— Свет, а вы его любите?
— Ага, люблю. С шести лет люблю. Как он в садике меня за бок укусил, так и полюбила.
— Укусил?
— Ага. Я ему кубиком в лоб дала и башню развалила, а он меня за это укусил. Так и ходили потом: он — с шишкой, я — со следами зубов. Вместе башни складывали, в фашистов играли.
— Как это?
А я убегала, а он меня ловил и в плен брал — отводил к забору и в тюрьму сажал. Потом я убегала из плена, и он меня опять ловил. Мы так и выросли вместе, уроки друг у друга списывали: я у него — математику, он у меня — русский. Целовались в старших классах. Вместе хотели ехать в Москву учиться: я — в Пищевой институт, он — в Горный. А потом я сдуру в Аркашку влюбилась, черт мне его подсунул, замуж за него выскочила в восемнадцать лет. На дискотеке с ним познакомилась. Он старше меня на семь лет, знал, как с девчонками обращаться. В глаза заглянул, за ручку взял, улыбнулся — я и пропала. Какой там Вовчик — Аркаша был как свет в окошке. Веревки вил из меня, гад, пока я через три года его на Лидке, подружке своей дорогой, не застукала.
— И что?
Что-что, поорала и простила. Клялся, что кроме меня не нужен ему никто. Да и Ксюхе нашей уже полтора года было. А потом и клясться, и скрываться перестал, кобель. Наверное, всех одиноких баб в Скопине покрыл. Я, говорит, самец, и у меня зов природы. Начитался дряни всякой про секс в газетах. В общем, надоело мне это, я три года уже как забрала Ксюху и ушла. Любовь прошла, а больше меня возле него ничего не держало. На деньги-то, считай, мои жили. У нас в Скопине плоховато с работой и платят мало. Но мне повезло: я домработницей к одному москвичу устроилась. Он профессор какой-то, из Москвы приехал, у нас в Скопине дом построил — то у нас в городе жил, книжки свои писал, то в Москву уезжал по делам. Я за домом следила, когда хозяин наезжал, — готовила, стирала, убирала. Он платил хорошо и относился уважительно, без глупостей всяких. Ну, не приставал. А Аркаша, как его с молочного комбината шесть лет назад сократили, нигде надолго устроиться не мог. В последние годы вообще то грузчиком перебивался, то разнорабочим, то сторожем на стоянке. Зарабатывал копейки, только на сигареты и хватало. Вот и доказывал себе, что мужик.
— А Вовчик что же?
А он, как я за Аркашу вышла, со злости один в Москву уехал и на геолога выучился. Мотался где-то. И, представляете, год назад я впервые в жизни в Москву выбралась. Профессор мой засобирался — он на машине же, — я и напросилась, чтобы довез. Так вдруг захотелось по Красной площади походить, в метро поездить! И в метро на станции с Вовкой столкнулась! Рассказать как — не поверят! Заблудилась в этих переходах — «Боровицкая», «Арбатская», «Библиотека имени Ленина», — свернула куда-то, по лестнице поднялась, вышла — вижу: опять на «Библиотеке Ленина» второй круг наматываю. Стала головой вертеть, соображать. Куда идти? Народу вокруг — жуть! Все толкаются, бегут к этим поездам, как будто каждый поезд — последний и до завтра следующего не будет! Никого ни о чем не спросишь, вокруг грохот — ужас! Все, думаю, Светка, так и сгинешь ты в этой суматохе. И вдруг, гляжу — Вовчик идет! Сначала решила — обозналась. А он подходит: «Светкин, это ты?» Так только он меня называл всегда. И так на меня нахлынуло, будто и не было Аркашки в моей жизни и нам с Вовкой будто по восемнадцать всего! И он обрадовался, утащил меня в Макдоналдс, мы там часа четыре проговорили. У него без меня жизнь тоже не сложилась — ездил все по своим экспедициям, не женился, хотя бабы были. Рассказал, что дочь у него растет в Челябинске, двенадцать лет уже девчонке, что года три без нормальной работы мыкался, а теперь вот получил приглашение на собеседование в канадскую фирму, завтра идет, а то, что меня так встретил, — добрый знак. И представляете, получил он эту работу! Ну, я уже об этом рассказывала. Мы год переписывались, теперь вот еду к нему на Колыму.
— Не страшно было из дома уезжать?
— Страшно, конечно, я же дальше Рязани, считай, и не ездила никуда. В Москву сегодня второй раз в жизни выбралась, и сразу — лететь. Но я же не просто так — к Вовчику. Обживемся — Ксюху заберу. Пока она с мамой моей.
— А он какой? Красивый?
— Красивым Аркаша был, поэтому ему от баб отбою не было. А Вовка, он настоящий. Правильный. Он семью хочет, сына чтобы я ему родила. Дом для нас хочет построить. Теперь, говорит, у меня будет для кого стараться. Он у меня особенный! И не пьет! У него аллергия на водку!
— И вправду особенный. Он будет тебя встречать?
— Нет, не сможет, вахта у него. Но он сказал, автобус прямо от аэропорта ходит, довезет. Покажете, где садиться?
— Покажу, там близко.
Света еще с час расспрашивала Ольгу, как живут в Усть-Омчуге, радовалась, что лето там есть — почти полноценных три месяца и даже с жарой до тридцати градусов, — что на огородах растет морковь, картошка и капуста и что, если есть работа, то жить там — хорошо. Потом устала, успокоилась и задремала — по московскому времени-то час ночи, лететь еще часов семь, самое время поспать. Ольге спать не хотелось. Попробовала читать, но невероятные приключения частной сыщицы Агриппины пролетали мимо сознания. Света вдруг всколыхнула ту прошлую жизнь, подробности которой Ольга давно уже уложила на самое дно своей памяти, пересыпала нафталином и с тех пор никогда не перебирала, чтобы не травить душу.
Хватило полугода жизни с Лобановым, чтобы Ольга поняла — с Вадимом она была счастлива. Рядом с ней жил человек, который любил ее спокойной, ненавязчивой любовью, принимал ее такой, какая она есть, помогал и поддерживал так естественно и незаметно, что Ольга посчитала это обязательным фоном ее собственной жизни. И думала, что так будет всегда, что все мужчины ведут себя так. Дура была. Поумнела быстро, но все равно — поздно: Вадим в Москве быстро женился, родил сыновей-близнецов, Веньку и Сеньку. И хотя полностью не ушел из ее жизни — присылал деньги для Нюськи, звонил не реже раза в два месяца, — ничего уже было не вернуть. Лобанов бесился от этих звонков и потом нудил и придирался весь вечер, но Ольга научилась не реагировать на его брюзжание, пропускать все мимо ушей. Если Лобанов не орал — получалось. Если орал, трудно было не реагировать — шумел очень, а реагировать — напрасная трата нервов. Хотя в обмороки от его воплей Ольга не падала: ко всему, оказывается, привыкнуть можно. Того, что от нее требовал Лобанов, она сделать не могла. И быть такой, как он требовал, не могла. Хотя первые полгода совместной жизни очень старалась. Потом год старалась не очень — слишком много уходило сил, чтобы следить за собой: как ходит, что говорит, как расставляет посуду на кухне, как складывает вещи в шкафу, чтобы звонить по пять раз на дню, отчитываясь, что делает и когда придет, чтобы оправдываться, если пришла слишком, по его мнению, поздно, и доказывать, что раньше прийти она ну никак не могла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
