Утверждается, что в момент смерти все прошлое человека фокусируется в одной точке. Если его карма была хорошей, тогда последняя мысль, остающаяся с ним в момент смерти, продолжает существовать и переносится в следующую жизнь. Говорят и о том, что в момент смерти уму необходимо быть спокойным, чтобы угасить карму и в минуту кончины полностью пробудиться.
И все же, как человеку научиться умирать?
Возьмите лист древесный весной: он такой нежный, но все же наделен необыкновенной силой – такой слабый, он противостоит мощным порывам ветра. В летнюю пору достигает листок зрелости, а по осени – умирает. Все это есть движение уязвимой и нежной красоты. Мы видим постоянное движение от красоты к красоте.
Тогда что мешает человеку так же жить и так же умирать? От красоты к красоте. Нет, нас вечно что-то разрушает изнутри. В тринадцать лет человек весь струится и переливается радостью. А в сорок с небольшим становится неприкрыто жестким, символом упрямства.
Как человеку научиться жить и умирать, а не только умирать? Как ему научиться такой жизни, частью которой является смерть? Такой жизни, для которой конец, умирание, является неотъемлемой частью?
Мы вечно изгоняем смерть за порог жизни. Нам все время кажется, что смерти следует избегать всеми силами, от нее нужно спасаться, о ней ни в коем случае нельзя думать.
Вопрос в том, что такое жизнь и что такое смерть. Обе они должны идти вместе, а не отдельно. Почему же мы отделили их друг от друга?
Да потому, что человек не знает смерти. Мы внушили себе, что смерть подразумевает превращение «я» в «ничто» и окончательное его исчезновение.
Но познали ли мы при этом радость и наслаждение жизни? И разве то, что мы называем жизнью, есть жизнь истинная? Для меня так это всего-навсего чередование печали, удовольствия и отчаяния!
Может быть, существует иная жизнь?
Жизнь – это осуществление и разочарование, и она продолжает свое движение. Я вижу красоту, вижу небо, вижу милого ребенка. Но я вижу также конфликт с моим ребенком или с соседями. Жизнь есть движение в конфликте и в удовольствии.
И при этом я прекрасно знаю, что в жизни – даже самой светлой – случаются кризисы. Я родился, и я умру. Больше сказать нечего.
Если я учусь тому, как жить, я учусь и тому, как умирать. Я хочу научиться тому, как жить: изучить печаль, удовольствие, страдание, красоту. Я учусь. И в учении жизни я изучаю смерть. Для меня такое ученье есть очищение. Мы относимся к жизни со знанием о жизни – со знанием причин, следствий, со знанием кармы. Ох уж эти вечные «я знаю», эти выводы и формулы!
Но о смерти я все равно ничего не знаю. Поэтому я хочу узнать о ней нечто. Однако я не могу этого сделать; только тогда, когда я войду в состояние ученья, я пойму смерть. Потому что смерть – это опустошение ума, опустошение его от знаний, которые я накопил.
Но как быть со страхом, с безымянным страхом Небытия? Ведь я не знаю смерти, а потому боюсь. Только если знаю – страха не будет.
Изучение смерти – я действительно не знаю, что это такое. Не существует никакой теории, никаких суждений, которые меня удовлетворят. Я собираюсь найти, и поэтому я собираюсь учиться. В этом нет никакой теории, никакого заключения, никакой надежды, никаких суждений, есть только сам акт ученья, а поэтому нет страха смерти.
Учитесь же, чтобы выяснить, что значит умирать.
Но и к жизни следует относиться со свежим умом, свободным от бремени лишних знаний. Когда ум вполне свободен от известного – верований, опыта, выводов, знаний, высказываний, которые я считаю верными, и так далее, – тогда смерти нет и уже никогда не будет.
Да, мы соткали из жизни изумительный по красоте узор. Да, чтобы достичь Бога, «я обязан соблюдать безбрачие», «помогать бедным», «самому принять обет нищеты» и так далее, так далее…
Смерть же говорит: «Вы не в состоянии даже прикоснуться ко мне». А я хочу прикоснуться к смерти. Я хочу придать ей форму в соответствии со своим образцом.
Смерть говорит: «Вы не можете коснуться меня, вы не можете играть со мной». Ум привык к игре, к плетению узоров из материала, собранного опытом.
Смерть говорит: «Вы не в состоянии пережить меня».
Смерть есть первичное переживание того состояния, которого я не знаю. Я могу придумывать формулы смерти или последней мысли, в которой заключено то, что затем проявится, – но все это чужие мысли. Я действительно не знаю. Поэтому я испытываю страх. Могу ли я узнать что-то о жизни и, следовательно, о смерти?
Так отбросьте знание – и посмотрите, что произойдет. В этом – истинная красота, подлинная любовь; в этом проявляется нечто настоящее.
Трансцендентальное
...
Я одеваюсь в слова, которые вы, может быть, чувствуете в те редкие мгновения, когда сыты всеми своими делами – церквями, политикой, банками, ничтожеством домашней жизни, скукой работы, всеми глупостями жизни, оскорбительными для человеческого достоинства. Если вы двадцать лет потратили на то, что день изо дня ходили на службу или готовили еду и одного за другим производили на свет детей; если вы познали такие удовольствия, как скука, ничтожество и безнадежность всего сущего, вы должны иногда задаваться вопросом: есть ли возможность внезапно, нежданно обрести изначальный источник, собственную суть вещей, чтобы жить, действовать, раскрываться духовно, читать себя как книгу, изучать себя как философскую дисциплину, как картину. Мечта каждого – одеться в слова, оказаться в Центре, Источнике всех деяний, любви, любого поступка.
Проникнуть в реальность? Традиция медитации. Реальность и безмолвный ум.
На протяжении всей своей истории человек, сознавая краткость своей жизни, полной тревоги и печали, и неизбежность смерти, всегда формулировал идею, именуемую Богом. Человек знал, что жизнь быстротечна, и его непрерывно тянуло к чему-то Великому, Высшему. Человеку хотелось обрести Великий Опыт Мира, который бы полностью отличался от человеческого мира: превосходил бы его и лежал бы выше его убожества и страдания. Человек надеялся найти этот трансцендентальный, неясный мир через поиск – он надеялся разыскать его. Но можем ли мы постичь эту тайну?
Да, чем умнее человек, тем сложнее и значительнее будет придуманная им цель. Человек видит, что абсурдно, нечестно и бессмысленно выдумывать идеологию или формулу жизни либо доказывать, что Бог есть или его нет, в то время когда жизнь не имеет никакого смысла. Это верно для той жизни, которую мы ведем, – в ней нет смысла. Так что давайте не выдумывать этот смысл зря.
Что касается теологии, то человек, несомненно, должен отказаться от всех теологических систем – от всех религиозных верований. Если он действительно отбрасывает веру в любой форме, никакого страха больше нет.
На Востоке есть много школ, систем и методов медитации – включая дзен и йогу, – которые оказались перенесены на Запад. Но абсурдно все: и то, что занесло ветром любопытства с Востока, и то, что придумано здесь. Тупой, невосприимчивый ум, не обладающий значительной разумностью и понятливостью, может практиковать любой из методов бесконечно, становясь все более и более тупым, более и более глупым. Он обретет свой собственный «опыт» в границах собственной обусловленности.
Возможно, некоторые из вас побывали на Востоке и изучали там медитацию. Существует целая традиция, стоящая за ней. В древности эта традиция распространялась в Индии и по всей Азии. Даже сейчас она все еще владеет умами, о ней пишут бесчисленное множество книг. Но любая форма традиции – этого пережитка прошлого, используемая для выяснения существования великой реальности, очевидным образом бесполезна. Ум должен быть свободным от любой формы духовной традиции, от ее одобрения и поддержки. В противном случае человек полностью лишается высшей формы разумности.
Чтобы медитировать, в самом глубоком смысле слова, человек должен быть добродетельным и моральным. Но это не мораль следования образцу или шаблону, соответствующая обычаю или общественному порядку и требующая упражнения. Это мораль, которая приходит естественно, неотвратимо и сладостно, когда вы начинаете понимать себя, когда осознаете свои мысли и чувства, свои действия, свои склонности и амбиции – осознаете без всякого выбора, просто наблюдая. Из такого наблюдения следует правильное действие. Оно ничего общего не имеет ни с подчинением, ни с действием в соответствии с идеалом. Когда это живет глубоко внутри нас, во всей своей красоте и простоте, без тени грубости – ведь грубость существует только рядом с усилием; когда мы объективно, без симпатий и антипатий, рассмотрели все системы, методы и обещания – только тогда мы способны отбросить все это. Отбросить так, что ум наш будет свободен от прошлого. И тогда мы сможем продолжить выяснять, что такое медитация.
А ведь медитация – это еще и тишина, абсолютное безмолвие души и сердца.
