– Я дала сегодня сто рублей, – сказала в заключение тетя Жюли, – но я не могу давать каждый день. Если сосчитать все, что я уже передавала…
* * *
Лично Мимочки нужда почти не коснулась; по-прежнему у неё были все «необходимые» туалеты, шелковые чулки, chocolat mignon и французские романы. Но раздражительно-унылый вид maman, её слезливые объяснения с тетушками, сцены с дерзкими француженками, требующими денег и денег, не могли не делать неприятного впечатления на молодую девушку.
И Мимочка хандрила и капризничала. Она отказывалась принимать железо, потому что ей сказали, что оно портит зубы, и нарочно не ела заказываемых для неё кровавых бифштексов, нарочно не ела ничего, кроме chocolat pralinê. Она перестала читать романы, перестала вязать frivolitê, перестала чесать и купать свою собачку и возиться с ней, словом, бросила все свои занятия и – хандрила. Теперь Мимочка целыми днями лежала на кушетке, заложив руки под голову, или безучастно смотрела в окно. По случаю траура она не выезжала. Ей было скучно! Мимочка жалела о разрыве с женихом. Не то, чтоб он ужь ей очень нравился, о нет! Многие из знакомых танцоров нравились ей гораздо больше… К тому же ей сказали, что он «негодяй», и она не могла не повторять этого, потому что привыкла во всем верить maman и тетушкам. Но негодяй ли, не негодяй ли, а все-таки ей было жаль, что она не вышла замуж. Еслиб вы знали, до чего ей надоели теперь все эти намеки, расспросы и соболезнования!.. Надоели ей и девические белые и розовые платья, золотые крестики и нитки жемчугу на шее… Так близки были чепчики, бриллианты, бархатные платья и свобода от опеки maman, и вдруг все это разлетелось, расстроилось!..
Мимочка хандрила, капризничала и желала какого-нибудь исхода, какой-нибудь перемены своего положения.
Жаждала исхода и maman, проводившая ночи в молитве, слезах и мечтаниях о новом женихе-избавителе, о неожиданном наследстве, о выигрыше двух-сот тысяч.
IV.Какого же исхода могла желать сама Мимочка? И что может предстоять в жизни бедной девушке девятнадцати лет? Пусть не сердится на меня Мимочка за слова «бедная девушка». Я знаю, что слова эти звучат не красиво, напоминают, может быть, о гувернантке, о телеграфистке… Да и плохо идет подобное название в изящной девочке в кофточке от Бризак и шляпке от Бертран. Но наружность бывает обманчива… Надеюсь, что и сама Мимочка не решится, все-таки, оспаривать меня в том, что она – бесприданница и молодая особа, qui n'а pas le sou.
Итак, что же может предстоять в жизни бедной девушке девятнадцати лет?
Выйти замуж за такого же бедняка, как она, предположим, за человека молодого, честного, энергичного и любящего, достойного любви и уважения, но не владеющего ни домами, ни поместьями, ни акциями, ни облигациями, не имеющего других источников дохода, кроме своего труда… Полюбить этого человека, сделаться его женой, другом и помощницей, склонить свою хорошенькую головку на его плечо, доверчиво опереться нежной ручкой на его сильную руку и идти с ним по жизненному пути, освещая и согревая ему путь этот своей любовью и ласками?.. Принести в скромный уголок труженика свою красоту, молодость и грацию, забыть себя в заботах о своем избраннике и в свою очередь сделаться смыслом, заботой и наградой чужой жизни?..
Но позвольте… Вы говорите, что он не имеет других источников дохода кроме своего личного труда. Положим, что ваш молодой человек зарабатывает много, положим, даже достаточно для того, чтобы Мимочка не одевалась как нищая в старомодные платья. Но умри он, – с чем она останется? Будь это человек пожилой, он мог бы, по крайней мере, оставить ей какую-нибудь пенсию; а молодой человек, ну, скажите, что он может оставить? Детей, по всей вероятности… Куда же она денется с этими несчастными детьми, которым не завещают ни домов, ни поместий, которым не завещают ничего кроме труда? – Согласитесь, что труд – это такой капитал, процентами с которого Мимочка еще, пожалуй, может пользоваться, пока он в руках её мужа, но раз, что муж умрет и капитал этот должен будет перейти в её собственные ручки, – сомневаюсь, чтоб она осталась довольна подобным наследством.
Не думайте, впрочем, чтоб Мимочка была ужь чересчур ленива, жадна и бессердечна. Может быть, она бы и рада была полюбить и пожертвовать роскошью для любимого человека. Она ли не мечтала о Морисе? Но она могла бы принести подобную жертву только в таком случае, если б ей встретился молодой человек… ну, хоть такой, как «le jeune homme pauvre» у Октава Фёлье. Помните, как он бедненький умирал с голоду и грыз почки и листья тюильрийских платанов, после того, как истратил свои последние деньги на покупку дорогого мыла, конфеток и картинок для своей сестры. Чего стоит одна эта черта! Может ли сердце женщины не оценить подобного великодушие, подобной деликатности! A как пленительны в этом молодом человеке его элегантные манеры, его светский такт и образование при его скромном общественном положении. Так и чувствуешь, что он только закостюмировался en jeune homme pauvre и чуть дело дойдет до развязки, скинет деревянные башмаки и соломенную шляпу скромного управляющего и окажется несравненно богаче своей невесты.
Разве Мимочка задумалась бы полюбить его? Да ни на минуту! Но согласитесь, что не так легко полюбить бедного русского молодого человека, который не получит никакого наследства, который не носит перчаток, может быть, ее говорит по-французски, а если и говорит, то с скверным выговором, – который думает, что женщина должна серьезно учиться и трудиться, который зарабатывает свой кусок хлеба уроками, литературным трудом, может быть, даже сидит писцом в какой-нибудь конторе или служит на железной дороге чем-то чуть ли не в роде кочегара (потому что ведь бывают даже и такие молодые люди!). Согласитесь, что ужь если отказываешься от экипажа и хорошей квартиры, от своего общества и выездов, от Бризак и Бертран, от тонкого белья, может быть, даже от chocolat mignon и французских романов, то человек, которому все это приносится в жертву, должен, по крайней мере, быть достойным её, чем-нибудь заслужить ее. A наши бедные молодые люди так грубы, неотесаны и d'un terre-á-terre! Что же в таком случае можно найти в них привлекательного?
Короче, Мимочка, «кто беден, вам не пара». Да и maman никогда не допустит вас «плодить нищих», по её выражению… A maman опытна и знает, что говорит. Она знает, каково жить на маленькие средства!
Другая перспектива: отложить надежду на замужество и примириться с мыслью остаться никому ненужной старой девой. (Это хорошенькой-то Мимочке, которая уже с семи лет знала, что ей к лицу, и плакала, если ей повязывали на голову не ту ленточку, которую ей хотелось!)
Но положим, она откажется от надежды на замужество. Чем же, жить в таком случае, как существовать, если, Боже сохрани, умрет maman (а она непременно когда-нибудь умрет), и некому уже будет заботиться о туалетах Мимочки и о её пропитании, некому будет продавать и закладывать вещи, выпроваживать кредиторов, занимать и слезно вымаливать денег у родных и знакомых. Мимочка – такой ребенок; она пропадет одна… Жить ей своим трудом? самой зарабатывать свой кусов хлеба? сделаться женщиной-врачом, женщиной-кассиром, бухгалтером?.. Но Мимочку воспитывали совсем не в таких идеях!..
О медицине лучше ужь не будем и заговаривать. При одной мысли, при одном воспоминании о поминутно потупляемых невинных главках Мимочки, я не решаюсь предложить ей такое неприличное занятие, как изучение анатомии. A её нервы!.. Вы знаете, Мимочка такая трусиха, что каждый вечер, прежде чем лечь спать, она шарит с зажженной свечой у себя под кроватью, под креслами и стульями, желая убедиться, не сидит ли там Рокамболь, Сэр Виллиамс или какой-нибудь страшный нищий. Она заглядывает даже в душники… Она всего, всего боится! Как же вы заставите ее приучить себя к зрелищу страданий, крови, смерти?
Не менее нелепо представить себе Мимочку конторщицей, положим, хоть в правлении какой-нибудь железной дороги, – представить себе ее в комнате, уставленной столами и конторками, за которыми сидят все страшные, незнакомые мужчины. Да ведь все они влюбятся в нее, все они будут за ней ухаживать! И вообще, сидеть ей с десяти часов утра до пяти вечера в одной комнате с мужчинами… Как хотите, это неприлично! Не думайте, что Мимочка так-таки ужь никогда и не сидела в одной комнате с мужчинами. Она даже носилась в их объятиях, под чарующие звуки модных вальсов, исполненных росенбергом, Шмидтом или Альквистом. Сказать по правде (и по секрету), молодой гвардеец даже не раз целовал ее в укромных уголках и до и после «предложения». Но, во-первых, она никому не говорила об этом, кроме своей подруги m-lle X. и Дуняши, своей горничной, так что maman, да и вообще никто и не подозревает этого; а во-вторых, ведь он был же все-таки её женихом. Да наконец, если б даже и все вальсировавшие с Мимочкой целовали ее, – не спорю, это было бы дурно, очень дурно, – но все-таки, мне кажется, это было бы менее неприлично, чем сидеть ей целыми днями в какой-то конторе. Все эти вальсёры, по крайней мере, люди её круга, принятые в обществе её знакомых, а ведь кто их знает, кто они там такие в этой конторе?.. Может быть, жиды, мещане… A кто ж поручится, что и там не будут целовать Мимочку? Она еще такой ребенок!..
