Слов не было. Взаимное, до сладостного изнеможения узнавание друг друга во тьме купе продолжалось до тех пор, пока не наступил тот предел, та граничная черта, когда рассудок покидает свой пьедестал и отступает на задворки естества перед жаждой немедленного совокупления.
Тина стремительно, пружинисто поднялась с полки, встала в проходе так, словно отвешивала поясной, даже ниже, поклон, и эта поза для нас, людей достаточно высоких, была одной из тех немногих, которые годились для соития в тесноте купе. «Полюби меня сзади», – как-то прочитал я на майке одной киевлянки написанный, естественно, по-английски призыв. Мне не оставалось ничего другого, как поступить именно так. Я хотел пронзить Тину насквозь, она поддерживала это мое животное желание, стараясь не отпускать меня ни на один миллиметр, а если я и отстранялся для очередного разгона, ее изящные ягодицы жадно рвались мне навстречу, иногда их смутные, из-за кромешной тьмы, очертания вдруг бело, на очень краткий миг, высвечивались, потом снова наступала тьма, и оставался один лишь лунный намек на летящую мне навстречу красоту – фонари на столбах вдоль путей, если мы приближались к каким-то полустанкам, освещали купе с той четкой, до секунды выверенной периодичностью, что и метраж, который отделял эти столбы друг от друга. Острота обладания женщиной усиливалась определенным экстримом, сопровождавшим каждую минуту нашего занятия любовью. Мы с Тиной не забывали, что в любой момент к нам могут постучать, дернуть раз и еще раз ручку двери – одежда на нас присутствовала и, хоть болталась где-то на уровне шеи и лодыжек, использовать ее по назначению хватило бы и секунды…
– Ден, по всей вероятности, мы будем ехать вдвоем и дальше, – заметила Тина после того, как я предпринял еще две мощные атаки и, наконец, снял осаду крепости – время приближалось к двум ночи. – Еще немножко, и заснем крепко-крепко. Надо придумать такое, чтоб у нас в купе никто не похозяйничал.
Вряд ли она везла с собой много денег или что-то очень ценное, хотя кто его знает… Скорее всего, эта ее просьба была связана с той тревогой, каковая несколько раз явственно проступала на ее лице при виде того, кого она боялась или опасалась. Конечно, это была всего лишь моя догадка, которая, возможно, совершенно беспочвенна.
– Не волнуйтесь, Тина, никто к нам и носа не сунет, – пообещал я (странное дело, после нашей недавней близости мы продолжали «выкать» друг другу). – Это делается вот так, – и я показал, как обезопасить купе от чужих людей.
* * *
Проснулись поздно, где-то за час до прибытия в Анастасиополь. Не смутились, когда встретились взглядами, как это часто бывает у зеленых юнцов, которым не по себе от того, что между ними произошло нечто постыдное, ужасное, непоправимое, а обменялись понимающими, с изрядной долей самоиронии, улыбками – ну, случилось так, как случилось, и что с того?
Конец ознакомительного фрагмента.
