К этому времени неуклюжий неприкаянный подросток переживал поздний расцвет, превращаясь в высокого, симпатичного, самоуверенного молодого человека, ставшего знаменитым в двадцать пять лет своими тезисами о машинном разуме. Его называли «новым Тьюрингом», полиматом выдающихся способностей, а все, что я мог сделать — это подкрасться к нему сзади и воткнуть альпеншток в чертову розетку в его затылке.
Он засмеялся:
— Тебе действительно не хватает воображения.
— Действительно не хватает, — кисло согласился я, глядя в свою кружку пива.
Он снова засмеялся:
— Вот что мне нравится в тебе, Мартышка. Ты тотально прозаичен.
— А это на что-то повлияет? — с интересом спросил я. — Если я действительно воткну туда что-нибудь?
Он посмотрел задумчиво, положил руку на затылок и провел пальцами по крошечной заслонке от пыли на разъеме.
— Будет больно, — признался он секунду спустя.
Я хихикнул и сделал глоток пива.
— Тотально прозаичен, да?
— Тебя также завалят исками и судебными повестками от компании, — продолжал он. — Ты знаешь, что с точки зрения страховки Мона Лиза и я стоим абсолютно одинаково?
— Как мило для вас обоих.
Мы сидели в баре весьма отвратительного паба на Кромвель-роуд. Наши позиции сменились с точностью до наоборот: когда-то он жил в Лондоне, и я приезжал к нему в гости, а теперь я жил в Лондоне, а он навещал меня не слишком-то часто. Паб всегда выбирал он и всегда это был плохой выбор, словно он пользовался «Путеводителем по самым плохим пабам».
Этот, в частности, был очень пустым, громадным помещением с запятнанным истертым ковром и чрезвычайно горестной гнутой мебелью, стульями, обтянутыми заштопанным, в заплатках, велюром неопределенного цвета, который когда-то мог быть красным или даже золотым, сказать сейчас было невозможно.
Здесь было к тому же еще и очень темно, потому что стоял сезон отключений. Мало помогали и наполовину разбитые окна, дыры в которых были закрыты плохо пригнанными кусками фанеры. Сквозь одно из выживших стекол я следил за командой дорожной полиции, собравшейся через дорогу вокруг выгоревших останков метанового VW.
Мы сидели в этом жутком заведении по двум причинам. Первая состояла в том, что это был тридцать восьмой день рождения Хея (и, так уж совпало, канун моего тридцать восьмого дня рождения).
Вторая заключалась в том, что Хей только что стал отцом. Или, скорее, только что стала отцом та маленькая англо-германская корпорация, на которую он работал. Ребенок говорил на четырех языках и любил смотреть старые мультики про Роудраннера. Он был размером в семейный автомобиль и назывался ALDERMAN.
— До того, как я познакомился с ALDERMANом, я привык думать, что AI[1] означает Artificial Insemination[2], - грубовато сострил Хей, шутка эта, должно быть, уже слегка покрылась пылью и умерла в лаборатории, где он работал. Хозяин паба с лошадиным лицом следил за нами из-за обшарпанного паба без малейших признаков чувства юмора.
Для Хея было трудно не говорить о работе, даже если я понимал меньше трети того, что он мне рассказывал. Он уже толковал о дальнейшем продвижении. Он помог миру совершить прорыв в области искусственного интеллекта. Все, что шло за этим, было уже развитием, утилизацией, работой для хлопотливых полуграмотных нахалов, которые жаждали чудес.
Он уже говорил о каком-то другом научном безумии, включающем биотехнологию. Именно здесь лежит будущее: бактерии, выделяющие сверхпроводники комнатной температуры; программируемые полисахариды, которые при некоторых обстоятельствах ведут себя, как отдельные клетки животного, а при других, как полимеры с длинными цепочками; соединения, которые попадают на орбиту пакетами белого порошка, а возвращаются с Европейской Космической Лаборатории в виде полуорганических соединений, которые Природа видела лишь в своих самых жутких кошмарах.
— Я слышу странные вещи из Страны Восходящего Солнца, — сказал он в одном месте разговора.
— А что там нового? — Когда мы были молодыми, Япония была местом, откуда приходили чудеса. Ныне чудеса создавал сам Хей, а Япония была Жупелом и Конкурентом.
— Ходя слухи, что япошкам удалось скопировать личность орангутанга в пару тысяч терабайт ROM-памяти.
— Мне казалось, что орангутанги не обладают личностью.
Он фыркнул.
— Очевидно, ты никогда не держал их дома. Я достоверно знаю, что у них больше личности, чем у некоторых главных звезд мыльных опер.
— Но к чему такие хлопоты?
Он, улыбаясь, оглядел бар. Он был в одежде для улицы: мешковатые оранжевые панталоны, заткнутые в замшевые гетры, кожаная ветровка цвета бычьей крови и остроконечная маленькая шляпа с громадными свисающими полями. Словно если бы кто-то напоил Гэндальфа особенно мощным дизайнерским наркотиком.
— Так дешевле, — сказал он наконец. — Можешь купить чип, вставить в свой развлекательный центр, включить голограммный проектор — и у тебя свой собственный орангутанг, живой и брыкающийся.
— Премного благодарен, обойдусь котом.
Он лучезарно мне улыбнулся:
— Прозаично, Мартышка, — сказал он. — Нет воображения.
Я отпил теплого невкусного пива:
— Может, поговорим, чем я занимался в аудитории сегодня?
— Не глупи, Мартышка, — сказал он. — Это же мой день рождения, а я только что хлопнул Тьюринга по высокой шляпе. Давай поговорим обо мне.
Конечно, это было еще в те дни, когда хозяева позволяли ему разгуливать на свободе.
* * *
Когда-то, когда я был молодым и работал на своей первой преподавательской работе, я принял участие в автомобильной охоте за сокровищем под зелеными деревьями дорог Кента. Как давно это было; однако в Кенте еще остались дороги под зелеными деревьями. Это когда приезжаешь в городок, находишь ответы на целый список вопросов, а из ответов вычисляешь расположение следующего городка в цепи. И так далее. Аластир, мой водитель, демонстрировал почти космологическое спокойствие, когда сталкивался с моей глупой навигацией и с выкрутасами древнего, постоянно спотыкающегося «Пассата». В тот день мы насмотрелись тьмы пейзажей Кента, а по случайности видели так же солидный кусок Восточного Суссекса.
Когда мы натыкались на другую команду, принимавшую участие в поисках, мы с Аластиром пытались сбить их со следа, рассматривая какие-нибудь воображаемые ключи или демонстративно отъезжая в совершенно неправильном направлении. Правда, большую часть времени мы и в самом деле ехали в совершенно неправильном направлении.
Мы с Бенедиктой вели свою охоту за сокровищем, следуя по стопам Хея от Грантбридж-хауса до квартиры в Барбикене, от забегаловки на Кромвель-роуд до фабрики пиратских чипов высоко в Пеннинах, от коттеджа в Линкольншир-Уолдс, где обнаружились и пустая коробка из-под посылки, в которой когда-то лежала маленькая ядерная батарейка… и так далее. Вплоть до этого места.
Мы, очевидно, были не одиноки в наших поисках Хея. Не только его хозяева выслали за ним три другие команды, но и конкуренты тоже хотели его найти, или по крайней мере найти то, что он знал.
Чтобы сбить со следа других искателей, Бенедикта и я записались в отель на берегу озера как мистер и миссис Рамсей, что, конечно, не было моим настоящим именем и, скорее всего, не было и настоящим именем Бенедикты. Это показалось мне весьма жалкой попыткой обмана, но Бенедикта заявила, что она знает, что делает.
Ради соблюдения внешнего эффекта мы заказали двойной номер. Она спала на постели, я на полу. Такой порядок устраивал нас обоих. Она считала, что я идиот; с моей стороны я имел жену и пятнадцатилетнюю дочь, а вакцина против СПИДа все еще стоит больше четырех тысяч фунтов за курс из пяти уколов, да и в постель я бы гораздо охотнее забрался с дохлой акулой, чем с Бенедиктой.
— Мартышка!
На сей раз я услышал, как она подходит, ее прогулочные ботинки шуршали в высокой траве. Либо мой слух улучшился, либо она просто больше не беспокоилась быть потише. Я даже не поднял глаз, просто сидел, где сидел, на заслонке смотрового люка емкости с антисептиком, подбрасывая свой маленький CD-ROM, словно радужную монетку.
— Перестань!
— Хорошо.
Я пришпилил CD-ROM обратно к куртке. Когда я начинал его подбрасывать, это по какой-то причине дико раздражало Бенедикту. Не знаю, почему. Возможно, ее мать была когда-то напугана фильмом Джорджа Рафта.
— Новости из дома, — сказала она. Имея в виду, что она была на спутниковой связи со своими хозяевами в их подземном комплексе в Аризоне, о котором говорилось, что он выдержит наземный ядерный взрыв мощностью чуть более двух мегатонн. — Банковский счет Хея закрыт.
— Наверное, ему нужны какие-то сумасшедшие деньги, — неохотно предположил я.
— Ты действительно так думаешь, да? — сказала она с тяжелым сарказмом в голосе. — Только по соглашению с его банкирами, сделанными до того, как он исчез, большая часть денег отошла нашему главному конкуренту.
