Поиски, которые привели...
... Очнулся я от холода. Абсолютно голый, я лежал на берегу речушки. Солнышко уже заваливалось за горизонт, окрашивая облака каким-то красно-сиреневым цветом. Вроде бы где-то читал, что это к дню ветреному и даже, возможно, дождливому. Ну да, вот и прохладный вечер об этом свидетельствует.
Однако что мне даёт эта информация? Да ничего кроме того, что надо думать, где брать одежду. Холод, как говорится, не бабушка добренькая, а мне ещё целую ночь надо как-то пережить. В это время мой слух уловил голоса: к реке приближалась стайка ребятишек. Я быстренько ретировался в кусты, чуть левее от расчищенной для купания площадки на побережье.
И вовремя: минутой позже к реке подбежало пятеро подростков, лет по двенадцать-четырнадцать. Парнишки. Их одежда была... как будто бы из далёкого прошлого, я такие видел на картинках да в исторических кинолентах. Неужели тут идут съёмки? Да, вот только меня в кадре исторического фильма, абсолютно голого старикана, и не хватает.
Между тем парнишки тут же сбросили с себя портки и рубахи, оставшись абсолютно нагими, и, с минуту поразглядывав друг друга и сделав важные замечания по поводу появившейся растительности на пузе у Вторака и увеличившееся, по сравнению с прошлым разом, добро* у Беляя, попрыгали в воду с криками и визгами.
(Иллюстрация взята из интернета, автор мне неизвестен, если кто-то обладает инфой на этот счёт — прошу поделиться со мной, чтобы я мог указать авторство).
Меня удивил тот факт, что говор ребятни очень разнился с тем языком, к которому я привык. Тем не менее я вовсе не парился, пытаясь разгадать смысл сказанного: в мозгу как будто бы включился встроенный переводчик, который срабатывал синхронно с произносимой речью. Это слегка напрягло: съёмки съёмками, но как объяснить сей феномен? Кстати, где эта аппаратура на колёсиках, с помощью которой обычно снимают эпизоды для фильмов?
Я стал оглядываться: кинокамеры, оператора и режиссёра нигде не наблюдалось. Странно... Как ни крути, при всём моём критическом отношении ко всякого рода фантазиям писателей, книжонки про путешествия во времени и попаданцев я, цинично посмеиваясь, таки почитывал иногда, особенно в дороге, когда делать было абсолютно нечего, но... Сейчас я сам, кажется, попал...
Парнишки, накупавшись вдоволь, выбрались на бережок и разлеглись на песке, скорее, по привычке, нежели для принятия солнечных ванн: последние лучики светила лишь сдерживали наступающие сумерки, но не согревали. Конец лета, как никак.
— Эй, Худяш, а твоя сеструха ничего не рассказывала про Настёну, которую намедни здесь около речки барыч нашёл? Она ж, вродекось, бельё стирает господское. У нас вот бают, девка, Настёна-тоть, на бережку вовсе нага была. Красотишши — несказанной! Так ли это? Барыч что, на ей жениться вздумал али как?
Один из мальцов, видимо, тот самый Худяш (кличкой или именем — непонятно пока — очень верно передавался главный отличительный внешний признак парнишки: у него сквозь кожу можно было изучать строение скелета человека) поднялся и сел, напустив на лицо важность: видимо, не каждый день удаётся ему быть в центре внимания да ещё и не просто говорить по своему желанию, а отвечать по просьбе старшего товарища!
— Ну, да. Барыч наш Никита, Николаев сын, третьево дни**, и правда, нашёл тут девицу нагу. Сперва посчитал, что то русалка на берег к нему пожаловала. Спужалси — страсть как! Орать почал, как взрезанный. Токмо девица-та яво остановила. Грят, как вдарила ему по маковке биткой, котору мы туточки забыли намедни, от лапты-тоть! Тот — кувырк на бочину и молчок. Она тады водичкой на его побрызгала, он и пришёл в себя. Понял, что русалка бы не стала с ним морочиться, давно б уволокла под воду. Ну, тут у их беседа-тоть и произошла.
— А ты прям вот так в околичностях всё и знашь, ага, — недоверчиво покосился на Худыша рыженький пацанчик.
— Замолкни, Рыжун, дай Худяшу всё рассказать. Ну, так чаво там дальше-то случимшись? — парень, явно старший в компании, осадил недоверчивого циника Рыжуна, снова передав слово Худяшу.
— Ну, дык я и баю: стали беседовать. Барыч велел девке спрятаться покель, а сам за срядой*** домой к себе побёг. Стребовал у куфарки платье како-то, девка нарядилась, волосы прибрала — красота же, глаз не отвесть! Он её к матери и повёл. Верняком, жениться будет.
— А вот я чаво слыхал, — поднял палец вверх старшой. — Не станет Никитка на Настёне жениться. И не для того он её в дом повёл, да.
— И с чего бы так, Архипка? — удивился Рыжун.
— Да с того. Завтрева жа срок наступат — надо нашей деревне Болотнику дань платить. Вот Никита и решил истопнинских девок приберечь, а выплатить ентой приблудой. Понял таперь, башка пуста? — Архипка хитро сверкнул глазёнками на притихших враз ребят, щелкнул по носу Худяша, который при упоминании про дань и Болотника захлюпал носом, вскочил и понёсся снова к воде. — Давай, земеля, за мной! Ышшо разочек скупнёмся!
Парнишки вскочили и понеслись к речке. Я же решил: а, была-ни была! Хоть какие ни на есть, а штаны утащу у мальцов. Не сверкать же мне причиндалами, вдруг кого встречу ненароком? Да и самому неуютно: к вечеру холодать стало заметно. Штаны, конечно, мальцов маловаты мне будут, хотя... А вдруг налезут? Рубаха-то точно подойдёт, вон та, серая — видать, отцова. Вроде бы Архип в ней и пришёл.
По-пластунски я подполз к сброшенной на берегу одежонке, схватил приглянувшуюся рубаху и штаны, те, что были побольше, и отполз на своё прежнее место. Пока мальцы резвились, я оделся. Удивительно, но «сряда» не только не была мне мала, но даже ещё и болталась. Осмотрев себя, я поразился ещё больше: моё тело было... не телом взрослого мужчины, а, скорее, телом тщедушного парнишки-подростка. почти такого же, как и те, что барахтались в реке!
Из штанин торчали тонкие щиколотки, кисти рук тоже были подростковыми, с обкусанными ногтями и оторванными зубами заусенцами. Вот прям как в детстве у меня: бабушка постоянно ругалась и пугала: «Дурачина ты пустоголовый! Наживёшь себе выпадок!» На мой вопрос, что такое «выпадок», она объясняла, что загноится палец, гной попадёт в косточку, и потом через нарыв вытечет наружу. Палец с того разу так и останется
