– Напали?
– Да. И обвинение должно было звучать как «нанесение тяжких телесных повреждений».
– Она знала нападавшего?
– Нет.
– Кого-нибудь задержали?
– Нет. В полиции ей не поверили. – Они только предположили, что нападение, если и происходило, то совсем по-другому, иначе, чем Рэйчел рассказывает. Они выдвинули предположение, что она сама хотела кого-то ограбить и начала приставать, а ей просто дали достойный отпор. Это были представители последней, старой волны полицейских, которых больше волновало то, сколько Рэйчел выпила после этого, и еще тот факт, что она не рыдала. – Это было в Снейте, в Йоркшире. Не знаю, сохранились ли у них документы в архиве. Это произошло пятнадцать лет назад.
Моретти благодарит меня.
– Нужно, чтобы вы пока оставались здесь поблизости. У вас есть где переночевать сегодня?
– В доме у Рэйчел.
– Там вам оставаться нельзя. Вас кто-нибудь может подвезти?
Я сильно устала. Я не хочу это никому объяснять и не хочу ждать на вокзале, когда кто-нибудь из лондонских друзей приедет за мной. Когда допрос заканчивается, полицейский отвозит меня в единственную в Марлоу гостиницу.
Я надеюсь, что мы в кого-нибудь врежемся. Впереди нас по Абингдон-роуд движется грузовик, перевозящий тонкие металлические трубы. Я представляю, как лопается связывающая их нейлоновая лента, трубы высыпаются на дорогу, одна из них подпрыгивает и пронзает меня, пригвоздив навсегда к сиденью автомобиля.
Центральная улица Марлоу изогнута, как серп, с одного конца которого расположено здание муниципалитета, с другого – вокзал. Гостиница «Охотники» находится на краю этого серпа, по соседству с вокзалом. Это квадратная постройка из светлого камня с черными ставнями на окнах. Полицейский оставляет меня в гостинице. На станции несколько человек ждут поезда, и все они разом оборачиваются, чтобы поглазеть на полицейскую машину.
Оказавшись в номере, я сразу запираю дверь и набрасываю цепочку. Провожу рукой по стене, оклеенной обоями, прижимаю к ней ухо и задерживаю дыхание. Мне хочется услышать женский голос. Например, матери, разговаривающей со своей дочерью, пока они собираются ложиться спать. Но за стеной не слышно ни звука. Наверное, все уже спят, говорю я себе.
Я выключаю свет и ползу под одеяло. Я понимаю, что все происходящее реально, и все равно жду, что Рэйчел мне позвонит.
Глава 3
Предполагалось, что сегодня мы отправимся в Бродуэлл в музей и там же полакомимся блинчиками с брусникой. Я просыпаюсь сердитая, так как думаю о том, что наши планы придется перестроить и поездку отложить.
На половине пути от спальни до ванны мои колени подгибаются, но что-то заставляет меня устоять. Собака продолжает вращаться на шнуре, свисающем с потолка. Рэйчел лежит на полу, свернувшись и прижавшись спиной к стене. На лестнице повсюду кровавые отпечатки ладоней. На перилах три чистых столбика, а один – грязный, вокруг него и намотан собачий поводок.
Не знаю, сколько времени я пребывала в подобном состоянии. Наступает момент, когда я решаю помыться. Но под душ я не могу встать, потому что считаю, что мои волосы начнут пахнуть ее домом. Вместо этого я обтираюсь влажным полотенцем, наблюдая за тем, как его ткань становится сначала розовой, а потом бурой.
Я одеваюсь, кладу свою вчерашнюю одежду в пластиковый пакет и уношу его за гостиницу в съемный кузов от самосвала. У меня возникает какое-то странное чувство, будто я пытаюсь избавиться от улик, хотя полиция и не просила меня сохранить их. Они должны были тщательнее проинструктировать меня. Прохожу мимо картины на стене, изображающей охоту на лис, где за деревьями прячутся охотники в красных костюмах.
Поднимаюсь по лестнице, и в этот момент мне звонит Моретти и сообщает, что у него возникло ко мне еще несколько вопросов.
– Через час мне нужно будет представить заявление для прессы. В нем я не буду ничего говорить о собаке.
– Почему?
– Люди, как правило, сосредотачиваются именно на подобных деталях. Я не могу подготовить вас к тому, – продолжает он, – что может начаться потом, когда об этом преступлении узнает вся страна. Мы не можем заставлять вас отказываться от интервью с прессой, но могу вас заверить в том, что расследованию это в любом случае никак не поможет. Они только начнут встревать не к месту, а потом, когда все это им наскучит, они станут искать в Рэйчел то, что их сможет как-то заинтересовать.
– А что же их могло бы заинтересовать?
– Все только самое худшее, что с ней происходило.
В пять часов за мной в гостиницу должен заехать полицейский. Я решаю подождать его у себя в номере. До его приезда я буду предоставлена самой себе, а это целых шесть часов, и мне даже становится интересно, чем я смогу занять себя на это время.
Через несколько часов раздается стук в дверь.
– Я выслушиваю жалобы от других постояльцев, – сообщает мне администратор гостиницы. За ней в коридоре видны зажженные лампы. На шею она намотала темный клетчатый шарф, и мне хочется сказать ей, что я когда-то жила в Шотландии, а моя сестра приезжала туда ко мне в гости. – Им мешает шум.
– Простите. – Мне приходится облокотиться о дверную раму. У меня сегодня не было ничего ни поесть, ни выпить. Еда теперь может стать для меня проблемой.
– Если вам что-нибудь понадобится, дайте мне знать, – говорит администратор. – Мне очень жаль, что с вашей сестрой случилось такое несчастье. Настали очень трудные времена. Сначала Каллум, а вот теперь еще и она.
– Каллум?
– Молодой человек из города, погибший в катастрофе на Бристол-роуд. Ему было всего двадцать семь лет.
Теперь я его вспоминаю. Рэйчел как раз была одной из медсестер, которые за ним ухаживали. Мне хочется поделиться с этой женщиной тем, что говорила о Каллуме Рэйчел, но я все же меняю свое решение и молчу.
В пять часов за мной заезжает полицейский, и мы отправляемся в Абингдон. В допросной Моретти говорит мне:
– Мы не можем разыскать вашего отца. Вы с ним общаетесь?
– Нет.
– А Рэйчел с ним встречалась?
– Нет.
На потолке над нами где-то щелкнули трубы обогрева. Снаружи небо нахмурилось, тучи сгущаются. В Ланкашире и Кумбрии уже идет снег. Детектив не спросил меня о нашей матери. Наверное, ему уже известно, что она давно умерла, вскоре после того, как родилась я.
– Когда вы в последний раз разговаривали со своим отцом?
– Три года назад.
– Он когда-нибудь проявлял насилие?
– Нет, – говорю я, хотя сама не до конца верю в то, что это чистая правда. – Кроме того, он достаточно хрупкий. Рэйчел была намного сильней его. Вы должны рассказать ему про нее?
– Да.
Им придется еще изрядно потрудиться, чтобы отыскать его. Когда он перестал доверять правительству, то в то же время не стал и пользоваться государственными пособиями. Несколько месяцев назад он прислал Рэйчел открытку, где писал, что находится в Блэкпуле, но я решаю не говорить детективу про это.
– Вы со Стивеном еще не общались? – интересуюсь я.
– Он весь день провел у себя в ресторане.
От этой новости я испытываю облегчение и чувствую себя неловко за то, что подозревала его. Он просто обожал Рэйчел.
Моретти спрашивает:
– Какая машина у вашего отца?
– Он больше не водит машину, – говорю я и принимаюсь объяснять, дескать, отец – алкоголик, хотя даже это слово звучит как-то слишком уж утонченно для описания отца. Моретти, наверное, и этот факт уже известен. У него имеются на него какие-то характеристики. Это и нарушение общественного порядка, и незаконные проникновения в помещения, и совершение краж со взломом…
В дверь стучит полицейский, и Моретти извиняется за вынужденную паузу. Я заглядываю в оперативную комнату, где пахнет уксусом, а один из детективов поедает чипсы прямо из пакета.
Жаль, что сейчас со мной нет Фенно. Он бы послушно сидел сейчас рядом с моим стулом. Я бы положила ладонь на его пушистую голову. Когда я в последний раз приезжала в гости, я искупала его, закрывая при этом ему глаза рукой, пока намыливала и потом смывала с шерсти густую пену. Когда я вытирала его полотенцем, он прижался ко мне, и так мы застыли на долгое время, пока влажное тепло просачивалось сквозь мою рубашку.
Возвращается Моретти и говорит:
– Что мы хотим узнать от вас сейчас, так это, что было необычного в поведении Рэйчел в последнее время. Это могут быть мелочи, например изменение маршрута, когда она шла на работу. Появление каких-то новых друзей, новые увлечения.
– Я даже не знаю. Она рассказывала о том, что записалась в спортзал в Оксфорде, чтобы иметь возможность поплавать зимой, но к занятиям пока так и не приступила.
– Значит, она собиралась заниматься в спортклубе. Что-то еще? Какие-нибудь перемены у них в больнице?
– Нет.
– Ей нравилась ее работа?
– В основном да. – Поначалу у нее были трудности на работе, когда она еще обучалась, чтобы стать дипломированной медсестрой, и в самом начале карьеры. Она рассказывала мне о том, что хочет купить велосипед и на нем возвращаться домой, хотя так ее могут легко сбить, но она все равно рискнет. – Работа ответственная, но меня устраивает, – так она говорила.
