Ум человека, много читавшего и вдумывавшегося в жития святых церкви, немеет пред сказанием о жизни и подвигах старца Серафима; при воспоминании о нем благоговейный трепет, трудно передаваемый восторг переполняют душу. Те, кто пристально читали и размышляли над жизнью отца Серафима, любят его, чтут его с каким-то особенным пылом. Это чувство как бы теснит сердце, вырываясь в громких хвалах великому, дивному старцу.
Он был как небожитель, залетевший на нашу грешную землю; светлый, яркий, греющий луч света, посланный в мрак житейский Отцом и Источником света. Он воистину, «взыскуя Бога и Творца всяческих, возлетел превыше видимыя твари». Редко в ком сила духовности доходила до такой отрешенности от всего мирского и до столь ясного обнаружения. Редко в ком плоть и все земное до того утончилось, упразднялось. Редко в ком победа духа самая совершенная, самая торжествующая, пошла так далеко. – Он точно не жил на земле, а лишь соприкасался с ней. Над его земным образом точно слышно биение белоснежных крыльев, готовых всякую минуту унести его в высь, для величайших молитвенных откровений, для святейших созерцаний духовных, для видения обителей райских.
Редко кто показал такую ревность о Боге, ревность, сжигающую все существо человека, внушающую ему тяжелейшие подвиги. Редко на ком полнее, изумительнее оправдалось Божие избрание, редко кто сумел стать столь верным и угодным сыном и другом Божиим. То был один, ни разу не ослабевший, ни разу не сдавшийся в напряжении своем порыв к Богу: и чем дальше, тем напряженнее. Одни лишения, одни страдания пожелал узнать он на земле, и, чем ближе приближался к заветной грани, тем больше искал страдания, так что в последние годы его жизни без ужаса нельзя было взирать на его быт. О, как посрамил он лютого, исконного врага нашего спасения! Если многих погубил этот человеконенавистник, то у отца Серафима он не мог вырвать из-под ног ни одной пяди почвы, и в этой страшной роковой борьбе старец покрыл его вечным позором. А какое едва ли когда виданное откровение любви к людям явил старец! Он весь как бы трепетал этой любовью, этой безграничной силой сочувствия и сострадания. Она сияла в его глазах, звучала в тех ласковых нежных словах и обращениях его к людям. Так умилительно тепло звал он всех: «Радость моя!»
«Радость моя» – точно слышится и теперь от его могилы; точно стоит, навсегда оставшись неизгладимым в воздухе мест, освященных присутствием святой его души, это драгоценное слово – «Радость моя!». И верится, что неисчислимые сокровища благодати и радостей прольются на верующих людей при прославлении отца Серафима. Уже и теперь точно тот покров горя и страдания, что обычно заволакивает собою жизнь, – точно покров этот исчез и что-то светлое проникло всю жизнь. На душе так светло, так хорошо и надежно, как не было, кажется, еще никогда: разве в раннем детстве.
Только и можешь думать, и думать, что о нем. Засыпая ночью, все твердишь: «Отец Серафим прославляется». Поутру, просыпаясь, первая мысль, мелькающая в голове, еще не стряхнувшей сон: «Отец Серафим прославляется». – И все вокруг: люди, события, вещи точно просветлели. Какими-то новыми глазами смотришь на мир, чувствуя невольно, независимо от тебя, происходящую в тебе какую-то таинственную работу духовного обновления. И невольно сознаешь, что все это происходит от той причины, которую можно выразить тремя словами: «отец Серафим прославляется». И как хочется вспоминать, говорить, слышать, писать о нем, хочется выйти на народ и возглашать его имя: «Знаете ли, какое великое ждет вас счастье – бегите к благодатному новому источнику, просите, зовите его, требуйте помощи – он всех услышит, он всем вымолит нужное для жизни и для спасения!»
Как необыкновенна была жизнь старца Серафима, читая о которой следует отрешиться от многих наших обычных земных понятий и стараться представить себе человека, до такой степени переродившегося под влиянием благодати, что многие из земных ограничений для него не существуют: так же необыкновенно и происхождение той Саровской пустыни, которая была свидетельницею подвигов отца Серафима.
Местность, где расположен нынешний Саров, была издавна населена народом финского племени, мордвою. Доселе сохранились там курганы – мордовские могилы и встречаются остатки их сооружений в виде ям и углублений в почве. Племя это до нашествия татар платило дань Рязанским и Владимирским князьям.
Очень вероятно, что на той горе, где возвышается теперь Саров, был русский сторожевой пост. Эта вероятность доказывается нахождением крестов в земле, на верху горы, когда основывалась Саровская пустынь.
В 1298 году татары покорили это место под предводительством Ширинского князя Бехмета. И, вероятно, тогда же построен был на месте теперешнего монастыря, на горе между речками Сатисом и Саровкой, татарский город Сараклыч. Он назывался «царственнейшим» городом, занимал значительное пространство и был сильно укреплен. Четыре части его, окруженные отовсюду реками или глубокими рвами и высоким валом, обороняли друг друга. Часто бывали здесь битвы с окрестным населением, и первые монахи находили здесь в земле стрелы, сабли, копья и много человеческих костей.
Девяносто лет сидели здесь татары. Наконец, теснимые местным населением, которое после Куликовской победы Димитрия Донского уже не считало татар непобедимыми, они должны были удалиться за речку Мокшу, где постепенно рассеялись по разным селениям.
Стольный город Сараклыч стал приходить в запустение. Он зарос лесом, заселился дикими зверями. Мало-помалу оживленное некогда место города превратилось в дремучий бор и исчезла память о тех, кто тут жил. На то, что здесь когда-то стоял город, указывало только имя, данное этому месту жителями: «Старое Городище».
В Сказании о Сарове говорится так о превращении бывшего тут города в пустыню: «Лес великий, и древа, дубы и сосны, и прочия поросли, и в том лесу живуще многие зверие – медведи, рыси, лоси, лисицы, куницы; а по речкам Сатису и Сарову – бобры и выдры. И место то не знаемо бысть от человек, кроме бортников – мордвы». Триста лет ни одна душа не жила в этом месте.
В 1664 году пришел сюда Пензенский инок Феодосий и, поставив келью на валу бывшего города, стал тут подвизаться. Иногда он ходил проповедовать Слово Божие жителям ближайшего села Кременка и передавал им о необыкновенных явлениях, которых он был свидетелем. Не раз по ночам он видал небо как бы раскрывшимся; оттуда являлся свет, озарявший всю гору. Иногда сходил сверху огненный луч, иногда слышался громкий благовест многих колоколов. Все это утверждало Феодосия в мысли, что этому месту суждена великая будущность. Феодосию не пришлось кончить жизнь в «Старом Городище». Живший здесь после него инок Герасим был тоже свидетелем разных знамений. Стоя на молитве в праздник Благовещения, он услышал такой сильный звон, что гора, казалось, колебалась от него, и с тех пор этот звон слышался ему часто. «Мню, яко место сие свято», – говорил старец.
Привлеченные молвою об этом необыкновенном звоне, полагая, по суеверию, что это явление означает присутствие на том месте клада, несколько крестьян села Кременка стали рыть почву. Клада они не отыскали, но нашли шесть четвероконечных деревянных крестов и один медный.
По уходе старца Герасима лет десять или более место это опять было необитаемо, а окрестные крестьяне одни были свидетелями знамений, не прекращавшихся на «Старом Городище». То при ясной погоде слышался там гром, то доносился колокольный трезвон. Суеверные жители продолжали тщетно искать в горе кладов. А место было все пустынным, пока не пришел человек, избранный Богом, чтоб заселить его, первоначальник Сарова, иеромонах Иоанн.
Сын причетника с. Красного, Арзамасского уезда, он с детства привязался к храму, помогая отцу и подпевая ему на клиросе. Чтение духовных книг, житий святых и некоторые благодатные видения понудили его принять иночество. Услыхав о горе между речками Сатисом и Саровкой, в дремучих Темниковских лесах, как о месте, удобном для отшельничества, подвижник отправился туда и обошел все «Старое Городище». Красота этого места – непроходимая глушь, суровая дикость, совершенное безлюдье, величественная тишина этой таинственной горы – все произвело глубочайшее впечатление на молодого восторженного инока.
Он водрузил здесь крест и через несколько времени пришел, чтоб окончательно поселиться тут. Тяжела жизнь пустынника и полна искушений от врага спасения. Чтоб укрепить душу постоянною памятью о смерти, подвижник стал рыть в горе пещеру, как символ гроба. Впоследствии, когда образовалась пустынь, эти пещеры были расширены и устроена в них церковь во имя первых русских иноков, преподобных Антония и Феодосия Киево-Печерских. Время от времени присоединялись к отшельнику товарищи, но скоро уходили от него, и он оставался терпеть один. Было бы долго останавливаться на описании многоразличных бед, гонений, перенесенных первоначальником Саровским. Скажем только, что в 1706 году совершилось событие, положившее начало возникновению Саровской пустыни, именно построение первого храма.
