Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как бы там ни было, газеты в этих могилах могут быть как косвенным доказательством вины НКВД, так и прямым доказательством правоты свидетельств К. Девалье и К. Йоханссена о фальсификации немцами катынских вещественных доказательств.
Но Ю. Мацкевич, стремясь представить незапятнанной позицию нацистов в «Катынском деле», допустил и вовсе непростительную оплошность. По горячим следам, едва вернувшись из Катыни, когда журналист еще не успел полностью осмыслить увиденное, он опубликовал статью в газете «Гонец Цодзенны».
В частности, Мацкевич пишет, что Катынский лес в этом месте выглядит мерзко. Так, как выглядит пригородный лесок после маевок, когда «любители природы», уходя, оставляют после себя объедки, окурки, бумажки, мусор. В Катыни среди этого мусора растут бессмертники. Но, оказывается, никакой это не мусор: восемьдесят процентов «мусора» – деньги. Польские бумажные банкноты, преимущественно большого достоинства. Некоторые в пачках по сто, пятьдесят, двадцать злотых. Лежат кое-где и отдельные мелкие – по два злотых – купюры военного выпуска…
Так Мацкевич невольно раскрыл «страшную тайну», поведав о том, что в Катынском лесу лежали так называемые «краковские» злотые выпуска 1 марта 1940 года, ходившие на территории польского генерал-губернаторства. Замена предвоенных двухзлотовых купюр с датой «xx.xx.1936» на краковские осуществлялась с 8 по 20 мая 1940 года. В то же время первый этап польских офицеров из Козельского лагеря отбыл в Смоленск 3 апреля 1940 года, а последний – 10 мая. Подавляющее большинство польских офицеров, около четырех тысяч человек, отправились в Смоленск до 28 апреля 1940 года. В книге «Катынь» Мацкевич эту свою оплошность исправил.
Как же «двухзлотовки военного выпуска» очутились в апреле – мае 1940 года в Катынском лесу? Следует учитывать и то, что с 16 марта 1940 года польские военнопленные не могли получать и отправлять корреспонденцию. А значит, единственный канал получения польских злотых был перекрыт.
Свидетельство о присутствии в Катынском лесу «двухзлотовок военного выпуска» можно было объяснить ошибкой Мацкевича, однако это совершенно несерьезно. Можно спутать цифру в дате, но не целую фразу. Тогда становится очевидным, что считающиеся расстрелянными весной 1940 года в Козьих Горах поляки были живы после мая 1940 года. Достоверно известно, что немцы после захвата лагерей разрешили переписку пленных поляков с Польшей. Таким образом, двухзлотовки могли быть присланы пленным родными, в надежде, что они понадобятся им при возвращении на Родину. Этот факт является неопровержимым свидетельством расстрела поляков осенью 1941 года.
Ю. Мацкевич также сообщал, что на телах убитых в Катыни офицеров было найдено около 3300 писем и открыток, полученных ими от своих семей из Польши, и несколько написанных ими, но не отосланных в Польшу. Ни одно из этих писем и ни одна из этих открыток, пишет он, не датированы позже апреля 1940 года. Это подтверждают и их семьи в Польше, у которых переписка внезапно оборвалась как раз в это время. Можно было бы подумать, что большевики по тем или иным причинам запретили военнопленным переписку. Но они этого не утверждают, так как у них нет доказательств.
И все же Ю. Мацкевич ошибался. Как уже говорилось, 16 марта 1940 года «военнопленным быв. польской армии, содержащимся в лагерях НКВД, запрещена всякая переписка». Она была возобновлена только 28 сентября 1940 года по предложению П. Сопруненко и указанию замнаркома НКВД В. Меркулова. Принять такое решение начальству пришлось под давлением польских военнопленных из Грязовецкого лагеря, пригрозивших начать «массовую голодовку в знак протеста против запрещения им переписки с семьями и родными». Поэтому даты, проставленные на письмах и открытках, не являются четким доказательством времени расстрела.
Польская версия преимущественно основывается на подобных косвенных и двусмысленных доказательствах. Одним из них являются показания поручика запаса, профессора экономики Станислава Свяневича, которого польская сторона представляет едва ли не очевидцем расстрела польских офицеров в Катыни.
Л. Ежевский в своем исследовании «Катынь. 1940» говорит, что после прибытия 29 апреля 1940 года эшелона с восемнадцатым этапом польских офицеров из Козельского лагеря на железнодорожную станцию Гнездово Свяневича перевели в другой вагон и закрыли в пустом купе. Профессор Свяневич с верхней полки через щелку мог наблюдать то, что происходило снаружи… В момент катынского расстрела он находился в трех километрах от места преступления и собственными глазами видел, как людей уводили на казнь… Все без исключения товарищи профессора Свяневича из 18-го этапа 29 апреля 1940 года были найдены в катынских могилах.
Станислава Свяневича «оставили» в живых, отправили в Смоленск, затем в Москву на Лубянку. В 1941 году на основании советско-польского соглашения от 30 июля 1941 года он был освобожден и в 1942 году выехал в Иран, а затем в Лондон. По мнению российского историка Н. С. Лебедева, С. Свяневич, как и ярый «антисоветчик» полковник С. Любодзецкий, были агентами НКВД и поэтому их оставили в живых.
Но даже в таком случае свидетелей секретных операций НКВД, принимая во внимание царившую тогда подозрительность, за границу попросту не выпускали. Возникает резонный вопрос: насколько соответствует правде утверждение, что Свяневич был свидетелем того, как людей уводили на казнь? И возможно ли то, что свидетелю сверхсекретной операции НКВД дали добро на выезд за границу?
Скорее всего, Свяневич видел, как пленных офицеров из Козельского лагеря грузили в автомашины и увозили. Но куда? Если бы к месту казни, то, принимая во внимание сверхсекретный характер операции, судьба Свяневича была бы предрешена. Его или увезли бы туда же, или расстреляли. То, что Свяневич остался в живых и вышел на свободу, весьма существенное свидетельство в пользу версии, что поляков в тот момент вывозили в лагерь «особого назначения».
Эту версию косвенно подтверждает следующий факт. 27 апреля 1943 года Германское информационное бюро сообщило из Мадрида о заметке корреспондента испанской франкистской газеты «АВС», побывавшего в Катыни еще до сообщения «Радио Берлина». В заметке, в частности, говорилось об обнаруженных при раскопках в Козьих Горах записях расстрелянного польского офицера, в которых он писал, что на расстрел его товарищей забирали «из лагеря ночью».
Эти записи не прояснили вопрос, когда именно – в 1940 или 1941 году – производился расстрел. Вполне возможно, что немцы в дальнейшем скрыли этот дневник именно по причине наличия в нем указаний на события осени 1941 года. Таким образом, обстоятельства расстрела польских офицеров в Катыни до конца так и не известны.
Жертва операции «Летчик»
В конце апреля 1990 года российское правительство под личным контролем Михаила Горбачева создало специальную межведомственную комиссию, которая расследовала вопрос советсконемецкого сотрудничества в период с 1922 по 1940 год. Тогда, несмотря на версальские соглашения, на нашей территории активно строились совместные с рейхсвером заводы, химические лаборатории, аэродромы, танковые и авиационные школы.
Также бойко велось обучение немецких офицеров. Неожиданный интерес современников к событиям 70-летней давности объяснялся тем, что, согласно данным ПГУ (Первого главного управления) КГБ, на счетах некоторых швейцарских банков лежали предназначенные СССР более 85 миллионов рейхсмарок (часть – золотыми монетами), переведенных в 1938 году Германией. Эти деньги являлись оплатой нацистской Германией военно-промышленных долгов Советскому Союзу. Еще перед Великой Отечественной войной Швейцария, в соответствии с международными банковскими законами, заморозила официальные счета воюющих государств. Немецкие миллионы так и оставались невостребованными Россией вплоть до 1990-х годов.
Итак, для более подробного расследования этого дела вновь созданная межведомственная комиссия, состоявшая из сотрудников Госбанка СССР, МИДа, Минюста и целой группы историков из Института военной истории, была допущена в архивы КГБ, где хранились «совершенно секретные» материалы о пребывании немецкой летной школы WIVUPAL в Липецке с 1924 по 1933 год. Это секретное дело с пометкой «хранить вечно» было закрыто особистами только в 1958 году. ПГУ КГБ, контролирующее работу комиссии над «Делом немецких летчиков», согласилось выдать лишь самые необходимые материалы. Остальные сведения из дела № р-2176, среди которых многочисленные агентурные донесения, данные разведки, итоги оперативных мероприятий НКВД и изъятые вещдоки, навсегда остались закрытыми от общественности.
По окончании восьмилетнего срока по подписке «секретного умолчания» один из членов этой межведомственной комиссии написал в редакцию «Комсомольской правды» письмо. Бывший военный сообщил о некоторых интересных фактах пребывания немецких летчиков в довоенном Липецке. На тот момент он работал в архиве бывшего КГБ на Лубянке, где просматривал документы по техническому обеспечению летной школы WIVUPAL. Среди них специалист неожиданно обнаружил листок бумаги с записями на немецком языке. Было вполне очевидно, что тетрадный лист затесался в техническую документацию совершенно случайно. Единственное, что удалось перевести на русский язык этому военному, так это имя получателя письма – Герман Геринг. Письмо Герингу было написано некой Надеждой Горячевой из Липецка и датировано 2 ноября 1926 года.