— Отнести чемоданы наверх? — спросил Арчи Макларен.
— Нет, не беспокойтесь… спасибо.
Бросив пакеты с покупками на кухонный стол, я стала вынимать продукты. Арчи отправился наверх и спустился вниз минуты через две.
— Я всего лишь, — он говорил «всехо», — поглядел. В прошлом году она нанимала Роберта Макдугала делать спальни наверху. Он — двоюродный брат Мери Макдугал, живет в Дервайге. Хороший мастер. Наверху я комнаты еще не видал, но я помню, как он переделывал ванную и эту комнату. — Арчи с любопытством огляделся по сторонам. — Когда здесь жила семья, все было по-другому. Здесь жил Аластер Макей, он был садовником в Доме. Они уехали всего два года назад на большой остров, и тогда миссис Хэмилтон приспособила это место, чтобы сдавать. Когда старую печь сломали, я сам притащил сюда плиту и все для кухни. А дерево и ванну, и все остальное привезли на лодке в бухту. Ох, и пришлось нам потрудиться, когда волочили все это к дому.
— Я не знала, что коттедж принадлежит… принадлежал?.. миссис Хэмилтон. Миссис Макдугал сказала, что она недавно умерла.
— Именно так. Она была хорошей женщиной, а когда муж ее был еще жив, он очень любил охотиться и рыбачить, хотя на Мойле не очень-то порыбачишь. Он каждый год ходил на север за лососем к большому острову, а она тут жила. Она любила этот дом, и после смерти полковника Хэмил-тона она так тут и жила, даже зимой. Но последняя зима оказалась для нее трудной, бедняжечки.
— А что будет с Домом… Большим домом, я имею в виду… теперь?
— Понятия не имею. Кажется, есть какие-то родственники за границей, и все. Продадут, я думаю, но только кто его купит?
— Тот, кто любит тишину и покой, по-видимому.
— Башню из слоновой кости?
Я как раз ставила пакеты и консервные банки в один из стенных шкафов, но на этой фразе я обернулась.
— Что?
— Башню из слоновой кости. Так миссис Хэмилтон обычно говорила. Она писательницей была, настоящей — у нее книги выходили. Когда она была помоложе, то писала книги для детей. Она говорила, что это поэтический образ… ну, когда хочешь остаться один.
— Ясно. Теперь ясно. Просто я все удивлялась. Посредники обычно не обладают поэтическим воображением.
— Не понял.
— Посредник так же написал в рекламном объявлении. Умно поступил. Именно на это слово я и обратила внимание. Еще мне интересно, станут ли продавать коттедж или будут сдавать и впредь?
— Его сдали только на лето, и в этом году здесь отдыхали люди, но в прошлом месяце, из Корнуолла, кажется. У них своя лодка была, и покупали они все в Тобермори, поэтому мы почти их и не видали.
— Да, наверное, свою лодку иметь хорошо, если живешь здесь долго. А у вас есть лодка?
— Есть. Если захотите порыбачить или посмотреть птичьи острова, скажите мне.
— Обязательно. Ой, я забыла! А уголь вы выгрузили?
— Выгрузил. Он позади… там, где торф. Прямо около двери. Принести сейчас немного? Не беспокойтесь. Знаете, как торфом топить?
— Миссис Макдугал уже меня об этом спрашивала, — сообщила я. — Не знаю. Но попытаюсь. Можно вас попросить помочь, если у меня не получится?
— Буду рад вам помочь. А на берегу вы найдете и щепу, и сушняк. А для торфа нужно много воздуха. Если сумеете его зажечь, огонь у вас будет отменный.
— Я постараюсь. Спасибо большое, Арчи. Сколько я вам должна?
Я заплатила ему, и он пошел, но в дверях остановился и внезапно, словно этот вопрос вырвался сам вопреки хорошим манерам, спросил:
— Вы уверены, что сама справитесь? А что вы собираетесь делать? Места тут пустынные, а ежели захотите прогуляться, то обойдите Мойлу всю целиком — наш остров такой крошечный. Ничего примечательного у нас тоже нет, разве только птицы на внешних островах, да и они скоро улетят.
Я улыбнулась.
— Я же сама мечтала о башне из слоновой кости. Видите ли, я тоже пишу.
— Ах, вот как… Значит, писательница? Понятно. — По его интонации и взгляду стало ясно, что мои странности, если они и имеются, теперь можно объяснить.
Я засмеялась.
— Я вовсе не собираюсь писать все время, хотя кое-чем я бы хотела заняться. Но отшельницей я жить не думаю. Скоро приедет мой брат, а, так как он хочет поглядеть острова, мы с вами еще увидимся. Еще раз спасибо.
«Лендровер» заскрежетал вверх по дороге, а потом свернул в долину и исчез из виду. Через несколько секунд звук мотора перестал быть слышным, и наступила тишина.
Тишина? Шум прибоя о берег, покрытый галькой, крики и зов чаек в вышине, серебристая трель жаворонка над скалой; и, как завершающий аккорд, запыхавшийся вопль сирены парома, который двинулся на запад. Прервалась последняя связь. Уединение. Полное строгое уединение. Захлопнутая дверь.
Тихо закрыв дверь, я словно отсекла все звуки, доносившиеся снаружи, и пошла наверх поглядеть, какие кровати приготовила для гостей эта милая дама, миссис Хэмилтон.
Как и говорил Арчи, щепы среди мусора на берегу оказалось в достатке. Вскоре я набрала ее полным-полно, а потом взобралась вверх, туда, где покрытый солью дерн делил на глубокие канавы ручей, пробивавшийся к морю. Повсюду росла гвоздика, между которой поблескивали осколки ракушек. Откуда-то издалека раздался крик сорочая, предупреждавшего своих птенцов об опасности. Где-то сбоку что-то мелькнуло — по гвоздикам промчалась ржанка. Она двигалась медленными перебежками, пытаясь спрятаться, — по-видимому, уводила меня от гнезда.
В те минуты мне и в голову не пришло поискать гнездо для Криспина. Постепенно я стала ощущать, что с моим лицом и руками что-то происходит: их покалывало и жгло, даже волосы стали болеть, причем все сильнее и сильнее.
Мошка. Я напрочь забыла о мошке: проклятии Нагорья. Невыносимый и непобедимый враг. Змеюка в Раю.
Прижав к груди одной рукой щепу, другой я начала тереть лицо и волосы, затем я поспешила к спасительному дому.
В конечном итоге, так и не похолодало, и огонь разжигать не понадобилось. Поужинав, я умылась, а потом долго смотрела из окна своего убежища на то, как утихает ветер. Спать я легла рано.
Глава 4
Утро встретило меня переливающимся жемчужным светом, но, когда я глянула в окно, море отсутствовало. Вообще, из виду пропало все. Окрестности полностью затянул туман. Он абсолютно не походил на дымку, какая обыкновенно стоит в городах, и тянулся белой мягкой влажной вуалью с запахом соли, — будто между землей и солнцем повис тончайший мерцающий занавес. Не было видно ничего. Даже истока ручья. Значит, прогулка на сегодня отменяется: еще заблужусь. В этой слепящей застывшей белизне даже на дороге в деревню можно сломать шею.
Я абсолютно не разочарована. Эту фразу я твердым голосом повторила несколько раз. Я получила все, о чем мечтала — покой и одиночество, целый день исключительно для себя до приезда Криспина плюс обстоятельства, из-за которых я вынуждена остаться дома и работать над поэмой, сочинение которой было прервано появлением студентки Кембриджа. Ну-ка посмотрю, может, что-то от моих стихов и осталось. Из «Порлока» вряд ли кто появится, чтобы помешать мне.
Никто не появился. День тянулся спокойно и тихо, были слышны лишь еле доносившиеся крики морских птиц да тоскливый свист ржанки. Сев за кухонный стол, я уставилась на слепую белую пелену. И медленно, подобно чистому ключу, пробивающемуся из под земли, поэма стала рождаться на свет, постепенно затопляя меня, будто водный поток, а слова, словно несомые рекой коряги, одно за другим возникали у меня в голове. Подобное ощущение — самое прекрасное из существующих на свете. Рассуждать о «вдохновении» легко, но только в подобных случаях можно четко осознать, что оно собой представляет — сгусток всех знаний и представлений о красоте и любви. Как огонь нуждается в воздухе, чтобы гореть, так и поэме требуется своего рода горючее, наимощнейшим из которого является любовь.
Когда я наконец оторвала взгляд от бумаги, ближайшие скалы освещало полуденное солнце, а морские волны легко пенились. Прилив был наикротчайшим. Горизонт все еще оставался невидимым, но над покрывавшей его полосой тумана, небо было ясным, вселяя тем самым надежду, что вечер предстоит чудесный. Вечер и морской ветерок. Орляк по краям дороги колыхался, на гвоздику время от времени падала тень от облаков. Плевать на мошку, лучше шагать вперед по тропе, пересекающей вересковую пустошь. Выпью чая, думала я, откладывая в сторону бумагу, и схожу на почту позвонить Криспину.
Трубку взяла невестка. Когда она разговаривала со мной, ее голос — не знаю, специально или нет, — становился раздраженным и обиженным. Извини, но Криспина нет. Нет, она не знает, когда он будет дома. Она никогда этого не знала. Его поезд? Ну, кажется, он хотел повидать кого-то в Глазго, поэтому решил воспользоваться случаем. Он заказал себе билет на завтрашнюю ночь и приедет в Обан в пятницу. Таким образом, как она предполагает, на паром он сядет следующим утром, то есть в субботу. Тебя это устраивает?
