Какую же участь уготовили завоеватели тем славянам, которые спаслись от резни при первом погроме?
В 1157 году остатки покоренных племен, не стерпев свирепого гнета и непрестанных грабежей, восстали на поработителей. И 1157 году суждено было стать началом конца полабского славянства. Этот народ землепашцев прежде всего лишили права, от которого зависело самое его существование, — права владеть землей. Собственником всех без изъятия земель — пашен, пастбищ, лесов и рек — стал немецкий маркграф, военный губернатор завоеванной области. Он принялся раздавать имения своим соратникам и приближенным. А славянские деревни, по строгому приказу маркграфа, очищали от старых жителей.
Изгоняемых не убивали, их «только» прогоняли прочь.
За военными немецкими частями следовали «по пятам, как шакалы, предприимчивые люди — локаторы[17]. Они набили себе руку в заселении немцами славянских деревень, опустевших после поголовного изгнания славян. Локаторы имели вербовщиков по всей Германии и заманчивыми посулами завлекали крестьян переселяться в новые края, «текущие молоком и медом». За это локаторы получали от маркграфа двойные земельные наделы.
А участь коренного населения решалась новым немецким порядком раз и навсегда, бесповоротно. Согнанные со своих полей, выброшенные из деревень, славяне укрывались в густых лесных дебрях. Понуждаемые голодом, они сводили леса, корчевали пни, распахивали прогалины. Но тяжкий труд был тщетным. Длинная рука завоевателя настигала и здесь. И снова обреченные люди уходили все глубже в леса, подальше от немецкого ока.
Отмечая могилами свой крестный путь, тянулись скорбные вереницы некогда полновластных хозяев страны куда глаза глядят. Прижатые в конце концов к морскому берегу, пытались они добыть пищу У моря. Но Балтийское море кормит плохо…
Несколько жалких рыбачьих деревушек на балтийском побережье, ставшем немецким до самой Щетины, да один-два славянских островка, чудом устоявших против напора волн немецкой стихии, — вот все, что осталось от балтийско-польского славянства после первого натиска германского разбойничьего дворянства на славянский восток.
***
К началу XIII века агрессор широким фронтом подошел к областям, заселенным поляками и чехами.
Аппетиты завоевателя, подогретые легкой победой на равнинах между Лабой и Одрой, толкали его дальше на восток. Но за Одрой насильнику пришлось встретиться с обстоятельством, для него совершенно новым и неожиданным. Вместо славянской массы, распыленной по враждовавшим уделам и родам, немцы встретили за Одрой и Нысой (Нейссе) государственную организацию, по меньшей мере равноценную их собственной. Еще на грани X и XI веков поляки сумели создать большое и сильное государство. Польские земли Поморья, Куявии, Мазовии, Великой и Малой Польши, Шлёнзка (Силезии) объединились вокруг князя Болеслава Храброго[18].
На границах Польши немецким военным колоннам противостояли не разрозненные дружины, а хорошо обученное войске. Мало того, отпадал и предлог для вторжения, столь милый сердцу тогдашних духовного и светского владык Европы — римского папы и германского императора, — предлог войны с язычниками: польские племена к тому времени приняли уже христианство.
Волны германского завоевания повернули к юго-востоку и покатились в сторону чешской равнины. Но и здесь их остановило столь же организованное противодействие сильного чешского христианского государства.
Казалось бы, сама история ставила барьер колонизационным предприятиям немецкого дворянства. Однако, натолкнувшись на препону славянской государственности, немцы нисколько не ослабили своего натиска, они лишь изменили его форму. Началась длительная полоса осторожной немецкой колонизации Чехии и Польши.
Спешно убирается со сцены весь арсенал чванливых заповедей завоевателя Альбрехта Медведя и Генриха Льва. На время — но только на время — забываются такие «истины», как то, что «славяне — навоз для удобрения немецкого поля», что «немцы — народ господ, созданный для власти над рабом-славянином», что «сила всегда идет впереди права».
Немецкие владетельные князья — герцоги и маркграфы — да и сам германский император вдруг преисполняются благожелательного интереса к жизни и делам польского и чешского дворов. Они засылают в Гнезно, а затем в Краков, в Прагу лучших своих советников в помощь «возлюбленным братьям во Христе» — королям польскому и чешскому. Пуще всего стремятся они связать узами брака свои династии со славянскими. И это удается им полностью.
В славянских государствах отныне часто царствуют королевы-немки. С их появлением глубоко меняется весь придворный распорядок. Немецкий язык звучит сначала в Краковском кремле, затем становится модным языком всей польской знати. Все ширится обычай наряжаться в немецкое платье, заводить в шляхетских семьях немецкий уклад жизни. Саксонских лицедеев и музыкантов, швабских лекарей и звездочетов можно встретить теперь не только в столице, но и в немногих еще числом городах польской провинции.
Польские короли все же долго и упорно противятся домогательствам немецкой царственной родни и отказываются распахнуть широко двери для колонизации польских городов и сел. Им ясна грозящая стране потеря самобытности. Но на помощь колонизаторам приходят потрясающие бедствия середины XIII века. В 1241 году монгольские орды, прокатившись по Киевскому княжеству, затопили польские области. Татары недолго оставались в Польше, но последствия их пребывания поистине катастрофичны: от татарской резни польские земли наполовину обезлюдели. И это сильно облегчает немцам дело мирного завоевания Польши.
У польских королей выпрашиваются грамоты на заселение целых городских кварталов, больших сельских волостей переселенцами из-за Лабы, ставшей уже Эльбою. Появляются чисто немецкие сельские поселения, быстро растет число немецких купцов и ремесленников в городах. В течение ХІІI века право на полное внутреннее самоуправление предоставлено двадцати семи немецким городским поселениям. За это же время возникают сорок немецких деревень.
Бурно протекает германизация польского Шлёнзка. При дворе силезских князей, быстро и совершенно онемеченных через браки с немецкими принцессами, господствуют немецкий язык и немецкие порядки. Для немецких крестьян-колонистов создаются особые льготы, они не знают натуральных повинностей, тогда как польские хлопы ими переобременены. Что же удивительного в том, что польские деревни в Силезии хиреют, а немецкие процветают?
К 1270 году, после татарского набега и усиленной немецкой колонизации, в Силезии уже 1500 немецких деревень, а большие города все совершенно онемечены.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
