– Да не грузись, ты чего – обиделся, что ли? – совсем беззлобно отмахнулся Ленька. – Не обижайся. Тебе, может быть, хорошо, ты в интеллигентной семье воспитывался и вот теперь такой весь... дико окультуренный, пиво в пакетике носишь. А я, может быть, из неблагополучной семьи вырос! Чего от меня ждать? Но я тебе так скажу, французский Брюхозвон...
– Распузон, вы хотели сказать... – быстро поправил Акакий.
– Ну да, – мотнул головой сосед. – Так вот. Я тоже люблю отдыхать культурно, а у тебя, я слышал, жена уехала. Вот по этому поводу у меня к тебе предложение. Пойдем к тебе повышать культуру, а?
Акакий замялся. Вообще-то ему хотелось с женщинами...
– Не, ты не думай, я теперь тоже культурный делаюсь, – видя его замешательство, наседал Ленька. – Я ж в театре работаю! Да, в Театре оперы и балета. Мы там полы перестилаем. У меня там такие знакомые дамочки заимелись... – Сосед лихо подмигнул и по-свойски ткнул Акакия под ребро.
Акакий крякнул от «дружеского» тычка, но, что называется, лица не потерял.
– Мне бы все же хотелось с девицами творческого плана... – смущенно зарделся он. – Я, знаете ли, все больше к искусству тяготею...
– Во! – обрадованно подскочил Ленька. – У меня как раз одна Марья-искусница на примете имеется. Потолки шкурит – пальчики оближешь. Натуральная балерина! Не, ну это она пока театр на ремонте, а так-то она все путем – ногами крутит, по залу прыгает, всяких лебедей пляшет. Да чего я тут рассказываю? Мы ее сейчас и вызвоним! Слушай, пока тебя уговаривал, во рту сушняк образовался, пивка открой, а...
Уже дома, вызванивая свою знакомую, Ленька пояснял:
– Ее Лидкой зовут. Так классно кафель обдирает – не успеешь стопку опрокинуть, а в ванной уже голые стены.
– Но... позвольте! – вытаращил глаза Акакий. – Вы же говорили – балерина!
– А я что, спорю? Балерина и есть, – согласился Ленька. Потом закатил глаза и по слогам выговорил: – Я ж тебе популярно объясняю – театр на ре-мон-те. Работы у ней пока нет! Вот она и пристроилась стены штукатурить, чтоб стаж не прервался. Неужели не ясно? Алло! Лидка? Привет! Это я, Ленчик. Слышь, тут такое дело...
Через час к Акакию заявились две гостьи, и он сразу даже не распознал, которая из них балерина. Обе были выше его на голову, имели помидорные щеки, тыквенные груди и внушительные бедра. Ни по фигуре, ни по весу вычислить балерину не удалось – обе барышни весили, как приличный бычок-трехлетка. И только, когда Ленька самолично представил дам хозяину, все встало на свои места:
– Акакий, иди знакомиться... Да не красней ты! Ну прям какой недоделанный... Вот это Аленка, она это... оперная певица, а вот это Лидка, наша балерина. Лид, задери ногу, покажи, как ты можешь...
Утром Акакия Игоревича разбудил телефонный звонок. Сначала он упрямо прятался под одеяло, ждал, когда Клавдия сама снимет трубку, но вдруг откуда-то с кресла кто-то протрубил:
– Слышь, Аркадий, трубку-то сыми! Может, жена звонит...
Акакий в один миг вспомнил вчерашнее веселье в кругу «балерин и оперных певиц» и обомлел. Ё-перный театр! Это ж надо так вляпаться! Балерина!
Звонок меж тем просто раскалывал больную голову. Кажется он, как хозяин дома, лично бегал после пива за двумя бутылками водки и за шампанским...
– Аркадий, сыми трубку, говорю! – уже не выдержала дама. – А то сама возьму!
– Да не Аркадий я! – слабо огрызнулся Акакий Игоревич и поплелся к телефону. – Алло, слушаю вас, говорите.
– Папа!!! Пап!! Тут у меня такое... – послышался в трубке плач.
Хмель из головы у Акакия Игоревича немедленно улетучился.
– Алло! Кто это? Аня? Анечка, что стряслось?!
– Акакий Игоревич? – уже послышался чужой женский голос. – Вы извините, Анна пока не может говорить, у нее стряслось несчастье. Она на трассе сбила человека насмерть, я – свидетель, но согласна ничего не видеть, не слышать и вообще исчезнуть из вашей жизни, если вы мне ровно через час привезете сто тысяч рублей. Согласитесь, весьма умеренная плата за человеческую жизнь. Только поторопитесь, я жду ровно час.
– Но... Подождите, куда везти?
– Запоминайте. Значит, выходите на остановке у железнодорожного вокзала и стоите, никуда не отходите. Я к вам сама подойду. Чтобы вы меня узнали, я буду с собачкой. У собачки ошейник коричневый... м-м-м... в желтенький цветочек, вы не ошибетесь. И вы мне без лишних разговоров отдаете деньги. Только учтите – полная конфиденциальность в ваших интересах. То есть, конечно же, в интересах Анечки. Ой, с ней творится настоящая истерика, слышите?
Конечно же, он слышал. Да, слышал, как безутешно рыдает его Аня. Так она еще никогда не плакала! Даже, когда была маленькая и на даче разбила коленку о битую бутылку. Он тогда бегом тащил ее на руках два километра, а следом за ними бежал Данька и только изредка останавливался, чтобы подождать задыхающуюся Клавдию. Акакий тогда успел, ножка не сильно пострадала. И сейчас успеет. Такая у отцов доля – выручать из тяжкой беды своих детей.
– Арка-а-аша, ну что там? – тянула с кресла тучная балерина Лидочка. – Мы опохмеляться будем или как? Хочешь, я могу яичницу сварганить или пельмени сварить...
Акакий метался по комнате, хватая то теплую кофту Клавдии, то свои старые трико, то зачем-то плюхался на пол и натягивал шерстяные носки. Он все никак не мог сообразить, что же именно сейчас ему делать.
– Так. Стоп. Надо сходить... Прежде – сосредоточиться! – И он быстро шмыгнул в ванную, заперся на шпингалет и на всю катушку включил холодную воду.
Через секунду Лидочкины уши пронзил душераздирающий вопль. Потом послышалось кряхтение и наконец из санузла выплыл бодрый, посвежевший, но жутко озабоченный хозяин квартиры.
– Дорогая Лидия... – начал было он, но его тут же прервали.
– А где у тебя пельмени? Я уже смотрела, в холодильнике только рыба вареная, – капризно надула губы работница театра.
– Рыба потом, – отмахнулся Акакий. – Лидочка, вам надо срочно... покинуть помещение.
– Чего это покинуть-то? – вытаращилась на него Лидочка. – Мне Ленька сказал, что у тебя жена надолго уехала. Я в общаге уже сказала, что меня две недели не будет. Хотелось хоть немножко по-человечески пожить, чтоб там душ три раза в неделю, все дела...
До Акакия смутно доходило – барышня вовсе не собирается выматываться из его благоустроенной отдельной квартиры. У барышни вдруг оказались на его отдых свои планы! Только ее сейчас не хватает... Он тут болтает о всякой ерунде, а там Анечка! Господи, она такая беззащитная девочка... Кого же это она насмерть? Вот ведь беда – насмерть! Ничего уже не исправишь. А может, не совсем тот несчастный умер-то? Может, его можно еще того... восстановить? Нет, тогда бы Аня так не кричала. Она хладнокровная, умная... Ой, ну как же вышло-то? Если насмерть, ее ведь посадят в тюрьму... А Яночка?!
