мету!.. Ох, иногда хочу убить Марьянку, чтобы всего этого не делать.
– Считаешь, с похоронами хлопот меньше?
– Блин, об этом не подумала, – усмехнулась Янина и пошла мести дальше, оставив брата наслаждаться бездельем.
– Они что, серьёзно подметают двор? – пробурчал себе под нос Лёша. – Сейчас же польёт.
Через пару минут натянутое полотно неба и впрямь прорвалось. Закапал дождь, всё чаще и чаще, выплеснулся, наконец, потоком. Домашние засуетились, укрывая всё, что нужно укрыть, и собирая, что нужно собрать. Лёша хотел помочь, но вдруг встал как вкопанный. Мир двигался медленно, тягуче, поражал нереальностью красок, чересчур ярких, и каждая деталь выпирала, словно была не на своём месте. Как во сне. Дождь не холодил кожу, а обжигал. И в груди жгло. А в ушах стоял звон. Нет. Это звучал тонкий, невесомый голос. Поющий? Зовущий?
Времена, когда боги вместе с людьми ходили по земле… Он не знал, не мог знать, как было тогда. Но отчего-то видел свои босые ноги, ступающие по острым камням, ощущал холод стен и чувствовал, что мерцающий свет впереди льётся из комнаты, скрытой внутри горы. Там две сестры-рукодельницы с начала времён сидят у веретена и извлекают из него нити. Одна сестра – белую, другая – чёрную…
– Да твою ж… Лёша!
Только третье, самое крепкое ругательство папы вырвало из необычного видения. Лёша спохватился, помог загнать кур и шмыгнул в дом, на ходу снимая и выжимая футболку.
Ксюша выдала ему кружку горячего чая и бутерброд, а мама поймала и нежно поцеловала в макушку, пока он не успел увернуться:
– Малыш мой. – Она потрепала Лёшу по волосам, а в ответ услышала обычное «ну ма-ам», сказанное подростковым, скрипучим голосом.
Лёша легко толкнул приоткрытую дверь в комнату Марьяны. С отрешённым видом сестра укладывала в сундук приданое. Древний народный обычай.
– Марьян?
– А? – Она вздрогнула от испуга, настолько была погружена в свои мысли.
– Я давно хотел спросить… – У Лёши вертелось на языке что-то саркастичное насчёт Андрея, которого он недолюбливал, но пришлось сдержаться. – Что это за фигня там стоит?
Он указал на старинный предмет напротив зеркала, который служил Марьяне вешалкой.
– Это? – Марьяна будто сама только сейчас заметила. – Это прялка… Кажется, прабабушкина. Она здесь всегда стояла. А что?
– Да так…
Лёша пожал плечами и вышел, оставив сестру в недоумении.
Марьяна бросила своё занятие, подошла к трельяжу и повернула боковые створки зеркал друг к другу: так они часто делали с сёстрами в детстве, чтобы видеть отражение отражения, тысячи отражений. Это холодило кровь даже в ясный день, а ночью тем более. Из лабиринта на неё смотрели мириады мутно-зелёных глаз. Она отошла и села за прялку. Сняла ворох одежды, бережно погладила старинное дерево, притворилась, будто прядёт кружево. Ей понравилось, как движется её тонкая кисть. Одеться бы в старинные ткани, накинуть шаль на плечи да плести. Закрыв глаза, она увидела свои руки, обтянутые чёрными рукавами, и кружево на коленях – плотное, тёмное, а узоры на нём извиваются, словно живые… Марьяна резко вскочила, отпрянула. Впервые за много лет она задалась вопросом, почему это старьё вообще здесь стоит.
Прошла неделя. За это время невеста почти не выходила из комнаты. Собственная спальня, хоть и маленькая, была её привилегией, но домашние то и дело забегали к Марьяне. Стол усеивали ленты, шпильки, записки-напоминалки, забытые пустые чашки, а прабабушкина прялка снова обросла одеждой, не привлекая ничьего внимания. Иногда Марьяна выносила груду чашек, перемывала их, тщательно вытирала, расставляла на полке и молча возвращалась к себе. Лёша списывал её затворничество на «древний народный обычай».
Каждый день находили ураганы, вечерами лил дождь, а по утрам светило солнце, накаляя воздух к обеду, до следующего урагана. В жаркий полдень принято было собираться в летней кухне. Здесь современная бытовая техника терпеливо уживалась с эмалированными мисками в цветочек и щербатыми глиняными чашками. Здесь можно было найти всё что угодно, от насоса до маникюрных ножниц, и с такой же лёгкостью любую вещь потерять. Ксюша и Надя готовили задачки для жениха, отец вырезал подсвечник из дерева, Лёша искал в интернете новый фонарик на велосипед – о ужас, занятие, не касающееся свадьбы! Янина прибежала уже в четвёртом платье.
– Тебя огорчит, если я напомню, что это не ты выходишь замуж? – поддел её папа.
– В том-то и дело, – захныкала в ответ Янина. – Если б выходила я, то хоть с цветом всё было ясно!
– Господи, Янина, – Ксюша закатила глаза, – тебе больше всего идёт зелёный, чего тут думать?
– Правда идёт? – просияла сестра.
– Правда идёт, – согласился папа.
– А мне какой цвет идёт? – спохватилась Надя.
– Дай подумаю. – Ксюша отнеслась к вопросу серьёзно. – Бирюзовый.
Лёша усмехнулся. Конечно, Ксюша хотела, чтобы сёстры перестали терзаться сомнениями и надели те платья, которые давно пошила им мама. Да и мама, наверное, знала, какой цвет больше всего подходит каждой из дочерей. Сам он не особо радовался рубашке с вышивкой на воротнике, но знал, что никуда не денется, поэтому даже на бурчание тратить силы не стал.
Мама заглянула в кухню, с порога просверлила взглядом каждого, оценивая, заняты ли делом.
– Что, милая? – окликнул её папа.
– Надо петуха протереть.
Все оторвались от дел и уставились на неё. Папа комично засуетился:
– Присядь-ка, а я тебе компоту холодненького налью.
– Я серьёзно, – не дала отвлечь себя мама. – Он весь в грязи.
Постепенно и до остальных дошло, что речь идёт о деревянном петухе на крыше – гордости и отличии их дома.
– Ну, хорошо, – пожал плечами папа. – Лёшка, слышал? Бери лестницу и вперёд.
– Я?! – возмутился было Лёша, но отец заговорщицки подмигнул.
– Не выделывайся. Сейчас толпу невест соберёшь – новую свадьбу гулять будем, вот и Ксюхины идеи не пропадут.
Сёстры прыснули, а Лёша не смог сдержать самодовольную усмешку. Ловкости ему было не занимать, хоть в остальном он собой и не гордился.
Папа оказался прав: все девчонки с округи собрались посмотреть, как он лихо взбирается по крутой крыше.
– А вот там ещё не протёр!
– Не филонь!
– Лёшка, если разобьёшься, с тобой моё сердце разобьётся, кто ж на велике катать будет?
Заливистый хохот и новые возгласы на ту же тему – но Лёша не вслушивался, только ухмылялся да щурился от солнца. С крыши открывался вид на лес. Ему не давала покоя та сказка и девушка с волосами цвета безлунной ночи, а в них сияют звёзды, словно настоящие… Просто ты не готов заводить отношения с существующими девушками, сказал он
