его кровь в моих венах сворачивается.
– И сбегу! Все, что угодно сделаю, но тебе, твари, в руки не дамся! – вырываюсь, извиваюсь. Бесполезные телодвижения, а смириться все равно не могу.
Огромная рука в кожаной перчатке шею тисками сдавила. Вроде и не сжимает сильно, а дышать все равно нечем. Огненные глаза так близко, что видно, как там лава раскаленная растекается, искры красные вспыхивают, кружат, и так ярко светятся, что смотреть больно, а взгляд отвести невозможно.
– Чего рыпаешься? – голос тише стал. – Бабья доля, она одна, под мужиком ноги раздвигать. Что тут у вас, что у нас, – как–то отрешенно говорит.
Слишком спокойно. Резкий перепад настроения. Маска эта его дурацкая мешает, ничего, кроме глаз и губ чувственных не разглядеть. Ловлю себя на мысли, что интересно мне, как он выглядит. Может, урод такой, что рожу свою скрывает, чтобы не пугать никого? Или для устрашения врагов? Люто ненавижу, а все равно любопытно, уж очень он загадочный.
– А ты всех под одну гребенку не равняй! Мне на фиг мужики не нужны! Сама я свою судьбу решаю. И никто мне не указ! – болтаюсь ногами в воздухе и с вызовом на него смотрю.
– То-то я тебя из-под венца забрал, – губы полные в издевательской улыбке растягиваются. – Или выгоду какую искала у человечка того никчемного? Так одна разница, тем местом отрабатывала бы.
А вот тут облом. Пока бегала и вела свою муравьиную войну против каменного демона, из головы совсем вылетело, что он меня за Софию принимает до сих пор. И что теперь делать? Сказать правду? А если шею свернет. Ведь получается, не нужна ему буду. А вдруг отпустит? На милость монстра надеяться собираюсь, серьезно?
– Узко мыслишь, – ехидно скалюсь, – Или сила есть, а умишком дьявол не наградил? Да, и зачем, можно же кулаками махать, че зря одну прямую извилину напрягать, да, инквизитор?
– Языком не по делу мелешь, применять по назначению не научили? – злости в глазах не вижу, наоборот, лава огненная бег свой замедляет, светлеет, и течет неспешно, словно гипнотизируя. – Где твой умишко? Какие достижения за твоей спиной? – притягивает меня ближе, так что дыхание огненное через горло в душу врывается, ожоги там оставляет. – Отданная за долги игорные. Даже папаша твой, язык в заднее отверстие засунул, за дочь слова не молвил. Как мусор тебя выкинули и выдохнули, что легко отделались.
Слова как раскаленной сталью сердце прошили, ударил, тварь, сильно, безжалостно. Ненужная я никому в этом мире. Никто не вспомнит, что была оборванка такая. И за это еще больше ненавижу его. Что самое больное задел, по старым шрамам в душе разодранной прошелся, безжалостно вспорол их.
– Сказал тот, кто на побегушках у короля и девок ему таскает! – смачно ему в рожу плюнула. – Сам-то небось королевский зад языком вылизываешь, чтобы побольше благ для себя выпросить. Продажная ты шкура, королевский жополиз!
– Языкатая птичка. Такой при дворе недолго щебетать, вмиг язык вырвут, – около нас один из тех черных мужиков вырисовывается. Марко… кажется, у него больше всего колец в губах. Иначе и не узнать. – А кто тебе язык отрезать будет, догадываешься? – и хохочет своим скрипящим голосом, так что челюсти сводит.
– Клюв захлопнул, – зыркнул на мужика. Тот сразу притих, голову в плечи втянул.
Медленно рукой проводит по маске, и палец себе в рот засовывает, на меня глазищами своими с вертикальными зрачками смотрит, а по шее, огненная сетка расползается, лава под кожей бушует.
– Посмотрим, как ты запоешь, когда на место прибудем, – высунул язык, облизал губы, а тут я в очередной раз обомлела.
Он у него раздвоенный. Длинный. Юркий. Острый. У нас тут тоже некоторые себе специально язык разрезают, но все равно он так не выглядит. И угроза его сейчас еще реальней кажется. Чую, скоро мне адский котел раем покажется. Надо придумывать путь к спасению.
Пока раздумываю, инквизитор меня на землю ставит.
– А с этим червяком что делать? – один из его помощников по земле волочит мужчину, который мне помогал.
– Кишки выпустить, – безразличный холодный ответ.
– Не-е-ет! – кричу так, что у самой уши закладывает. – Отпусти его, придурок! – подбегаю и пытаюсь вырвать перепуганного до смерти мужчину из рук инквизиторского прихвостня. Странные у него руки, очень тощие, с черными длинными заостренными ногтями.
Он на меня не реагирует. Замахивается, словно реально этими ногтями хочет живот бедолаге проткнуть. Вцепилась в его руку.
– Помогите-е-е! – зову на помощь. Бесполезно, кто к этим сумасшедшим приблизится. Но в отчаянии, хватаюсь за соломинку.
– Угомонись, – рокот инквизитора по коже проходится. – Он заслужил свою участь.
– Тем, что помог? Так вы за добро отплачиваете? Что ты за нелюдь такой! – смотрю в огненные глаза, и они все темнеют, там пожар разгорается.
– И они получат свое наказание, – обводит взглядом своих помощников, – По прибытии. Не углядели за тобой. И ты, Злата, привыкай, – надвигается на меня, хищник, готовый растерзать, – За любое деяние кара следует.
– Кто? Какая еще Злата? – хмурю брови. У меня скоро от всего этого безумия башка, как арбуз, треснет.
– Злата… – очень тихо, почти шепчет, и прядь волос на палец наматывает, – Локоны золотые, – глаза закрыл, шумно выдохнул. – Отныне так тебя звать, – уже жестче.
– Злата так Злата, – махнула рукой. Не время сейчас на такие мелочи внимания обращать. – Зови, как хочешь, ты только это… отпусти мужчину… он как лучше хотел… он не знал… – хватаю инквизитора за руку и в глаза заглядываю, – Пожалуйста!
Меняю на ходу тактику. Может, так прокатит. Через перчатку жар адский ощущаю, и отчего–то забирать руку совсем не хочется. Наоборот, странное желание содрать перчатку, и к его коже прикоснуться. Я точно умом тронулась.
– Сговор против короля, такого не прощают, – странно как-то застыл. На мою руку неотрывно смотрит. И голос мягче стал, характерный рык пропал.
– Он не знал ни про какого короля… А как тебя зовут? Как к тебе обращаться? – и я свой тон сменила на жалобно-просящий. Терпеть такое не могу, даже когда с голодухи помирала, до попрошайничества не опускалась. Но тут жизнь человека на кону. И если из–за меня кишки ему выпустят,
