Наконец, запыхавшись, папа пробился в первый ряд. Я задрал голову на человека в очень помятой шляпе. Он держал на руках собаку.
Шерсть у неё была как у козлёнка – длинная, серо-белая, волнистая, а нерасчёсанная чёлка закрывала глаза, и казалось, что собака спит. Но она не спала, потому что чёлка над глазами всё время вздрагивала. И шевелились тёмные курчавые уши.
Я цокнул языком.
Собака потянула носом, направленным прямо на меня, вскинула чёлку. И в это мгновенье я успел взглянуть в блеснувшие на солнце, полные слёз собачьи глаза.
Не успев ни о чём подумать, я потянул папу за пиджак. Он нагнулся. Я сказал:
– Давай унесём его отсюда! Давай купим!
– Ты думаешь, это будет то самое необычное?
– Конечно! Ушли без собаки, а приходим с собакой. Мы уже переглянулись. Давай быстрей, а то кто-нибудь другой захочет купить!
Папа сложил на груди руки и наморщил лоб. Он задумался.
У хозяина собаки то и дело спрашивали, сколько она стоит. Он коротко отвечал:
– Двадцать.
При этом глаза его как-то неприятно бегали по сторонам, и я подумал, что лучше бы не у собаки глаза были прикрыты чёлкой, а у него.
Услышав цену, многие, даже не торгуясь, выбирались из толпы. Я, не переставая, дёргал папу за пиджак. Наконец он спросил:
– Какой породы щенок?
– Помесь пуми – венгерской овчарки – с деревенской лайкой, – ответил хозяин.
– Разве деревенские лайки бывают?
– Раз бывают городские, значит, есть и деревенские, – сказал хозяин.
– Логично, – заметил папа. – А родословная и вообще документы на него у вас есть?
– Нет. Я вывез пса из Закарпатья. Если думаете, что он краденый, могу предъявить свой паспорт.
Хозяин полез в карман за документами.
– Я вам верю, – сказал папа. – Но родословная у него есть?
– По линии овчарки – прапрапрадед был чемпионом Австро-Венгрии. Фон Тюбинген-Млецки. А прапрапрабабушка – фон Заксенгузнер. По линии лайки никого из знаменитостей нет.
В толпе засмеялись. Я не понял, шутит хозяин или говорит серьёзно.
Какая-то старушка недовольно заметила:
– Расхваливает! Деньги большие запросил, а домой принесёшь и пожалеешь. То одно, то другое. А рынок – не магазин. Обратно не воротишь.
После этих слов какое-то помятое лицо хозяина задёргалось, и он ехидно сказал старушке:
– К собаке прилагаются запчасти: лапы передняя и задняя, четыре клыка, хвост и дюжина блох.
Кроме меня и папы, все засмеялись, а старушка обиженно вышла из толпы.
– У меня есть вопросы, – сказал папа. – Возраст, имя, характер. Пожалуйста, без шуток.
– Полгода ему примерно. Ни на одно из имён не откликается. Да, да! Характер весёлый. Озорной. У меня не было времени его воспитывать.
– Понимаю, – сказал папа, посмотрев на опухший нос хозяина.
– Что ещё вас интересует? Причина продажи?
– Догадываюсь, – сказал папа, взъерошил и без того растрёпанного щенка, потрепал ему уши и пощупал нос.
«Покупай же! Покупай же!» – молил я про себя папу.
Он попросил поставить щенка на ноги. Хозяин спустил его на землю. Пёс постоял немного и улёгся, уткнувшись носом в вытянутые передние лапы.
Я сел перед ним на корточки и осторожно погладил. Щенок тихо-тихо дрожал. Может быть, он плакал? И не знаю почему, я вдруг почувствовал, что мы не расстанемся.
– Ну что? Купим? – спросил папа, тоже присев на корточки перед щенком. (Я кивнул.) – Деньги есть. Но мы не подумали о маме. Помнишь, что она сказала, когда мне хотели подарить бульдога?
Я вспомнил. Мама тогда сказала папе:
«Или я, или бульдог. Выбирай!»
«Конечно, ты!» – сказал папа, но мама обиделась за то, что он задумался перед тем, как ответить…
– То-то и оно-то, – вздохнул папа, а хозяин между тем снова взял щенка на руки и презрительно смотрел на нас сверху вниз. Кажется, он собрался уходить.
– Уговорим! Вот посмотришь – уговорим! – затеребил я папу.
Он наконец решился, и всё стало происходить, как во сне.
Папа, не торгуясь, протянул две десятки хозяину, я подставил руки, и мне с минуту не верилось, что на моих руках лежит дрожащий мохнатый щенок.
Хозяин быстро спрятал деньги и, наклонившись к папе, сказал:
– Щенок не краденый. Запомните мою фамилию. – Он раскрыл какое-то удостоверение.
Папа заглянул в него и спросил:
– Аппетит хороший?
– Не избалован. Ест всё. Почаще водите гулять. Пёс породистый. Зарегистрировать его я не успел. Пока!
Папа слушал с растерянным видом, но отступать уже было некогда.
Затем бывший хозяин таинственно исчез, а мы заметили, что на щенке нет ни ошейника, ни поводка.
Папе пришлось вынуть из брюк ремень и с помощью двух скрепок соорудить ошейник с поводком.
Я убедился, что ремень затянут не туго, крепко зажал его конец в руке и опустил щенка на землю.
– Ну, пошли, Рекс! – убито сказал папа.
Я догадался, что он, не переставая, думает, как мы придём домой и что скажет мама.
Щенок не откликнулся на имя Рекс. Тогда я легонько дёрнул папин ремешок, и щенок поплёлся за мной, понуро опустив голову, а папа шёл немного впереди нас, то и дело подтягивая спадавшие брюки. Изредка он оборачивался и выкрикивал то ласково, то строго:
– Трезор!.. Грант!.. Тузик!.. Бэмс!.. Полкан!.. Чандр!.. Тёшка!.. Чоп!.. Ринг!.. Кутя!..
Но наш щенок не обращал никакого внимания на все эти выдуманные папой имена.
Вдруг, разозлившись на это, папа засунул два пальца в рот, оглушительно свистнул, и наш щенок даже присел от испуга, а мне показалось, что от этого страшного свиста в моих ушах заплясали тысячи горошинок и что весь рынок притих на мгновение.
Папа виновато улыбнулся и обратился к толпе:
– Товарищи! Понимаете, я подумал, что нам продали глухонемого щенка. Но он слышит. Слышит! Порадуйтесь этому вместе с нами!
Голубятники стали стыдить папу за то, что он свистит в общественном месте и пугает голубей. Кто-то даже хотел позвать милиционера.
Тогда я потащил папу за пиджак, и он пошёл за мной, извиняясь направо и налево.
Я обиделся, потому что не раз спрашивал, как научиться свистеть двумя пальцами, но папа отвечал, что сам не умеет с детства и других не собирается учить.
Он догадался, о чём я думаю, и весело предложил купить на оставшиеся деньги двух волнистых попугайчиков.
– Скажем маме, что щенки продавались с сопутствующими товарами. Семь бед – один ответ!
У меня сразу пропала вся обида.
– Не надо попугаев. Лучше на такси доедем. В метро нас с собакой не пустят, – сказал я.
Мне было радостно, что мы с папой не потеряли друг друга в такой огромной толпе, и купили щенка, и идём домой, где наша мама, наверно, уже готовит вкусный обед и не знает, что теперь нас будет четверо: папа, мама, щенок и я.
Наш щенок, наверно, принял чью-то длинную ногу в сапоге за столб и поднял уж было лапу, но я вовремя дёрнул за ремешок и побыстрей увёл щенка с территории рынка.
8
Мы заняли очередь на такси. За нами встала тётенька, которая не хотела покупать рыбок, но купила петуха. Папа раскланялся с ней и воскликнул:
– Потрясающая покупка!
В одной руке тётенька держала сумку с петухом, а в другой – картину старичка с бледной курицей, щукой, яблоками, пивом, раками и безглазым гипсовым человеком.
Чтобы позолоченная рама не пачкалась, тётенька поставила её на туфлю с огромной пряжкой.
– За сколько вам достался этот шедевр? – тихо спросил папа.
– Четыре рубля, – так же тихо ответила тётенька и прижала картину к ноге, подозрительно посмотрев на любопытных зевак.
Папа ещё больше напугал тётеньку:
– Такое бывает раз в жизни. Вам чудовищно повезло. Но вы сошли с ума! Такие шедевры в Лондоне возят в бронированных каретах под охраной молодчиков с бесшумными лазерами и мазерами.
Тётенька заулыбалась, не зная, верить папе или нет, а я представил, как на броневик, в котором перевозили тётеньку с картиной, напали бандиты – пять Фантомасов, разогнали всю охрану, не побоявшись лазеров и мазеров, и постучали в дверь броневика.
