словно ее вообще не было. Женщины тогда не в первый раз заподозрили, что Лаван плохо различает цвета.
Глаза Лии и много лет спустя оставались яркими, хотя родные надеялись, что они постепенно поблекнут; различие цвета с возрастом стало даже заметнее, а почти полное отсутствие ресниц лишь подчеркивало эту странность. Лия моргала, как и все прочие, но это было почти неразличимо - казалось, будто бы она никогда не прикрывает веки. Даже тем, кто любил ее, эта особенность напоминала взгляд змеи, а большинство людей так и вовсе не могли смотреть моей матери в глаза. Зато те, кто осмеливались это сделать, щедро вознаграждались поцелуями, объятиями и хлебом с медом.
Иаков смотрел Лие прямо в глаза, и сердце ее растаяло. На самом деле она заинтересовалась юношей еще и из-за роста. Она была на добрых полголовы выше большинства знакомых мужчин, за что и презирала их. Лия понимала, что это неправильно. Разумеется, рост не главное, и наверняка среди тех, чья макушка маячила у нее перед носом, были хорошие люди. Но мысль о том, чтобы возлечь с мужчиной, чьи ноги короче, чем ее собственные, представлялась девушке нелепой. Впрочем, никто ее об этом и не просил. Лия слышала, как люди шептались у нее за спиной, называя ящерицей и ведьмой, а то и похуже. Отвращение Лии к низкорослым мужчинам подкреплялось также и сном, в котором к ней являлся высокий незнакомец, нашептывавший нежные слова.
Правда, сами слова она не запомнила, но в памяти осталось тепло, растекавшееся по бедрам и разбудившее ее. При виде Иакова моя мать вдруг вспомнила тот сон, и ее странные разноцветные глаза расширились.
Иаков тоже одобрительно взглянул на девушку. Хотя он и был поражен и очарован Рахилью, однако не смог не заметить Лию.
Она была не только высокой, но также прекрасно сложенной и сильной. Ей достались полные высокие груди и крепкие ноги, которые виднелись всякий раз, когда складки одеяния распахивались. Руки ее были мускулистыми, как у юноши, но бедра женственно покачивались при ходьбе. Однажды Лии приснился лопнувший гранат с восемью обнажившимися рубиновыми зернами. Зелфа сказала, что это вещий сон, который предвещает рождение восьмерых здоровых детей, и моя мать знала, что это правда, - как знала верные способы делать хлеб и пиво.
В аромате Лии не было никакой тайны. Она пахла дрожжами, потому что пекла хлеб и варила пиво. Она источала запах домашнего очага и уюта - а для Иакова это был аромат плотской любви. Он смотрел на эту крупную молодую женщину, и рот его увлажнялся от желания. Насколько мне известно, отец никогда ничего не говорил о ее глазах.
Моя тетя Зелфа, вторая по старшинству среди сестер, утверждала, что якобы помнит всё, что с ней когда-либо происходило, даже свое собственное появление на свет, а также пребывание в материнской утробе. Она клялась, что в памяти ее запечатлелось, как после нескольких дней мучений (Зелфа родилась вперед ногами) умерла в Красном шатре ее мать. Лия презрительно фыркала, когда слышала подобные заявления, хотя делала это украдкой от сестры, ведь Зелфа была единственной, кто заставлял ее попридержать язык.
Воспоминания Зелфы о приходе Иакова не походили на рассказы Рахили или Лии, но Зелфу вообще мало занимали мужчины: она считала их всех наполовину животными, волосатыми и грубыми.
Да, мужчины были нужны женщинам, для того чтобы делать детей и передвигать тяжести, но в остальном она не видела смысла в их существовании и совершенно не поддавалась их обаянию. Зелфа страстно любила своих сыновей, но лишь до тех пор, пока у них не стали пробиваться бороды, после чего едва удостаивала обоих взглядом.
Когда я подросла достаточно, чтобы задавать вопросы о том дне, когда пришел мой отец, тетя сказала, что Иаков заинтересовал ее, поскольку сразу было ясно: этому человеку покровительствует Великий. Зелфа утверждала, что Великий - он же Эль - повелевал громом, вершинами гор и требовал ужасных жертвоприношений. Он мог приказать отцу зарезать собственного сына - отвести его в пустыню и принести там в жертву, словно животное. Это был суровый бог, чуждый и холодный, но - по словам Зелфы - его спутницей являлась Царица Небесная, которую она любила во всех проявлениях и под любыми именами.
Зелфа рассуждала о богах и богинях больше и чаще, чем о людях. Порой я находила это утомительным, но она так ловко плела нить повествования, что ее истории завораживали: то были легенды о Великой Матери Нинхур-саг, о Первом Отце Энлиле. Зелфа слагала удивительные гимны, в которых люди, встречаясь с божествами, вместе танцевали под звуки флейт и цимбал, и распевала их высоким голосом, аккомпанируя себе на маленьком глиняном барабане.
С возраста первой крови Зелфа воображала себя своего рода жрицей, хранительницей сокровенных тайн Красного шатра, дочерью Ашеры, сестрой Сидури, наставлявшей женщин в их делах. По-моему, это было глупо: ведь только в больших храмах, возведенных в городах, жрецы служили богиням, а жрицы - богам. Кроме того, у Зелфы начисто отсутствовал пророческий дар. Не было у нее и таланта травницы, она также не умела читать по внутренностям животных. Единственное сбывшееся предсказание Зелфы касалось восьми зерен граната, приснившихся Лие.
Зелфа была дочерью Лавана от рабыни по имени Мер-Нефат, которую мой дед купил у египетского торговца в ту пору, когда у него еще имелись средства. По словам Ады, мать Зелфы была стройной, с волосами черными, как вороново крыло, и такой тихой, что казалась немой - эту материнскую черту дочь не унаследовала. Зелфа была всего на несколько месяцев младше Лии, и, когда ее мать умерла, Ада кормила грудью обеих девочек. Они очень подружились: вместе играли, пели песни, смеялись, вдвоем ухаживали за овцами, собирали ягоды. Во всем свете им не нужен был никто другой, кроме Ады.
Зелфа была почти такой же высокой, как Лия, но тоньше в кости, с изящными ногами и руками. Темноволосые, с кожей оливкового оттенка, Лия и Зелфа обе походили на отца, унаследовав его форму носа; точно такой же нос, кстати, был и у Иакова: величественный, с горбинкой - его еще называют орлиным. Разговаривая, Лия и Зелфа помогали себе руками, смыкая большие и указательные пальцы в виде овала. А когда им приходилось жмуриться на солнце, на лицах сестер появлялись одинаковые морщинки.
Вот только у Лии волосы были кудрявые, а у Зелфы прямые и тяжелые, длиной до пояса. Волосы были главным украшением Зелфы, и она не любила прятать их. Помню, тетя
