В первой говорилось:
![]()
ВЕСТЕРН ЮНИОН![]()
22 сент. 38 = 0600А
Кому: миссис Белль Бенчли
Зоопарк Сан-Диего
Сан-Диего, Калифорния
УРАГАН. КОРАБЛЬ ПОСТРАДАЛ.
ЖИРАФЫ ЖИВЫ. СОВЕТ ПО ДОСТАВКЕ
ВОСТОЧН.-АФР. ТРАНСП. КОМП.
А во второй:
![]()
ВЕСТЕРН ЮНИОН![]()
22 сент. 38 = 0715А
Кому: мистеру Райли Джонсу
офис капитана порта
Нью-Йоркская бухта, Нью-Йорк
[ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ]
ВСТРЕТИТЬСЯ С ВЕТЕРИН. ИЗ БРОНКС. ЗООПАРКА В ПОРТУ. ОСМОТР ПЕРЕД ОТПРАВКОЙ В КАЛИФОРНИЮ.
ББ
Телеграммы размокли и мягкой кашицей выскользнули у меня из пальцев. Но в глазах еще стояло то самое ослепительное, последнее слово — не менее чудесное для мальчишки, бежавшего от пыльных бурь, чем жирафы. Калифорния!
Жирафов везут в края, где текут молоко и мед. Даже Моисей с избранным народом так не грезили о Земле обетованной, как несчастные фермеры о «Калифорние». Каждый знал: надо только добраться до нее, не погибнув по пути, и заживешь как король: будешь рвать плоды прямо с деревьев, а виноград — с лоз.
А если идти следом за жирафами, разве можно заблудиться?
Изумление мое стало огромным — как и планы, которые тут же выстроились в голове. Я весь вымок до нитки, глаз у меня наполовину заплыл, во рту не хватало пары зубов, ребро болело, точно по нему кто-то лупил колотушкой, а одна рука едва слушалась. Но это все не имело значения. Потому что одно-единственное сияющее, светлое слово, пляшущее перед моим взором, подарило мне то, чем мог похвастаться далеко не всякий мальчишка, осиротевший по милости Пыльного котла. И пускай жил я во времена, когда такой вот подарок скорее губил, чем спасал, но я обрел проблеск надежды.
Грузовики с жирафами завернули за угол и исчезли.
И я со всех ног бросился следом по лужам и грязи, насколько это вообще было возможно с моими-то изувеченными костями.
Примерно с милю я бежал по мостовой следом за жирафами. Рабочие, расчищавшие улицы, откладывали лопаты и пялились мне вслед. Пожарные, которые вытаскивали за руки тело из дождевой канализации, тоже прервали работу и уставились на меня. Электрики, возившиеся с оборванными проводами, застыли, остановив на мне взгляд. Чуть ли не в каждом доме измученные непогодой люди глазели из окон и кричали приятелям, чтобы те тоже скорей посмотрели, как я бегу за неторопливой процессией, не ведая, куда мы держим путь и что делать дальше.
Выезд из Туннеля Холлавда оказался перекрыт, и грузовики остановились, но к ним тут же с ревом подкатил мотоцикл, и полицейский, сидящий на нем, крикнул водителям, чтобы те следовали за ним в верхнюю часть города, хотя в той стороне было полно надземных дорог, под которыми клетки могли вообще не проехать.
Перед надземной дорогой на 9-й авеню из одной из машин выскочил человек с шестом в руке и, убрав в сторону оголившийся провод, измерил длину просвета.
— Одна восьмая дюйма! — зычно объявил он. Процессия медленно скользнула под мост.
Мы преодолели еще один квартал. И снова из кабины выскочил мужчина с шестом.
— Четверть дюйма! — крикнул он.
Еще пара кварталов…
— Половина!
Так повторялось раз за разом, пока жирафов везли через весь город. Минуты превращались в часы. Ист-Ривер все еще не вернулся в свои берега, соседние улицы затопило, а на одном из окрестных заводов случился пожар, так что полицейский повел нас на запад. Мы быстро пересекли Центральный парк под взглядами лишившихся крова горожан и всякого уличного сброда — зеваки пялились на жирафов из-под размокших досок и мостиков, не в силах поверить, что это происходит на самом деле. Тягач все ехал и ехал; вскоре впереди показался мост Джорджа Вашингтона. Полицейский вел всю процессию прямиком в Нью-Джерси. Тут-то я запаниковал: на своих двоих мне мост никак не пересечь!
На другой стороне улицы какой-то парнишка соскочил с мотоцикла и кинулся в ближайший магазин, указывая кому-то на жирафов и бросив своего «железного скакуна» на мокром асфальте, точно грошовый велосипед. Не успел мотоцикл толком завалиться набок, как я уже на него уселся. Не теряя из поля зрения полицейского, я оседлал «электрическую лошадку» и дважды ударил ногой по ее брюху. Она метнулась сперва влево, затем вправо, будто ретивый мустанг, а потом понеслась вперед.
Когда я наконец догнал жирафов на мосту, меня плотным кольцом окружили репортерские машины — и откуда они только взялись! Из окон выглядывали камеры, а на фоне мрачного неба то и дело полыхали фотовспышки.
На той стороне моста к процессии присоединились даа нью-джерсийских полицейских на мотоциклах. Они сопровождали жертв бури до тех пор, пока мы не подъехали к заброшенному депо и не остановились у ворот с надписью:
США КАРАНТИН
За воротами виднелись кирпичные сараи, крытые железом, — они были повсюду, насколько хватало глаз. Мы оказались на федеральной карантинной станции, где осматривали всех животных, ввезенных в страну, — от коров и лошадей до верблюдов и буйволов, а теперь еще и жирафов.
Охранник жестом разрешил грузовикам въехать на территорию, а репортеры плотной стеной выстроились у ворот. Я остановился на обочине — у огромного дуба с торчащими из земли корнями — и едва успел выключить двигатель, как все журналисты кинулись по машинам. Только один репортер — в костюме, при галстуке, с кокетливо сдвинутой федорой на затылке — вышел из эффектного зеленого «паккарда», притормозившего как раз позади меня, и направился к будке охранника.
— Подожди тут, — велел он своему фотографу, который взобрался на крышу машины.
А следующий миг отпечатался в моей памяти так глубоко, что и по сей день переливается в ней яркими красками. Я посмотрел на фотографа и с изумлением обнаружил, что это девушка.
На вид она была куда моложе своего франтоватого спутника. На голове — густая шапка рыжих кудряшек, настоящая огненная буря, которую ей наверняка приходилось укрощать по утрам. А еще она была одета в брюки — никогда прежде я не видел вживую женщин в брюках. Но она была вполне реальной и стояла на капоте «паккарда» в белой девчачьей блузке, двухцветных туфлях и самых настоящих штанах. А я глядел на нее, и мне казалось, что я снова в пучине урагана. Даже если это и не была любовь с первого взгляда, то что-то мучительно на нее похожее.
— Привет, шкет! Тоже пришел поглядеть на жирафов? — спросил этот милый Рыжик, смерив меня взглядом невыносимо прекрасных глаз.
Они были зеленовато-карие, и я, точно зачарованный, подошел ближе, но заметил это лишь тогда, когда фотовспышка — до того яркая, что и слепца ослепила бы, — ударила мне в лицо.
— Лайонель! Сюда, скорее! — крикнула она.
— А ну отойди от нее! — крикнул репортер и грубо оттолкнул меня.
Пошатываясь, я отошел в сторону. Перед глазами по-прежнему стояла пелена.
— Ну зачем ты с ним так? — спросила девушка журналиста, а я тем временем спрятался за поваленным дубом. — Я-то думала, ты захочешь с ним поговорить для статьи, мистер Великий Репортер!
— Бог ты мой, Авги! Ты что, не видишь, что это мелкий разбойник, который горло тебе перережет за пару монет? Нечего наивность из себя строить: он пялился на тебя, — возразил репортер. — Поехали. Охранник сказал, что жирафы пробудут в карантине двенадцать дней. Все, что надо, я разузнал, а тебе еще предстоит работа, некогда тут развлекать бродяг!
Спустя минуту их уже и след простыл. Уехали и полицейские. Жирафов тоже не было видно. Я остался один за многие мили от знакомых краев. Ночь подступала, а я понятия не имел, что же мне делать дальше.
Я припрятал мотоцикл за поваленным деревом, уселся на корточки неподалеку от коровьего трупа и стал ждать. Когда я уже порядком устал отбиваться от назойливой мошкары, так и норовящей отведать моей кровушки, к воротам подъехал серый грузовик с надписью:
ВЕСТЕРН ЮНИОН