сила. Если б ты знал его, ты бы не спрашивал. Ты тоже пошел бы за ним.
Варавва помолчал. Потом сказал:
— Да, наверно, он был замечательный человек, если все, что ты говоришь, правда. Но раз его распяли, выходит, не так уж велика была его сила?
— Ан нет, не выходит. Я и сам сперва так подумал — вот ведь что самое страшное. Что я мог хоть на минуту подумать такое! Но теперь я, кажется, понял, для чего нужна была эта позорная смерть, теперь я хорошенько поразмыслил и поговорил с людьми, которые лучше моего знают писания. Понимаешь, оказывается, ему, невинному, надо было все это претерпеть и даже спуститься в ад ради нашего брата. Но он еще вернется и докажет всю свою силу. Он воскреснет из мертвых! Мы в этом не сомневаемся!
— Воскреснет из мертвых! Да что за бредни?
— Не бредни! Наверняка воскреснет. Кое-кто думает — даже завтра утром, потому что это должно случиться на третий день. Он будто бы говорил, что пробудет в аду три дня, сам-то я не слышал. Но будто бы он так говорил. А завтра чем свет…
Варавва пожал плечами.
— Не веришь?
— Нет.
— Не веришь… да где ж тебе… Ты ведь не знал его. Но у нас многие верят. И правда, почему бы ему не воскреснуть, если он других воскрешал из мертвых?
— Воскрешал? Быть не может такого!
— Еще как может! Я своими глазами видел.
— Неужели правда?
— Истинная правда. Воскрешал. Так что сила-то у него есть. Силы у него на всех хватит, была б только охота. Была б у него только охота для самого для себя постараться. Покамест он ничего такого не делал. Зачем он, при такой своей силе, и дал себя распять?.. Да, знаю, знаю… Но понять это нелегко. Я, видишь ли, человек простой, и все это, брат, понять нелегко.
— Ты, выходит, не веришь, что он воскреснет?
— Нет, нет, я верю. Конечно, они говорят правду. Что Учитель вернется и явит свою силу и славу. Я в этом не сомневаюсь — и они же писания знают получше. И тогда пробьет великий час. Они даже говорят: начнется новый век, счастливый век, когда Сын Человеческий будет править в своем царстве.
— Сын Человеческий?
— Да. Так он себя называл.
— Сын Человеческий?..
— Да. Так он говорил. Но некоторые думают… Нет, никак не выговорю…
Варавва придвинулся к нему поближе.
— Что же они думают?
— Они… они думают, что он сын самого Бога!
— Сын Бога!
— Да… Но только, поди, неправда это. Даже оторопь берет. Лучше пусть бы он вернулся такой же, как был.
Варавва стал сам не свой.
— Чего болтают! — крикнул он. — Сын Божий! Сына Божьего — и распяли! Сам понимаешь, не могло этого быть!
— Я тебе уже сказал, что это, поди, неправда. И еще повторю, если хочешь.
— Какие же безумцы могут этому верить? — продолжал Варавва, и шрам под глазом у него побагровел, как бывало всегда, когда что-то выводило из себя Варавву. — Сын Божий! Какой же он Сын Божий! Думаешь, так он и спустился бы на землю! И стал бы бродить по твоим родным местам да проповедовать!
— Ну… почему? Это как раз могло быть. Почему бы и не по нашим местам? Край у нас, конечно, глухой, но откуда-то надо же было начать. — И высокий посмотрел на него так простодушно, что Варавва чуть не рассмеялся. Но он чересчур был взволнован для этого. Он весь дергался и все время подтягивал на плечо козью шкуру, хоть она вовсе не сползала с плеча. — Ну а чудеса, которые были после его смерти? — спросил высокий. — О них ты подумал?..
— Чудеса?
— Ты что, не знаешь, что, когда он умер, стало темно?
Варавва глянул в сторону и потер глаза.
— И что земля потряслась и Голгофа треснула снизу доверху в том месте, где стоял крест?
— Ничего подобного! Вы все это выдумали! Откуда ты знаешь, что она раскололась? Ты разве там был?
И вдруг высокий изменился в лице. Он с сомнением посмотрел на Варавву и тотчас опустил взгляд.
— Нет, нет. Я ничего не знаю. Я не могу ничего доказать, — пробормотал он. И долго потом он молчал и вздыхал тяжко.
Наконец он положил руку на плечо Варавве и выговорил:
— Знаешь… Меня не было рядом с Учителем, когда он страдал и умер. Я убежал. Покинул его и убежал. А перед тем я от него даже отрекся. И это самое страшное. Я от него отрекся. Как ему простить меня, если он вернется! Что я скажу, что отвечу, когда он меня спросит! — И, уткнувшись большим бородатым лицом в ладони, он стал раскачиваться из стороны в сторону. — Как я мог это сделать! Как мог человек сделать такое! — В синих глазах его стояли слезы, когда он снова взглянул на Варавву. — Вот ты спрашивал, что меня печалит. Теперь ты знаешь. Теперь ты знаешь, что я за человек. А Господь мой и Учитель еще лучше твоего это знает. Горе мне, несчастному. Как ты думаешь, простит меня Учитель?
Варавва сказал, что, наверное, простит. Его не очень-то занимало, что ему говорил высокий, но он все равно так сказал, просто для разговора, да и нравился почему-то Варавве этот человек, который винился, будто преступник, хоть он, в общем, ничего худого не сделал. Ну мало ли кто кого обманывает, подумаешь!
Высокий схватил его за руку и крепко ее пожал.
— Ты правда так считаешь? Правда? — повторял он осипшим голосом.
Тут как раз несколько человек проходили мимо по площади.
Когда они заметили высокого рыжего и увидели, с кем тот сидит и беседует, они замерли, будто не веря своим глазам. Они бросились к высокому, и, хотя во всей их повадке была странная почтительность, не вязавшаяся с его жалкой одеждой, они закричали:
— Ты знаешь, кто этот человек?
— Нет, — ответил честно высокий, — я его не знаю. Но у него добрая душа, и мы славно поговорили.
— И ты не знаешь, что это вместо него распяли Учителя?
Высокий выпустил руку Вараввы и переводил взгляд с одного на другого не в силах скрыть своего смятения. Остальные же ясно показывали своим видом, что они думают о Варавве, и слышно было, как тяжело, гневно они дышат.
Варавва встал и отвернулся так, что они больше не видели его лица.
— Прочь отсюда, нечестивец! — закричали они на него.
И Варавва запахнулся в козий мех и пошел один по улице, не оглядываясь.
Девушка с заячьей губой не спала. Она лежала, смотрела на звезды и думала про то, что скоро должно случиться. Нет, спать ей нельзя, ей надо бодрствовать всю ночь.
Она лежала на соломе, которую собрала в яме у Навозных ворот, а вокруг нее стонали, ворочались во сне больные и тренькали бубенцы прокаженного, ходьбою старавшегося утишить боль. Кучи отбросов наполняли всю долину зловонием, трудно было дышать, но она уже привыкла, она не замечала смрада. Здесь никто его не замечал.
Завтра чем свет… Завтра чем свет…
Странно даже подумать — скоро все увечные исцелятся, все алчущие насытятся. Просто не верится. Как же это будет? Отворятся небеса, оттуда спустятся ангелы и всех накормят — хотя бы всех бедных. Богачи — те по-прежнему пусть едят у себя дома, а вот всех на самом деле голодных ангелы сразу накормят здесь, у Навозных ворот, прямо по земле расстелют скатерти, белые скатерти из чистого полотна, и расставят на них всякие яства, и каждый сможет прилечь рядом и угоститься. В общем, не так уж и трудно это себе представить, надо только помнить, что все будет совсем непохоже на нынешнее. Все переменится и станет другим…
Может, и сама она будет в новом платье, кто знает? Может, в белом. А может, в синей юбке? Ведь все переменится, оттого что Сын Божий воскреснет из мертвых и настанет новый век.
