— Так я ведь поверить не могу… Беда. Как это… христиан — миллионы, верующих — единицы… И еще: только через смертельный ужас и придете…
— Ну смертельный ужас я тебе и сам могу… Ты же понял. Да и не нужно это. С ума сойти не сложно, если все через голову пропускать.
— А как не пропускать, если… Это же паранойя…
— По тебе и видно… Когда зацепило-то?
— Да с детства… Сколько себя помню, вечно куда-то уплывал. Даже друзья пугались… Все спрашивали: “Ты куда все время смотришь?” — И ты решил через книги…
— А как еще? В нас же атеизм вбит намертво. Я и решил… через философию… Ну и навернулся.
— Не ты один. Поверь мне: кто не навернулся, тот врет. Себе. Людям. Миру. Через книги не прийти.
— А как?..
— Никак. Только согласиться.
— С чем согласиться?
— Давай-ка на спину. И руки вдоль туловища. Вот так. Молодец.
Сильные пальцы погружаются в живот. Совершенно не больно. Тепло…
— Это как огромный замысел. Сложнейший. И принцип маятника… Я не могу проще. И так уже проще некуда. Просто прими как данность — это все есть, и это все огромно, и оно постоянно ищет равновесия. А мы… как атомы. Есть три вещи, которые надо понять: все это — грандиозно, невероятно; все это — неслучайно; и третье — это то, что ты должен принять одну из двух сторон. Плюс или минус, белое или черное. И все. Дальше все устроится само. Просто верь — и не пытайся искать больший смысл.
— Как это? А случайность?.. Несправедливость?..
— И ты туда же… Проходили. Я же тебе сказал про маятник. Там все уравновесят. За тебя. Ты просто прими. А наказание и через пять колен придет, и через десять. Когда там решат. Плюс и минус. Маятник.
— Слишком просто.
— А тебе… вам всем — и нельзя иначе. Вы же через голову лезете. Городите огороды до неба. И все мимо кассы. А истина-то проста, до примитивности. Это ложь сложная, потому что ей надо удивить. А правда ясна, прозрачна, до идиотизма. Но вы же просто не хотите. Не ищите легких путей.
— А я?
— О, дерьмо-то полезло. Нет такого слова — “я”. И буква — последняя. “Я” быть хочешь? До конца?..
— Нет… Уже не хочу. Раньше — да. А сейчас… Не хочу.
— Да вижу, вижу. Отпусти себя. Не воюй. Ты же все против себя и запустил. Представь теперь, что ответ только усиливается… Маятник. И чем сложней твои вычисления, тем сложней задача. Вспомни гностиков, ты ж читал… Такие узоры — хоть на стену вместо картин.
— Это точно.
— Ну и ладушки. Сам все понимаешь. А что не понимаешь — выбрось.
И больше не ищи. Нечего искать. Оно уже есть в тебе. Просто прими. И будь на своем месте. У каждого свое место и предназначение. И не ты это место выбираешь.
— Как это — не я?
— Опять ты со своим “я”. “Я” мешает место найти. Слишком много о себе мнит… Место уже приготовлено. Каждому. Это сердце подскажет… Все. Одевайся. Третий раз не нужен. Я тебе капиталочку сделал. Побежишь как новенький.
— Юра. Я вам книжку хотел подарить, свою.
— Я не читаю. Совсем. Очень давно. Не надо. Все что хотел, ты и так мне сказал. А что не сказал — я знаю и вижу. Приходи через год. Если что вдруг — тогда сразу звони. Пока.
***
Терпения не хватало никогда. Или сразу, или никак. Зато хватало упрямства. Выкройка? Ага, сейчас… Мы и на глаз, за ночь… Ну и ничего, что ногу не поднять и молния расползается. Зато сам. Клеш! И на школьные танцы успел. Девчонки уже заметили и с любопытством рассматривают чудо из зеленой брезентухи, обтягивающее мощные спортивные ноги. Я свечусь от гордости.
— Неужели сам? У тебя и машинка есть? — “Зингер”! Даже с моторчиком.
— Сашка, тебе надо модельером…
***
— Девушка. У нас конкурс медалистов. А у вас — три четверки. Следую- щая…
— Вы что? Сказано же было — только красные дипло… Мо-ло-дой человек! Вам… Давайте! Давайте же!
— Но у меня две четверки. По-русскому и…
— Да вы что? Это девушкам… Маша! Смотри — второй… Глянь, какой красавчик. А твой еще не ушел?
Нас двое — и мы даже не познакомились. Мы стоим у дверей текстильного института. Наши документы только что приняли на самый блатной факультет — дизайна. Мы стоим и курим.
— Слушай, это полный кирдык. Там же одни бабы.
— Да-а… Вот попали… Нет, это засада. Да и мужики засмеют — бабский факультет.
— Это точно… Надо валить…
— Мальчишки, вы чего?! С ума сошли?! Как — забираете документы?! Маша! Они забирают документы, оба! Маша-а-а! Мальчики!..
***
— Геннадий Петрович…
— Саша? Заходи. Ты же в аспирантуре… Какими судьбами? Твои сейчас на кафедре… А у вас теперь экономикс — прям по-западному. К нам-то с чего? Я своих через час собираю. Паша тебя все спрашивал. На докторскую идет.
— Геннадий Петрович. А я ведь к вам на кафедру… Возьмете?
— Это как?
— Да я перевелся. На философский. К Солонину. На кафедру эстетики.
— А тема? — “Смысл любви в русской философии”. Прозерский к себе взял.
— Вадик Прозерский? Ну ты даешь! А тема-то… Ого-го! Конечно, возьму. Не вопрос. Тебе сколько осталось? Успеешь?
— Два года. Успею.
— Ну тебя и качнуло! Смысл любви! Эпическая сила! По граммулине, дорогой, а? Не против, надеюсь?.. Ну — за смысл любви, Сашка!
— Да просто за любовь.
***
— Ну как тебе объяснить… Вот есть “плюс” и есть — “минус”. Белое и черное есть. Добро и зло…
Дядя Валя, Валентин Сергеевич, еще здоровый и живой, смотрит на меня, начинающего, но уже нахального вузовского препода. Смотрит, как происходит это. А это действительно происходит. Проходные с виду истины взрываются в сознании двадцатичетырехлетнего самоуверенного щенка пронзительным откровением. И ему смешно наблюдать за тем, как вечно торопящаяся молодость споткнулась.
Споткнулась и задумалась.
