— Ну, почему, — вмешалась мама, пытаясь перевести разговор на себя, давая Иванушке нырнуть под стол. — Ему может тоже неохота.
Мальчик хотел было ответить, но отец прервал его, не дав выговорить даже первую букву.
— Минуточку, это тебе сынок, так кажется, — отец пригрозил указательным пальцем. Нравится, не нравится, всё равно всё будет, как хочет он. — Этот человек, я тебе скажу… по-другому. Он закончил тренировать там Виталю, остался только ты. И он начинает всячески тебя вытаскивать с этой школы, чтобы не потерять свою какую-то… репутацию и безнадобность… В школе бокса тоже надо тренироваться. Почему, друг мой, потому что там, настоящие парни тренируются, и у тебя не только восприятие о боксе и восприятие о жизни возникнет, но у тебя ещё возникнут некие люди, которые будут рядом с тобой. Потом может быть, может, впоследствии они будут твоими друзьями, и они неплохие люди. Я хочу, чтобы ты занимался, я не хочу сделать из тебя профессионального боксёра. Не хочу! Потому что профессиональные боксёры — это на вылет, мозги набекрень. Я хочу, чтобы у тебя было восприятие, как… Вот это должно быть понимание. Они тебя натренируют. — Стопка за стопку, ударение на буквы становилось все длиннее и длиннее. — Он будет тренироваться в нормальном месте. Боксом будет тренироваться и в зале тренироваться.
— Десять дней в неделю, — усмехнулась Ирина, подмигнув матери.
— Что… сделал… Игорь. Он понял, что сладкий пирожок уплывает, этот — уехал. Этот в школу бокса, а он то и не при делах. И он начинает… его назад. То в школе спарринги, то чемпионат. Но не два же месяца подряд. И ещё… да это же… Я ему говорю, что же ты мне мозги… И вот когда это тело начинает уплывать. И когда Вася.
— Игорь? — неуверенно поинтересовалась мама, и только через секунду произошло осознание того, что она сделала.
— Ты что поспорить, что ли хочешь? Тебе что интересно? Засунь, знаешь куда, это интересно! Я говорю Миша, извини, я тебя знаю. Так вот мы с тобой….
Ирина разглядывала ногти, подумывая над тем, не подкрасить ли их. Информация, которая лилась из отца фонтаном, была мусором, особенно набор матов, исходившей из него. В три часа ночи, нормальные дети уже сопят в две дырочки под тёплым одеялом.
— Просто понимаешь, дочь!
Девушка быстро подняла голову и жестом подтвердила, что со всем согласна, хоть и не знала, о чём идёт речь. Сейчас можно было подписываться на всё, что угодно, ведь на утро этот разговор будет смыт из головы отца.
— Мы с этим человеком, — продолжил отец, теперь можно было вновь погрузиться в свои мысли. — Познакомились в четырнадцать лет. И занимались спортом, достигали определённых успехов. В четырнадцать лет у нас было стремление. Он занимался классической… борьбой, я тяжёлой атлетикой… Разные вещи, понимаешь… Ну, я добился немного большего в спорте, ну и он так немножко. Но у него были хорошие родители, хорошая база.
— Он был директор чего-то, — вновь сообщила уставшая женщина.
— Помолчи!!! — Крикнул отец. — Помолчи маленько, тебе нельзя говорить. У него была хорошая база. То есть он был непростой ребёнок, чтобы как-то как я. Ему родители создали условия в работе, в отношениях и путёвку в жизнь. Он начал не с пустого места, это хорошо. Самое хорошо. Он эту путёвку в жизнь не просрал. А многие… под корень… все спускали, понимаешь, о чем я говорю. Ну, и когда мы уже потом с ним встретились, папа всё это внедрил, я тогда работал на бирже, сырьевой… бирже… Работал брокером, всё это конечно… Он… тогда запустил поставку спирта… Я ещё в этой теме как… не очень. Он её поставил, базовую основу, откуда можно было стартовать и развиваться. А если мозгов нет, ты все… нафиг. Надо всегда думать, первое, и развивать. Если у тебя мозгов нет, неважно, сколько денег тебе оставят, просрешь все очень быстро. Ой, сегодня Ольга пришла катила бочку: «Ой ты мне так мало денег оставил, всего двести тысяч. Ты как последнюю меня… это». Я ж думаю, да… Ну, чай будем пить?
— Чай? — удивлённо переспросила Ирина, стопка полная, в бутылке ещё половина горячительной жидкости. — У нас чай заварен, только кипяток осталось, минуты три делов-то.
Взгляд говорит о многом, можно было все понять и без слов. Девушка поплелась включать чайник и искать на полке баночку с каркаде. Красные листочки закружились, пытаясь спастись от кипятка, но он никого не жалел и потихоньку окрашивался в темно-алый цвет. Ирина поставила чашку на стол, недалеко от отца, но мама передвинула её немного подальше, чтобы никто не обжёгся.
— И это главные составляющие брака. Согласны? — Все потвердели согласие. Отец обратился к Ире. — Ну, тебе то ещё предстоит. Ты когда со своим… другом. — На душе у девушки заскребли кошки, она опять падала в пропасть, наивно пытаясь лететь. Но сейчас рассказывать о том, что они разошлись, не самое лучшее время, проще было согласиться. — Будешь разговаривать, ты положи мой хороший нож на стол. Вот если он ножом заинтересуется, тогда стоит брать его замуж. Это будет правильно. Потому что всегда по определению, человек хочет определить себя в лидерстве. В спорте, охоте. Если человек не интересуется оружием — это не добытчик. Понимаешь? Это мне ещё тридцать лет назад один дяденька сказал.
— С которым ты в поезде ехал? — поинтересовалась мама, зажимая себе рот. — Ой, мне нельзя говорить. Простите.
— Да с ним. Нож это для мужчин. А вот маму, я по другому признаку выбирал, не скажу сейчас. Не скажу. Вот если он сейчас на нож глядит неуважительно, это не добытчик. Что?… Я сижу истины… объясняю! Наливай!
Стопка, стопка, становилось всё хуже и хуже. Отец обращался к брату Ирины, как к «телу» и через слово вставлял мат. Он учил двенадцатилетнего ребёнка жизни, а у мальчика и так не было детства. Маты, маты, одни маты. К ребёнку было отношение хуже, чем к какому-либо животному или предмету. Ирина разозлилась и стала кричать на отца, она сама не понимала, для чего ей это. Ведь он пьяный и на следующий день ничего не вспомнит. Но сейчас девушка думала лишь о том, чтобы защитить брата. Ирина кричала, сколько было сил, из глаз градом лились слёзы, уже несколько раз она повторилась, что они дети, и отец не должен так говорить о них.
Нервы больше не выдерживали. Ирина вскочила из-за стола и побежала в свою комнату. Дверь громко хлопнула, задрожали стекла, очень медленно со скрипом повернулся ключ в замочной скважине. Белую тонкую деревяшку с шестью окошками можно было выбить с одного раза, но это хоть какая-то преграда. Девушка вжалась в диван, она плакала, ничего не могла с собой поделать, были слышны тяжёлые шаги, ступни отца прилипали к линолеуму, он был всё ближе.
