— Если я пожелаю говорить с кем-нибудь из этого пустынного сброда, то сам вызову его на Кайтэйн.
— Это имперский планетолог, сир. Ваш отец отправил его отца на Арракис для изучения пряности. Мне кажется, что мы получили от него множество донесений.
Император деланно зевнул.
— И все они, насколько я помню, были страшно скучны. Теперь и он вспомнил эксцентричного Пардота Кинеса, который провел большую часть своей жизни на Арракисе, постоянно уклонялся от исполнения своих обязанностей и стал туземцем, предпочтя пыль и зной блеску и пышности Кайтэйна.
— Я потерял интерес к пустыне, — произнес император. — Особенно теперь, когда вот-вот будет завершен «Амаль».
— Я понимаю вашу сдержанность по отношению к нему, сир, но если вы не примете его, то Кинес может, вернувшись, поднять возмущение среди рабочих пустыни. Кто знает, какое влияние он способен на них оказать. Они могут решиться на всеобщую забастовку и спровоцируют барона Харконнена на насилие. Потом барон потребует присылки сардаукаров и тогда…
Шаддам поднял ухоженную руку.
— Довольно! Я хорошо тебя понял.
Этот камергер имеет обыкновение углубляться в последствия, совершенно не нужные императору.
— Пусть он войдет. Только сначала смойте с него грязь.
Лиет Кинес нашел императорский дворец впечатляющим, но не более того. Имперский планетолог привык к величию совершенно иного сорта. Ничто не может превзойти великолепия пустынь Дюны. Кинесу приходилось один на один противостоять чудовищной силе кориолисовой бури. Он путешествовал верхом на исполинских червях. Видел он и ростки зеленых насаждений, пробивавшихся к свету, несмотря на суровый климат.
Вид человека, сидевшего в кресле, пусть даже и в очень дорогом, не шел ни в какое сравнение с величием природы Дюны.
От лосьонов, которыми опрыскали Кинеса слуги, на коже остался маслянистый налет, волосы пахли цветочными духами, а все тело провоняло синтетическими дезодорантами. Фрименская мудрость гласит, что песок очищает тело и душу. Когда Кинес вернется с Кайтэйна, то первым делом разденется и голым покатается по песку дюны, а потом постоит на пронизывающем ветру, чтобы снова почувствовать себя поистине чистым.
Так как Лиет настоял на том, чтобы остаться в хитроумном защитном костюме, слуги развернули одежду и прощупали каждый шов в поисках спрятанного оружия или подслушивающего устройства. Все части костюма были вычищены, механические детали смазаны ароматической смазкой, а вся поверхность обработана странными химикатами. Только после этого охрана разрешила Кинесу снова надеть костюм. Планетолога одолевали сомнения, будет ли теперь нормально работать такая важная часть жизнеобеспечения. Наверное, костюм придется просто выбросить. Очень жаль.
Ну что ж, не зря он — сын великого пророка Пардота Кинеса. Фримены выстроятся в длинную, до горизонта, очередь, лишь бы удостоиться чести изготовить для него новый костюм. В конце концов, у них одна цель — процветание Дюны. Но только Кинес мог добиться аудиенции у императора и выдвинуть нужные требования.
Эти имперские слуги так мало понимают в жизни!
Пятнистая коричневая накидка развевалась за спиной Кинеса, когда он твердой походкой зашагал по тронному залу. На Кайтэйне эта накидка выглядела весьма скромно, но Кинес выступал с таким видом, словно это была королевская мантия.
Камергер отрывисто произнес его имя, словно оскорбленный тем, что планетолог не носил пышного аристократического или политического титула. Кинес громко стучал пустынными сапогами по полированным плитам пола, не затрудняя себя условностями придворного этикета. Остановившись перед возвышением, на котором стоял трон, он, не поклонившись, смело заговорил:
— Император Шаддам, я должен говорить с вами о пряности и об Арракисе.
От такой прямоты придворные затаили дыхание. Император застыл на троне от такого неслыханного оскорбления.
— Ты дерзок, планетолог. С твоей стороны это безрассудство. Или ты допускаешь, что мне ничего не известно о столь важных для моей империи делах?
— Я допускаю, сир, что вам поставляют неверные сведения Харконнены. Они делают это преднамеренно, чтобы скрыть свою истинную деятельность.
Шаддам вскинул рыжеватую бровь и подался вперед, внимательно слушая, что скажет планетолог. Кинес продолжал:
— Харконнены — это бешеные псы, рвущие пустыню. Они бессовестно эксплуатируют местное население. На добыче пряности погибает больше народа, чем даже в работных ямах Поритрина и Гьеди Первой. Я посылал вам множество докладов об этой мерзости, что, впрочем, до меня делал и мой отец. Я представил вам также долгосрочный план посадки на планете зеленых насаждений и кустарников, которые смогут изменить в лучшую сторону состояние многих районов Дюны — то есть Арракиса — и сделать их обитаемыми.
Он помолчал. Затем продолжил:
— Я могу лишь предположить, что вы не читали моих докладов, так как мы не получили на них ответа, и с вашей стороны не последовало никаких конкретных действий.
Шаддам вцепился в ручки Трона Золотого Льва так сильно, что у него побелели пальцы. Горящие по сторонам трона ионные факелы ревели, как пламя в камине. Жалкое подобие огня, бушующего в ненасытной пасти Шаи-Хулуда.
— Мне вообще приходится много читать, планетолог, и многочисленные просьбы отнимают у меня массу времени.
Сардаукары охраны, видя изменение настроения императора, приблизились к Кинесу.
— Но многие ли из них имеют такую же важность, как будущее производства меланжи?
Императора, как и всех присутствующих, потряс неожиданный отпор. Сардаукары положили руки на эфесы клинков.
Не обращая внимания на грозившую ему опасность, Кинес продолжал говорить:
— Я просил прислать новое оборудование, ботаников, метеорологов и геологов. Я просил прислать экспертов по культурам, чтобы они помогли понять, почему люди пустыни выживают, в то время как ваши Харконнены теряют так много своих рабочих.
Первым потерял терпение камергер:
— Планетолог, никто не смеет что-либо требовать от императора. Шаддам Четвертый единолично решает, что важно и куда следует щедрой рукой направить необходимые ресурсы.
Кинеса не испугали ни Шаддам, ни его лакей.
— Ничто так не важно для империи, как пряность. Я хочу вспомнить историю и сказать, что император должен быть провидцем, провидцем в духе кронпринца Рафаэля Коррино.
От такой дерзости Шаддам встал. Такое редко случалось с ним во время аудиенций.
— Довольно!
Он испытал неудержимое желание немедленно позвать палача, но разум возобладал. С большим, правда, трудом. Этот человек еще может понадобиться ему. И кроме того, если проект «Амаль» увенчается успехом, то какая это будет радость дать Кинесу возможность наблюдать, как его любимая пустынная планета потеряет всякое значение в глазах императора.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
