Виктория Семеновна откровенно поразила меня тем, что, как и Иван Захарович, посоветовала мне поискать себе мужа среди публики, с которой я неизбежно столкнусь на Лазурном Берегу.
– Да что с вами сегодня такое с обоими?! – воскликнула я. – Зачем мне муж?!
– Хотим скинуть на него хоть часть проблем, которые возникают в связи с тобой, – заявил Иван Захарович то ли в шутку, то ли всерьез. Я не поняла. – Думаю, тебе бы подошел какой-нибудь олигарх.
– Зачем мне олигарх?! – заорала я. – Уж кого-кого, а…
– А многие хотят замуж за олигарха, – невозмутимо заметила Виктория Семеновна. – И пособия с советами о том, как за них выходить замуж, расходятся большими тиражами. Сама знаешь.
– Ребеночка тебе пора родить, – вторил ей Иван Захарович, потом заявил, что они с Викторией Семеновной с удовольствием станут крестными мамой и папой моему ребеночку. Виктория Семеновна добавила, что мои родители будут счастливы. Им как раз занятие на старости лет, а я смогу дальше работать, как работала.
Я открыла от удивления рот. Это было что-то новенькое. Виктория Семеновна умильно смотрела на меня. Может, это у нее возраст так проявляется? И ее вдруг заклинило на устройстве моей личной жизни. Или это Иван Захарович ей мозги запудрил? С него станется. Он может их запудрить даже нашей главной, выбрав самую подходящую тему: меня.
– Может, подскажете кого-то конкретного? – спросила я, зная, что Иван Захарович никогда ничего не делает просто так и пустых разговоров вести не любит. – Кого бы вы хотели видеть отцом вашего крестника?
– Просто к мужикам присматривайся, – резко ответил Иван Захарович с серьезным выражением лица. – Ко всем нюансам. Главное – будь очень внимательна к мужикам, которые проявляют к тебе интерес.
– А вы считаете, что у мужчины не может возникнуть желания познакомиться со мной просто так? Я, знаете ли, себя сегодня в зеркале видела и осталась довольна.
– У нормального, проживающего в нашем городе – нет, – невозмутимо заявил Иван Захарович. – И дело тут совсем не во внешности. Они тебя по телевизору смотрят и читают твои опусы, поэтому должны иметь представление о том, что у тебя в голове и чем ты целый день занимаешься. Кроме того, должны знать, что ты находишься под моим покровительством, а со мной мало кто желает связываться. То есть теперь никто не желает. А тебя считают моим пресс-атташе. Но вот если кто-то из другого города или страны… Из Москвы, например, или из постоянно проживающих во Франции…
– Да скажите хоть что-то конкретное! – заорала я. – Фамилию назовите, кличку, что угодно!
– К олигархам, к олигархам присматривайся, Юленька, – проворковала прокуренным голосом Виктория Семеновна. Иван Захарович промолчал, только в последний раз напутствуя, очень серьезно сказал:
– Ты знаешь, что может меня заинтересовать… Я верю в тебя, Юля.
Потом мы с Татьяной и Пашкой в спешке готовились к отъезду. Люди Ивана Захаровича быстро организовали нам визы. Мы не задавали лишних вопросов. Татьяна к предложению отнеслась совершенно спокойно.
– Поедем, развеемся, – пожала плечами соседка. – Тебе же не дали никакого конкретного задания, которое нужно выполнить кровь из носу? Точно ничего не объяснили? Вот и не дергайся. Что снимешь – то снимешь. Побольше только наснимай, чтобы претензий не было.
– Интересно все-таки, что Ивану Захаровичу понадобилось на Лазурном Берегу Франции, – не могла успокоиться я.
– На месте разберемся, – сказала Татьяна.
Перед отъездом заглянув в Интернет, я долго смеялась. Какие-то ребята-компьютерщики пришли к выводу, что в позе эмбриона я помещусь в огромном пузе мэра. Картинку под названием «Мэр проглотил журналистку» уже запустили во Всемирную паутину. Рядом стоял призыв: «Спасем Юлю от мэра!» Все высказавшиеся в Интернете граждане были на моей стороне. Я поехала во Францию в прекрасном настроении. Прорвемся!
Глава 3
Летели мы на «Боинге-767», в экономическом классе. В самолете оставались свободные места, хотя и немного. Мы оказались в четвертом ряду самого большого салона. Место у иллюминатора занимал какой-то мужчина, рядом с ним сидел Пашка, через проход – я, потом Татьяна. Тетка рядом с Татьяной летела вместе с двумя детьми, которые сидели на двух креслах после второго прохода. (Места в салоне распределялись по схеме 2–3 – 2.) Два кресла перед Пашкой оставались свободными.
Мужик у окна стал молча глушить виски, купленные в дьюти-фри. Пашка сразу же попросил у стюардессы пиво. Мы с Татьяной сохраняли трезвость и вели разговоры друг с другом и с Пашкой через проход. Мужик рядом с Пашкой все время молча пил.
– Посмотри, какой у него перстень, – вдруг шепнула Татьяна. – На левой руке.
Правда, приглядываться пришлось долго, потому что специально он нам украшение не демонстрировал.
– По-моему, даже с печатью, – прошептала Татьяна, которая уже начала страдать дальнозоркостью. Правда, сейчас она пошла на пользу. – Как в средние века у всяких королей. Такими перстнями письма запечатывали.
– И в них еще яд заливали, – добавила я. – Так что лучше с мужиком за руку не здороваться.
– У него перстень на левой руке, – напомнила Татьяна.
– Значит, вообще лучше близко не подходить, а то нажмет на какой-то потайной рычажок, а там отравленная иголочка выдвинется и – «здравствуй, груз 200».
После кормления и обильных возлияний в конце салона началось какое-то выяснение отношений, которое быстро переросло в драку. Пашкин сосед оглянулся, очень внимательно осмотрел дерущихся, потом попросил у Пашки его пропустить.
Мы с Татьяной вывернули шеи. Мужик по пути подвинул дерущихся и прошел в туалет. Тут раздался голос командира корабля, которому стюардессы явно сообщили об инциденте и своем бессилии. Двух мальчиков-стюардов не хватало для того, чтобы справиться с десятью дерущимися мужиками. Командир корабля требовал прекратить драку, или он будет запрашивать разрешение на вынужденную посадку, а оплачивать расходы придется дерущимся.
– Паша, поснимай, а? – попросила я. – Нам ведь велено снимать все. А это вполне пойдет для «Криминальной хроники».
Драка не прекращалась. Командир корабля сделал очередное предупреждение. Остальные пассажиры, летевшие на отдых, совсем не хотели вынужденной посадки и отсрочки прибытия к месту назначения на неопределенное время, а поэтому попытались вразумить дерущихся словом. Слова не возымели никакого действия. Часть пассажиров просто орала, что им не нужна вынужденная посадка.
Пашкин сосед из туалета не возвращался.
Я с улыбкой на устах давала комментарий в камеру. Будет Виктории Семеновне что поставить в сетку.
Потом внезапно раздался жуткий треск. Все замерли на своих местах. В салоне воцарилась гробовая тишина…
Над рядом кресел, где сидел Пашка, открылись панели, и оттуда выпали желтые кислородные маски. Я точно помню, как видела это, словно в замедленной съемке. Казалось, они вываливаются очень медленно, хотя, наверное, падали быстро. Следующие несколько секунд не помню. Я очухалась только после того, как оказалась на одном из пустующих кресел перед Пашкой с маской на физиономии. Рядом устроилась Татьяна, тоже с маской на лице. Пашка маску натянул, но стоял, продолжая снимать происходящее.
Я поняла, насколько у меня силен инстинкт самосохранения, отточенный работой криминального репортера. Я действовала, словно на автопилоте. Я вначале рванула к ближайшей свободной маске и надела ее, а только потом сообразила, что сделала.
Драка прекратилась сама собой. Требовалось спасать свою жизнь. А маски-то выпали только в крайнем левом ряду…
Пашкин сосед так и не вернулся. «Может, ему плохо стало в туалете?» – запоздало подумала я, хотя теперь, конечно, не собиралась идти проверять, раз в салоне началась разгерметизация.
Пассажиры из среднего и из крайнего правого ряда повскакивали на кресла и рвали панели в потолке. Основная масса орудовала голыми руками, но у части граждан появились вспомогательные приспособления. Я даже понять не могла, откуда они взялись, ведь вроде бы теперь ничего подобного в салон проносить нельзя. Но это были наши люди. Они могут пронести что угодно и куда угодно.
Если несколько секунд назад в салоне стояла гробовая тишина, то теперь народ вопил на все голоса, ругался матом, толкался, падал с кресел, вставал и снова вспрыгивал на них. Толстая тетка, сидевшая рядом с Татьяной, с пластиковой планкой в потолке справилась на удивление быстро, и три маски оказались над креслами, где недавно находились и мы с подругой. Правда, теперь туда переместились теткины дети с крайнего правого ряда.
Из-за занавески в нашем проходе высунулось лицо стюардессы. Вероятно, экипаж отправил девушку выяснить, что происходит в салоне. Командир корабля временно молчал и больше не угрожал вынужденной посадкой. Или он уже связался с землей. Я вовремя дернула Пашку за футболку сзади, показывая, что нужно снять девушку, и сама следила за изменением выражения ее лица. Я опять, словно в замедленной съемке, видела, как на нем отражается ужас. Девушка резко развернулась и убежала в сторону кабины пилотов.
