– Это самый пухлый и здоровый младенчик, которого я когда-либо видела. Щёчки – что твои розы, волосики – тёмный шёлк. А носик? Носик-то у нас как раз маньчжурский, такие дела.
Наложница Фан покосилась на прислугу и поймала ответный взгляд.
– Не будет большой беды, если мы пойдём и посмотрим на него, – произнесла она.
* * *
Роды были изнурительными как для матери, так и для ребёнка. И теперь оба спали. Рука женщины покоилась на туго спеленутом теле сына. Рядом стоял развязанный синий мешок, выставив напоказ своё содержимое: подбитые хлопком штанишки из красного шёлка с разрезом на попке, мягкая хлопчатобумажная курточка, синие пелёнки, красные ботиночки с вышитыми на носках изображениями тигра, такая же «тигриная» шапочка с серебряными колокольчиками на ушках и алое одеяльце для пеленания. Столь тщательно подготовленная одежда свидетельствовала о том, что ребёнка ждали с нежностью и любовью. Наложница Фан, прижав руки к груди, осторожно приблизилась к ложу.
– Бедное дитя, – прошептала Фан. – Говоришь, она больна?
Служанка молча кивнула. Роженицу принесли полумёртвой, кончик носа посинел от обморожения, а пальцы на правой руке в тепле сразу же покрылись волдырями. Как специально в подтверждение, девушка разразилась сухим лихорадочным кашлем, но так и не проснулась.
– Как думаешь, она выживет?
– Кто знает.
Они посмотрели на ребёнка. Его лицо было в послеродовых синяках, а голова ещё не приняла правильную форму, оставаясь младенчески странной.
Тётушка Ду обрядила его в старую детскую одежонку, красную шапочку и укутала красным одеяльцем с выцветшими жёлтыми львами, которые должны были отгонять злых духов.
Наложница Фан долго смотрела на младенца, потом дотронулась до его щеки. Он пах так же, как её дочь. Она погладила его по головке.
– Не правда ли, он прекрасен?
Служанка грустно кивнула.
– Из него получится красивый сын.
– Без сомнения, – согласилась Ван. – Можно только представить.
– О, да! – ответила наложница. Она думала о себе, о своей дочери и об этой несчастной девушке, которая снова закашлялась во сне. В нашем мире, думала Фан, женщинам приходится нелегко.
Глава 2
Цзяолун не хотелось просыпаться, но рядом кто-то плакал, и этот плач, словно железной цепью, вытянул её из сна о чём-то тяжёлом и тёплом, вытянул ужасно медленно, словно земляного червяка из норы. Звук становился всё громче, настойчивей, и она уже не могла его игнорировать.
Цзяолун почувстовала, что чего-то не хватает. Отсутствие другой жизни внутри неё, когда-то казавшейся странной, неуместной и обременяющей, испугало. Внезапно она всё вспомнила. Боль? Да. А ещё облегчение, когда ребёнок покинул её тело.
Цзяолун приоткрыла глаза. Это не снег давил на неё, как мерещилось во сне, а тяжёлые ватные одеяла, воняющие пылью и бедной старостью. Над головой нависали стропила, оклеенные пожелтевшей и кое-где порванной бумагой, клочки которой подрагивали от сквозняка. Цзяолун передёрнуло от отвращения. Она привыкла к шёлковым простыням в изысканных покоях дворцов. Даже конюшни в отцовском доме были чище, чем эта комната.
Девушка положила руку на побаливавший живот. Он больше не был натянут как барабан, но оставался толстым и дряблым. Память по кусочкам возвращалась к ней, словно она склеивала разбитую фарфоровую чашку: городские ворота, снег, так похожий на опавшие лепестки вишни, чьи-то грубые руки, жар и внезапно опустевший живот. Ей потребовалось какое-то время, прежде чем она сообразила, где находится. Повернув голову, она увидела ребёнка, лежавшего рядом. Его слюнявый беззубый рот был открыт. Младенец плакал.
Она почувствовала тепло в груди. Соски налились молоком, словно весенние почки – соком. Она взяла на руки ребёнка, поцеловала в лобик. Уголки его узких глаз были благородно приподняты, он был пухлым и тяжёлым. Даже не верилось, что она носила его внутри себя.
– Ш-ш-ш… – прошептала она. – Тише, тише.
Нашарив петлю халата, девушка раздвинула края сорочки, освобождая грудь, – на тёмном соске уже белела капелька.
– Вот, держи, – сказала она и вложила грудь в широко распахнутый ротик. Младенец сильно сжал губы и принялся жадно, с причмокиванием, сосать.
Цзяолун покормила ребёнка, уложила его на спину и распеленала. На нём были штанишки с разрезом, чтобы меньше пачкаться, однако они были мокрыми. Стянув их, она начала вытирать попку, но внезапно остановилась.
Её ребёнок не был сыном. Он оказался дочерью.
Цзяолун смахнула волосы с лица.
– Старуха! – закричала она. В её голосе прорезались властные нотки.
Пустота и тишина, словно весь мир был погребён под толщей снега.
– Старуха! – Ей пришлось позвать раза три, прежде чем она услышала, как хлопнула дверь во дворе и послышался скрип снега под ногами.
* * *
Этим утром тётушка Ду досыта наелась пельменей. Она приготовила порцию и девушке. Услышав крик, неторопливо сняла крышку с котла, наложила в миску пельменей, сбрызнула их уксусом, сдобрила жгучим перцем и вышла на мороз.
– Старуха! – крики становились всё требовательней и настойчивей.
Держа в одной руке палочки, а в другой – миску, тётушка Ду толкнула дверь и вошла.
– Я пельменей принесла… – начала было она, но осеклась. Девушка сидела прямо, чёрные волосы свисали неопрятными прядями, а халат – развязан. Лицо выглядело очень бледным, особенно по сравнению с красной тканью одежды. Перед ней на кровати лежал ребёнок. Штанишки были сняты, он сучил голыми ножками.
– Скажи мне, старуха, – девушка ткнула пальцем в младенца, – мальчика или девочку я родила этой ночью?
Тётушка Ду сделала шаг вперёд и остановилась в замешательстве. Стояла, держа миску с пельменями, и смотрела, нахмурившись, на ребёнка, который больше не был мальчиком. Ей пришлось схватиться рукой за стену.
– Ночью это был мальчик! – прошептала она.
Цзяолун было всего восемнадцать, но когда она заговорила, её голос был исполнен такой силы, что девушка моментально возвысилась над старой женщиной:
– Ты его продала!
– Я этого не делала, – воскликнула та, упав на колени и вскидывая руки в мольбе.
– Врёшь!
* * *
На шум заглянул старик.
– Беда! – закричала тётушка Ду. – Взгляни, ребёнок превратился в девочку!
Дядюшка Ду озадаченно вытянул шею. И правда, младенец был девочкой.
– О, небо! – пробормотал он. – Как же это могло случится? Я-то думал, что девочка – это у госпожи Фан, а у вас – мальчик.
Цзяолун оттолкнула старого болвана и кинулась наружу, во двор.
– Это она украла моего сына! – крикнула девушка старикам, и красота её лица сделалась вдруг суровой.
Они оббегали всю гостиницу, оставив множество пересекающихся цепочек следов в заснеженном дворике, но всё, что осталось от наложницы, это серебряная ваза с выгравированным зимним пейзажем да слиток серебра в форме лодки с клеймом менялы из Шаньси. Цзяолун в сердцах швырнула его в угол комнаты.
Вспышка гнева опустошила её. Она вытащила из свёртка меч, движения были так быстры, что лезвие молнией сверкнуло в холодном воздухе. Со всклокоченными волосами и в распахнутой на груди сорочке она казалась дикой и беспощадной.
– Найдите мне её! – пробормотала она, привалившись к косяку, и взмахнула мечом. Старики так громко завопили, что в конюшне проснулся торговец верблюдами, страдавший похмельем.
– Она украла моё дитя! – прошептала Цзяолун, стараясь не упасть. Дрожащей рукой она протянула мешочек с серебром. – Найдите его, пожалуйста.
* * *
Торговец верблюдами взял деньги и начал готовиться к отъезду. Но погода была такой хмурой, а серебро – таким тяжёлым, что ему ничего не оставалось делать, как только заглянуть в «весёлый квартал», где хорошенькая певичка набила ему трубку опиумом, а потом пела, пока он витал в своих незамысловатых грёзах о дворцах, полных еды и выпивки.
Как долго всё это продолжалось, он не помнил. Всякий раз, когда очередной сон таял, он запускал руку в мешочек с серебром, и девица с набелённым лицом и маленькими красными губками склонялась над ним снова, воркуя, словно голубка.
Настоящий рай на земле: повсюду хорошенькие девчонки, сладко надушенные и нежноголосые. Правда, затем явилась особа, чей голос не был столь приятен. Он попытался отползти, потянулся за трубкой, но сильные руки схватили его за отвороты халата, рывком подняли на ноги и влепили пощёчину.
– Где мои деньги? – закричала женщина. – Где монеты, которые я тебе дала?
Эти крики звучали для него совершенно бессмысленно. Он отчётливо услышал звук вытягиваемого из ножен меча, крики вокруг усилились, и… всё закончилось.
* * *
Не став дожидаться, когда окончательно выздоровеет, Цзяолун пустилась в погоню за наложницей. Девочку она решила забрать с собой. Ничего сложного: привяжет на спину корзину, уложив туда младенца, соберёт вещи и отправится в дорогу. Холод и ветер ничего не значили для Цзяолун, ведь речь шла о её ребёнке. Это её сын, её кровь и плоть, её ночь с Тёмным Облаком.
