Василиса соскочила с табуретки, принесла кашемировый цветастый платок.
Матвей не смог скрыть своего изумления.
– Смотри-ка, золото в глухаре!
Степану не понравилась болтовня жены. Он нахмурился, сердито, исподлобья посмотрел на Василису.
Матвей заметил это и перевел разговор на другое, а про себя подумал:
«И как это раньше мы не догадались?.. Давно бы надо покопаться в песках. Вон даже в глухарях золото попадается».
Разговор не клеился.
Василиса принесла со двора охапку соломы, расстелила ее на полу у стола, сверху набросила домотканую, из крученых лоскутьев, дерюжку.
Матвей долго не мог заснуть. Из второй половины избы до него доносился шепот: Степан бранил Василису за то, что она выболтала охотнику лишнее.
Забылся Матвей далеко за полночь, а когда очнулся, уже рассвело.
Василиса прошла во двор с подойником. Зимовской сидел у окна, молча сучил дратву. Старуха с мальчишкой все еще спали.
Матвей убрал за собой постель и стал собираться в дорогу. Зимовской был неразговорчив, однако пригласил его подождать, пока Василиса вскипятит самовар.
Матвей отказался, сославшись на то, что путь не ближний. Прощаясь с хозяином, попросил у него пяток серянок, извинился за беспокойство.
– Тебе, Степан Иваныч, поди часто охотники-то докучают? Был нынче кто-нибудь?
– Ты первый, – ответил хозяин.
«Значит, незнакомец не проходил здесь», – подумал Матвей.
3
На пасеку Матвей пришел в сумерки.
В доме только что зажгли лампу. В чистой прихожей было тепло, уютно. Топилась железная печка, и в квадратные дырочки г дверцы на пол падали полоски яркого света.
Домашние встретили Матвея удивленными взглядами.
Он поздоровался и не торопясь стал раздеваться. Отец, мать и жена следили за каждым его движением.
– Не то с Фишкой, сынок, что случилось? – спросила Агафья.
– Нет, мама, дядя здоров.
Матвей сел на лавку. Захар, Анна, Агафья окружили его и, не шевелясь, словно завороженные, выслушали весь рассказ.
– Езжай, езжай завтра в Волчьи Норы. Заяви старосте, – посоветовал Захар. – Негоже так душу христианскую без поминовения оставлять.
Агафья согласилась с мужем:
– Заяви, Матюша. Родня поди есть. Ищут, наверно, теперь, мучаются. – Она ласково взглянула на сына. – Да сами-то, Матюша, с оглядкой ходите. А то вот так же заплутаетесь, не приведи господь.
– Вот попомните меня: засудят Матюшу с дядей, – взволнованно заговорила Анна. – Скажут, что они убили. А на мой згад так: человека схоронить в тайге, крест поставить – и делов только.
– Чепуху мелешь! Правду всегда видно, – вспылил Захар.
На щеках его проступил румянец. Голубые глаза оживились, заблестели. Старик не любил, когда ему перечили.
– Ишь удумала что! Засудят… Ты не кличь беду-то, не кличь! – ворчал он.
– За правду не судят, Нюра. Правда – что масло: всегда наверху, – попыталась сгладить грубость старика Агафья.
Анна с досадой махнула рукой.
После ужина Захар зажег четыре свечи: три поставил в горнице перед божницей, четвертую воткнул в большой медный подсвечник. В одну руку он взял подсвечник, а другой стал махать, словно держал в ней кадило.
Захар не спеша ходил из прихожей в горницу, из горницы в прихожую и тянул густым голосом:
– Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас…
Скоро он так увлекся «панихидой», что стал размахивать и подсвечником.
– Свя-а-ты-ый бо-о-же, свя-а-ты-ый…
Во время «богослужения» Захара никто не считал нужным молиться. И теперь все занимались своим делом.
– Свя-а-тый бо-оже… – тянул Захар.
Матвей зевнул, встал из-за стола и прошел в горницу, где Анна взбивала перину на широкой двуспальной кровати.
– Хватит, Захарка, хватит, – остановила его Агафья. – Бог-то – он не глухой, с одного разу слышит. Дай-ка лучше Матюше с дороги выспаться.
– Ты не тронь меня, старуха, не тронь! Я за того молюсь, который в тайге погиб.
Все же вмешательство Агафьи возымело свое действие. Захар прошелся еще раз, перекрестился и, потушив свечи, вышел в прихожую, плотно закрыв за собою дверь.
Матвей, оставшись с Анной, подошел к ней, притянул к себе, обнял. Анна уткнулась лицом ему в грудь, всхлипнула.
– Ты о чем?
– Боязно, Матюша.
– Отчего боязно-то?
– И от этого вот, – она положила руку на большой живот, – и оттого, что в тайге не по-хорошему у вас.
Матвей усадил ее на постель.
– Не убивайся, Нюра, все будет по-хорошему. Насчет этого, – он кивнул головой на живот, – не ты первая, не ты последняя. А о тайге тоже зря печалишься. Лучше расскажи: как жила тут без меня?
Он погладил Анну по спине, обнял ее за плечи. Она привалилась к нему крепким, точно сбитым телом.
– Жила ничего, только с батей часто ругались.
– Чего вы с ним не поделили?
– Да ведь он, знаешь, какой? Раз я вымыла пол, а он несет на сапогах грязи пуд. Я говорю: «Вытер бы, батя, ноги». Как он поднялся, как разбушевался! «И ты, говорит, туда же, и тебе не угодил! Агафья с крыльца гонит, эта в избу не пущает. Может, мне еще час под дождем мокнуть, пока вы тут со всем управитесь?»
Матвей засмеялся.
– А дальше что было?
– Поехал он в Волчьи Норы, вернулся выпимши, веселый. Входит, вытаскивает из кармана матушке платок, а мне серьги: «Вот вам за то, что я пол топчу». А в другой раз схватились с ним еще пуще. Я говорю: «Надо бы, батя, на мельницу съездить. Муки в амбаре на три квашни». Как он закричит: «Не указывай! Сам знаю, как жить. А на мельницу не поеду. На меня другие намелют». Так и не поехал. Сами с мамой ездили. Потом еще корить нас начал за то, что мы дешево за помол заплатили, мельника будто обманули.
Анна вздохнула и заговорила просящим шепотом:
– Сам бы, Матюша, взялся за хозяйство. Насидимся мы так без хлеба. Да и стайки надо бы поправить, сена подвезти. А бате я больше ничего говорить не буду. Пусть хозяйствует как знает…
Анна вышла за Матвея против воли родителей. Они не хотели этого брака. Сватался за нее другой жених – Демьян Штычков.
Родителям Анны жалко было упустить такого жениха, как Демьян. После смерти отца он остался единственным наследником большого хозяйства. Штычковы исстари считались первыми хозяевами на селе. У них было много скота, пашни, всегда они держали годовых работников.
Но сам жених был с повинкой. Еще в детстве лошадь ударила Демьяна копытом в лицо и переломила нос. Стал он ломоносый и говорил с тех пор гнусавя. Не вышел наружностью Демьян, не чета был Матвею.
Да и в народе Матвея уважали больше. Слава о его смелости в охоте на медведей шла по всей округе. Был он к тому же искусный гармонист, и не одна девка вздыхала, глядя на рослого, статного парня.
Марфа, мать Анны, отговаривала дочь:
– Смотри, Нюрка, насидишься за Матвеем голодом. Хозяйство Строговых не ахти какое. Все богатство в пасеке, а на пасеку надежда плохая. Сегодня она есть – завтра ее не будет. Мор на пчелу и не таких, как Строговы, разорял.
Анна и сама понимала, что мать говорила правду.
Демьян жил богаче, хозяйство его было прочнее. Но Анну тянуло к Матвею. Про себя она думала:
«Ничего, и мы заживем не хуже других. Будем землю пахать, скот разведем, мельницу поставим. Там, на пасеке-то, вон какие просторы. На селе завидовать будут».
И она настояла на своем: ее просватали за Матвея. Демьян Штычков с горя пил без просыпу. Три года он ждал, когда подрастет Анна, считал ее своей невестой. Да и она не отталкивала его – на вечерках заигрывала с ним. Полгода спустя после свадьбы Анны он женился на бедной-пребедной девке Устиньке Ганыпиной.
4
Утром Захар и Матвей поехали в Волчьи Норы. Сельский староста Герасим Крутков, выслушав Матвея, велел ехать в волостное правление.
Захар вернулся на пасеку, а Матвей поехал с попутчиком в Жирово.
Прошло четыре дня, Матвей не возвращался.
Домашние думали, что он задержался в Волчьих Норах у тестя, Евдокима Юткина, и не беспокоились. Но один случай взволновал их.
На рассвете Агафья пошла доить коров. Едва она открыла дверь, как навстречу ей бросились собаки. Они были с охотниками на Юксе. Агафья оставила подойник на крыльце и побежала в дом.
– Вставай, старик! Вставай скорее! Собаки из тайги прибежали, – видно, Фишка идет, – тормошила она Захара.
Тот вскочил с постели и впопыхах долго не мог надеть штаны.
Пока старик одевался, Агафья разбудила Анну.
Все трое выбежали на крыльцо и стали смотреть на косогор, ожидая появления деда Фишки. Какая нужда погнала его на пасеку? Вот еще беда-то! А ведь сколько лет жили тихо, мирно!
С полчаса стояли они на крыльце, но дед Фишка не появлялся.
– Что за оказия? – сказал, недоумевая, Захар.
– Съездил бы, батя, в село, узнал, что там с Матюшей. Может быть, оттуда в тайгу ушел? – проговорила Анна, в душе тревожась за мужа.
– Верно, Захарка, скачи, узнай. А Фишка пасеку не минует, – сказала Агафья.
