Я повторила манипуляции. Подождав, пока я отставлю посуду, Семен спросил с фальшивым дружелюбием:
– Стало быть, по факту у нас в приказе находится арестованная опиумщица, обвиняемая в убийстве госпожи Чиковой, и тело супруга последней?
– Именно. Мишкина в этом убийстве призналась, и как только будет возможно продолжить допросы, убийство Блохина…
– А Чиков?
– Что Чиков?
– Его застрелил некий мальчишка по фамилии Степанов из вашего револьвера?
– Да.
Смысл его вопросов от меня ускользал, потому что буквально пару минут назад я это все другими словами уже излагала. Застрелил в целях самообороны, сам о том пока не знает. И никто не знает, кроме меня, Волкова и приказного извозчика, который тело в морг отвез.
Ноздри Семена Аристарховича гневно раздувались, а глаза метали молнии, я даже о страданиях в испуге позабыла.
– То есть… – начал шеф едко, но тут в дверь постучали, и он громко велел: – Войдите!
– Ваше превосходительство, – Давилов посторонился, впуская посетителя, – тут к ее высокоблагородию…
– Евангелина Романовна! – возник на пороге адвокат Хрущ. – Доброго вечерочка.
Цепкий его взгляд метнулся от меня к Семену.
– Невыразимо счастлив лицезреть, так сказать, воочию великого чародея. – Он поклонился. – Наслышан, наслышан. Весь Крыжовень новостями бурлит. Андрон Ипатьевич Хрущ, так сказать, адвокат, к услугам вашего превосходительства.
Крестовский кивнул и посмотрел на меня со значением, я привычно подхватила мяч.
– Присаживайтесь, – предложила гостю, указывая на свободное кресло. – Здравствуйте, драгоценный Андрон Ипатьевич. В каком качестве визитируете? Защитником убийцы или распорядителем похорон?
Посетитель поправил траурную повязку у локтя.
– Поверенным в делах господина Бобруйского, о покраже заявить явился.
– Что похищено? Когда? Кем? – изобразила я деловитость.
Адвокат сел вполоборота к столу, на колени его легла кожаная папка.
– Из конторского сейфа моего клиента деньги пропали. Сто тысяч рублей ассигнациями. Когда, он не знает, с вересня в тот сейф не заглядывали, а нынче… – Он достал из папки стопочку бумаг. – Номера банковских билетов переписаны.
Я посмотрела на стопку. Адвокат продолжал:
– Подозревается в хищении господин Чиков Сергей Павлович.
Крестовский хмыкнул, я похолодела. Только что купец Бобруйский меня переиграл, даже напрягаться не пришлось. О смерти Чикова никто пока не знает, то есть кроме меня, Волкова, приказного извозчика и теперь шефа. Да и узнают, покойник оправдаться не сможет. Номера билетов банковских я, разумеется, сверю, но они сойдутся, к гадалке не ходи. И все, и концы в воду, ниточка, связывающая купца – заказчика убийства с исполнителями оборвалась.
Хрущ поглядывал горделиво, вытягивал шею, будто гриф-падальщик из школьного учебника.
– Пропал наш Сереженька со всеми деньгами. Вы уж, господа хорошие, непременно злодея арестуйте.
Семен встретился со мною глазами и приподнял саркастически брови, я залилась краской стыда. Сейчас пообещаю «всенепременно» и… Делать-то что?!
– Какая удача, Андрон Ипатьевич, – неожиданно сказал Крестовский, – что вы именно сейчас, во время отнюдь уже не присутственное, к нам заглянули.
– Простите? – Хрущ спросил, а я подумала.
– Надеюсь только, – шеф развернул на столешнице носовой платок и стал щедро умащивать его ментоловой мазью из жестянки, – что плотно поужинать вы не успели.
– Простите?..
Тут я мысленным дуэтом с адвокатом не выступала, пропитанный ментолом платок предполагал посещение морга.
– Попрошу вас в опознании поучаствовать. – Крестовский, лучась дружелюбием, поднялся из-за стола. – Евангелина Романовна…
– Могу пока номера банкнот сверить, – предложила я быстро.
Покойников я боялась, шеф об этом прекрасно знал, и в любое другое время от совместного визита к ним воздержаться позволил бы, но не сегодня.
– Не трудитесь, – улыбнулся он с нежностью, от которой у меня чуть волосы дыбом не встали, – использовать чиновницу вашего ранга для столь мелкой конторской работы…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вздохнув, я перегнулась через стол и достала из ящика связку ключей.
– Пройдемте, господа.
За конторкой дремал письмоводитель, Давилов же устроился подле арестантской клети, видимо, наше появление прервало его задушевную беседу с давешними забулдыгами.
– К покойникам, – сообщила я в пространство, и голос предательски дрогнул. – Сопровождать не надо.
Ключи не попадали в замочные скважины, руки мелко дрожали. Семен Аристархович вздыхал при виде моей нерасторопности, отвечал на расспросы адвоката общими фразами, оказавшись в подвальном коридоре, раздул ноздри, будто принюхиваясь, похвалил:
– Добротные какие казематы. Вы, Евангелина Романовна, не забывайте каждую дверцу за нами запирать, так в приказе положено.
Злоба, всколыхнувшаяся во мне после этих слов, привела меня в чувство. Поучать он меня еще будет!
– Всенепременно, ваше превосходительство, это запишу, чтоб запомнить крепко-накрепко.
Хлопнула дверью, заперла, холодно указала:
– По коридору прямо. Здесь, изволите видеть, у нас арестантские камеры, а покойницкая – в подподвальном помещении.
– И вы его, Евангелина Романовна, посещали?
– Да как-то времени не нашлось.
– А необходимости?
– Мне, Семен Аристархович, простой берендийской бабе, ваши чародейские подземные бдения чужды.
Хрущ кашлянул.
– Простите великодушно, господа приказные чиновники, но… Еще одного платочка от смрада не найдется?
Крестовский отдал ему свой. А разило действительно даже здесь, меня немедленно замутило от сладковатой вони разложения.
Спустившись в конце коридора по трем каменным ступеням, мы оказались в обширном зале. Потолочные светильники, ожившие при нашем появлении, покрывал слой наледи, разводы инея украшали стены, возле которых стояло около десятка простых дощатых столов. Свет был синеватым, неживым и очень ярким.
– Какое расточительство, – сказал шеф громко, и эхо его голоса пронеслось под низкими сводами, – использовать морозный кристалл в это время года.
Дыхание наше застывало у рта, Хрущ прикрывался платком, но никакой вони здесь не ощущалось, вымерзла, не иначе.
– Итак… – Крестовский быстро прошел к единственному столу, на котором, накрытое простыней, лежало тело, прочие были пусты. – Андрон Ипатьевич, извольте взглянуть.
От холода пальцы мои примерзли к связке ключей, а зубы стучали. Да, от холода, а вовсе не от страха.
Шеф дернул простыню, я прикусила язык. Адвокат вытянул шею. Чиков лежал на спине, вытянув руки вдоль тела, был он в черном костюме и черном же пальто, застегнутом на груди, на голове нечто похожее на колпак, опущенный до самого подбородка. Этот подбородок торчал к потолку подобно ледяному утесу. Семен потянул колпак, открывая лицо покойника.
– Как мы могли заметить, обязательного осмотра тела не проводилось.
– Сережа! – ахнул сдавленно Хрущ и высморкался в ментоловый платок. – Как? Кто? Почему?
Шеф продолжал деловито:
– Исходя из видимых повреждений одежной ткани…
Подбородок-утес дернулся, покойный Сергей Павлович Чиков сел на столе. Я лишилась чувств на секунду позже Андрона Ипатьевича.
Волков сызнова нес меня на руках, привычно даже.
– Гриня-а, – шепнула я сквозь сон, устраивая голову на мужском плече, – напортачили мы с тобою изрядно, по всей строгости отвечать придется. Нельзя было… Но не боись, всю вину на себя возьму, потому что чином старше и… Ты только целоваться сейчас не смей, потому…
– Замолчите, Попович, – шефов баритон влажным холодком щекотал скулу, – или я вас на прозекторский стол уложу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Чего? – забившись рыбкою, я скользнула на пол, царапаясь о пуговицы шефова сюртука. – Не желаю на прозекторский!
Мы с Крестовским стояли уже в присутственном зале, развлекая арестованных забулдыг и прочую публику. Семен Аристархович скомандовал:
– Давилов, Старунов, рысью в морг! Чикова в свободную камеру, Хрущу помощь оказать, он в обмороке.
