Пан Бонди поднялся и снова наполнил рюмку коньяком.
— Марек, — обратился он к инженеру, — я знаю, что это такое.
— Что ты знаешь? — выпалил Марек и замер.
— Что там, в том склепе. Это странное душевное состояние. Скорее всего это какая-нибудь отрава, а?
— Разумеется, газ! — нервно расхохотался Марек.
— Я сразу догадался, — похвастался повеселевший Бонди. — Значит, этот твой аппарат выделяет что-то… ну, вроде как озон, правильно? Или, вернее, какой-то отравляющий, ядовитый газ. Стоит человеку подышать, и он… того… малость… не в себе под воздействием отравления, не так ли? Бесспорно, дружище, это не что иное, как отравляющий газ; каким-то образом он выделяется при сгорании угля в этом… в этом самом… твоем карбюраторе. То ли светильный, то ли веселящий газ, или фосген, словом, нечто вроде… Поэтому ты и установил там вентилятор. И поэтому сам спускаешься в подземелье только в противогазе, разве я не прав? У тебя там черт-те что скапливается, Марек!
— Если бы это был газ! — взорвался Марек, потрясая в воздухе кулаками. — Видишь ли, Бонди, из-за этого я вынужден продать свой карбюратор. Иначе я просто не вынесу , не вынесу, — выкрикивал он чуть ли не со слезами на глазах. — Я не предполагал, что мой карбюратор начнет вытворять такое , такое… немыслимое… непотребство. Ты вообрази, этакие коленца он выкидывает у меня с самого начала! И кто бы ни приблизился — все это чувствуют. Ты еще ничего не знаешь, Бонди, а мой дворник испытал это на собственной шкуре.
— Бедняга, — воскликнул пораженный пан президент, — неужели скончался?
— Нет, он обратился! — в отчаянии вскричал Марек. — Я признаюсь тебе, Бонди: у моего изобретения, у моего карбюратора, есть один чудовищный недостаток. Но ты купишь его или возьмешь даром, несмотря ни на что; ты возьмешь его, Бонди, даже если из него посыплются черти. Тебе, Бонди, это безразлично, лишь бы сплошным потоком текли миллиарды. И они потекут в твои карманы, любезный. Мой карбюратор — эпохальное изобретение, но я уже не хочу иметь с ним; ничего общего. У тебя не такая чуткая совесть, ты слышишь, Бонди? Миллиарды потекут к тебе, тысячи тысяч миллиардов, но на твоей совести будет и страшное зло. Решайся!
— Нет уж, меня ты в это дело не впутывай, — запротестовал Бонди. — Если карбюратор вырабатывает отравляющие газы, власти запретят его использование и всему придет конец. Ты ведь знаешь, с нашими ничтожными масштабами… Вот в Америке…
— Какие там отравляющие газы, — вырвалось у Марека, — он вырабатывает нечто в тысячи раз более страшное. Запомни, Бонди, что я сейчас тебе скажу: это выше человеческого понимания, но мошенничества здесь ни на йоту. Так вот, в моем карбюраторе на самом деле материя сгорает дотла, от нее даже пепла не остается; другими словами, мой карбюратор на самом деле расщепляет, испепеляет, разлагает материю на электроны; он истребляет, перемалывает ее, не знаю уж, как, еще сказать, словом — он использует ее полностью. Ты и понятия не имеешь, как велика энергия, заключенная в атомах. Имея в запасе полцентнера угля, ты сможешь объехать на корабле вокруг света, залить электричеством Прагу, привести в движение Ристон*[2] — все, что пожелаешь; чтоб отопить целую квартиру и приготовить пищу для большой семьи, тебе хватит уголька величиною с орешек; в конце концов обойдемся даже без угля — просто добудем тепло из первого подвернувшегося под руку булыжника или из кома глины, обнаруженного возле дома. Любое количество материи скрывает в себе больше энергии, чем огромный паровой котел, остается только ее выжать! Только суметь сжечь ее без остатка! И я научился это делать, Бонди; мой карбюратор сжигает ее; согласись, Бонди, ради такого грандиозного успеха стоило трудиться двадцать лет!
— Видишь ли, Руда, — осторожно начал пан президент, — это поразительно, но я почему-то верю тебе. Честное слово, верю. Видишь ли, когда я стоял перед этим твоим карбюратором, я чувствовал: тут скрыто нечто великое, прямо потрясающее. Я бессилен побороть в себе это чувство — и я тебе верю. Там, внизу, в этом склепе, ты скрываешь некую тайну. Тайну, которая перевернет весь мир.
— Ах, Бонди, — в смятении прошептал Марек, — вот в том-то и загвоздка. Погоди, я тебе растолкую. Ты когда-нибудь читал Спинозу?
— Нет, никогда.
— Я тоже прежде никогда не читал, а теперь, видишь, начинаю интересоваться такими вещами. В философии я ни шиша не смыслю, для инженера это лес темный, но что-то все-таки в ней есть. Ты ведь веришь в бога?
— Я? Как тебе сказать, — задумался Бонди. — Я, право, не знаю. Бог скорее всего есть, но где-то на другой планете, У нас — нет! Куда там! Такие штучки, видно, не для нашего века. Да что бы он здесь делал, скажи на милость?!
— Я в бога не верю, — твердо признался Марек. — Не хочу в него верить. Я всегда был атеистом. Я верю в материю, прогресс — и ни во что больше. Я человек науки, Бонди, а наука не может допустить существования бога.
— Для торговли, — заявил пан Бонди, — абсолютно безразлично, есть бог или нету. Хочет быть, пусть себе будет, пожалуйста. Мы друг другу не помешаем.
— Но с точки зрения науки, — строго возразил инженер, — это абсолютно исключено. Или он, или наука. Я не утверждаю, что бога нет; я утверждаю только, что он не должен быть или по крайней мере не смеет, не должен проявляться. И я убежден, что наука постепенно, шаг за шагом, вытеснит бога или хотя бы ограничит его влияние; я убежден, что в этом высочайшее ее назначение.
— Возможно, — невозмутимо промолвил пан президент, — излагай дальше.
— А теперь представь себе, Бонди, что… или нет, погоди, сперва я задам тебе вопрос: ты знаешь, что такое пантеизм? Это ученье о том, что во всем сущем проявляется единый бог, или Абсолют — как тебе угодно. В человеке, в камне, в траве, в воде — повсюду. И знаешь, чему учит Спиноза? Что материальность — это лишь проявление или одна из сторон божественной субстанции, в то время как другая ее сторона — дух. А известно ли тебе, что утверждает Фехнер*?
— Что-то не слыхал, — признался президент.
— Фехнер учит, что все, все без исключения обладает душой, что бог одушевляет все сущее. А Лейбница ты читал? По Лейбницу, материя состоит из частиц души, из монад, которые суть субстанция бога. Что ты на это скажешь?
— Не знаю, что и сказать, — растерялся Г.X.Бонди, — я в этом не разбираюсь.
— Вот и я тоже не разбираюсь; очень уж все это туманно. Но вообрази на мгновенье, что в любой частице материи в самом деле разлит бог, что он как бы замурован в ней. И стоит тебе разбить частицу вдребезги, как он вырвется наружу, словно дух из волшебной бутылки. Словно его спустят с привязи. И он. выделится из материи, как светильный газ из угля. Спалишь один атом — и вот тебе: подвал полон Абсолюта. Просто диву даешься — так стремительно он распространяется.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
