Да она по-настоящему и не работала. То живописью увлечётся, пишет картины в манере модного соотечественника Джека Веттриано. То вообразит себя новой Вивьен Вествуд и тратит огромные деньги на создание собственной коллекции одежды. То вдруг решает пойти по стопам Фрейда и в 29 лет, в год знакомства со Стивеном, получает диплом психолога. На средства отца была приобретена роскошная квартира в Лондоне, где Анна, участница всех мало-мальски значимых событий культурной жизни, стала проводить большую часть времени.
Ей очень понравилась случайно увиденная статья с фотографией Деверо в «Санди таймс» где тот, приводя остроумные примеры из жизни, доказывал необходимость того, чтобы в своей повседневной деятельности люди придавали большее значение особенностям работы человеческого мозга, отнюдь не всегда способного рационально функционировать. Анна набрала телефон компании Стивена, попросила о встрече, и уже на следующий день, к удивлению сотрудников агентства Simple Solutions, не только оказалась в кабинете их шефа, но и подозрительно надолго задержалась там. Вышли они вместе, и Стивен почему-то не хотел смотреть на секретаршу. Однако Анна посмотрела, и весьма решительно.
– Завтра мистера Деверо не будет, постарайтесь его не беспокоить, – сказала она.
Так Деверо потерял остатки девственности, если, конечно, они у него были.
Энное количество лет спустя в разговорах с Рапозой и Франком Анна с иронией объясняла своё сожительство со Стивеном его же бихевиористскими штучками: «Это мой вариант по умолчанию – default option. Как в ситуации длительного ожидания свободного столика в ресторане (пора уйти, но продолжаете стоять). Или как в случае найма слабого работника, от которого потом трудно избавиться, потому что сами его наняли. Перестань кукситься, Стивен! Ты же знаешь, я не брошу тебя на произвол судьбы».
Жёсткие, плохо поддающиеся укладке рыжие волосы Анны вкупе с изумрудными глазами придавали ей некую демоничность, вызывая у Дмитрия ассоциации с Геллой из романа Булгакова «Мастер и Маргарита».
«Рыжий ген» – редкий. Ученые считают, что во всем мире рыжие исчезнут к 2060 году. Но почему-то именно в Шотландии рыжих рекордное число – 14 процентов населения. Рыжеволосые женщины чувствительнее к жаре и холоду, чем блондинки, шатенки или брюнетки. Они также предрасположены к раку кожи. Возможно, если бы Анна знала об этом, она никогда бы не пролежала весь день на одном из барселонских пляжей в самое августовское пекло, без каких-либо кремов и мазей, желая заживо сгореть. И Дмитрий, а не Стивен был причиной этого.
* * *
Есть историко-философская теория, что XX век начался в 1914 году Первой мировой войной и завершился с исчезновением СССР в 1991-м. Иными словами, продолжался не сто лет, а семьдесят семь. А вот предыдущий – XIX – был, наоборот, почти на пятьдесят лет длиннее: стартовал Великой французской революцией в 1789-м.
Что же касается следующего исторического этапа, то, по версии Франка, с которой категорически не соглашался Деверо, его можно было бы назвать «Междувечье» и уместить в двенадцать лет – с 1991-го по 2003-й или даже обрезать в сентябре 2001 года. Этот период Дмитрий не без усмешки называл в честь американского политолога Фрэнсиса Фукиямы «концом истории». Но подразумевал в отличие от последнего не триумф либеральной демократии западного образца, а её закат вслед за коммунистической идеологией. С 11 сентября 2001-го, терактов в США, – постепенное наступление «эпохи беспредела», исчезновение международного права, нравственных ориентиров, универсально признаваемых критериев добра и зла, вполне вероятно, предшествующее завершению человеческой истории вообще. С 20 марта 2003-го – формальное начало новой эры, зафиксированное бомбёжками Ирака.
Но в 1998 году на Всемирном экономическом форуме в Давосе всё ещё не выглядело столь печально. Премьер-министр России Виктор Черномырдин выступил с докладом «Россия на пороге XXI века», и доклад этот был радужным, хотя до дефолта страны оставалось всего лишь полгода. В ходе одной из дискуссий, посвящённых приватизации в России, произошло столкновение озлобленного Бориса Березовского с угрюмым Джорджем Соросом. Березовский, пребывая в гневе от проигрыша другому российскому олигарху – Владимиру Потанину – и поддержавшему того Соросу на аукционе по продаже блокирующего пакета компании «Связьинвест», упрекал миллиардера в презрительном отношении к российскому рынку. Сорос поначалу пытался давать отпор пассионарию, а затем плюнул и ушел.
Дмитрия не особо привлекали давосские тусовки и разнообразные ухарства баблом российских участников. Куда лучше сверкающий на солнце снег! Хотя, как и герой «Волшебной горы» Томаса Манна Ганс Касторп, Франк, вдыхая давосский воздух, констатировал, что «в нём не хватало ароматов, содержания, влаги, он легко входил в лёгкие и ничего не говорил душе». Дмитрий посетил несколько официальных дискуссий форума – велеречивых, но малосодержательных, на второй день съездил прогуляться в Лихтенштейн, вернулся и опять выслушивал пафосные пророчества самовлюблённых оракулов (ничего потом не сбылось). Но к вечеру Франку повезло: он вдруг заметил книжную экспозицию, в центре которой стоял высокий обаятельно улыбавшийся человек и старательно раздавал автографы. Толпа вокруг него постепенно уплотнялась. «Жоао Рапоза! – услышал Дмитрий чей-то восторженный шёпот, – автор “Повелителя снов”!»
Ни фамилия этого, как выяснилось, бразильского писателя, ни название произведения не были ему известны. Но, заинтригованный, Франк решил купить одну из книг в переводе на английский и отправился в гостиницу, приобретя по дороге бутылку вина.
Настроен Дмитрий был скептически. Он не любил псевдомногозначительные тексты и заголовки. К тому же всё более популярный благодаря Голливуду жанр фэнтези, к которому, видимо, принадлежала книга, вызывал стойкую неприязнь. Но «Повелитель снов» оказался стильной притчей, изобиловавшей тонкими наблюдениями и небанальными рассуждениями. Несмотря на довольно внушительный объём книги, страницы листались стремительно: бразилец, несомненно, был весьма одарённым человеком. В тот день из гостиницы Дмитрий больше не выходил. Заказал ужин в номер и наслаждался открытием неизвестного ему прежде таланта. К утру он одолел все 470 страниц и лёг спать, а вечером отправился на поиски Рапозы.
Он нашёл его в компании высокопоставленных сотрудников Всемирного банка, которые шутливо призывали Жоао выступить в их вашингтонской штаб-квартире с лекцией на тему «Чего за деньги купить нельзя». Франк разорвал их круг, выразил Рапозе восхищение прочитанным, протянул визитную карточку с дописанным от руки номером мобильного телефона и по-английски сказал: «В Москве вас не особо знают. Готов содействовать раскрутке». – «Кярашо, таваришт! – почти сразу же согласился бразилец. И неожиданно добавил: Бля буду».
Так они и познакомились.
Позднее Франк узнал, что неприличному русскому выражению, ещё до развала СССР, Жоао научил какой-то боцман, который после лихого загула в Рио-де-Жанейро потерял все документы, деньги и пару дней жил за счёт писателя, подобравшего его в одном из кафе на Копакабане. Клятву боцмана, не без протестов увезённого позже куда-то сотрудниками советского консульства, Рапоза запомнил потому, что тот всё повторял да повторял её при прощании с бразильцем – обещал обязательно воздать за гостеприимство сторицей. Но исчез навсегда.
* * *
Стивен сблизился с Жоао двумя годами позже. Его компанию наняла бессменный литературный агент Рапозы и, наверное, самое доверенное лицо – Вероника Родригес, перебравшаяся из Рио-де-Жанейро в Сан-Себастьян. Наняла для придания как можно большего паблисити новому произведению бразильца – роману «Моника желает замуж». В США и Великобритании книги Жоао продавались не столь успешно, как на других рынках, и Вероника задалась целью это положение дел изменить.
– Я был поражён, – рассказывал потом Стивен Дмитрию, – каким незаурядным психологом оказался Рапоза. Когда в одной из первых бесед я упомянул, что на смысл слов оратора приходится лишь семь процентов общего впечатления, им производимого, а остальное – внешний вид, манера держаться, тембр голоса и так далее, Жоао кивнул и сказал: «Мне это известно, я всегда это учитываю. Иначе бы уже давно опостылевшую бороду сбрил». Он был осведомлён и о «гало-эффекте» – влиянии общего впечатления о человеке на восприятие и воспроизведение из памяти его отдельных характеристик. «Увы, элемент случайного очень велик, – написал он мне однажды. – Нравится нам это или не нравится, но первое впечатление здорово влияет на последующее отношение к тому или иному персонажу. Порой я с тревогой думаю о том, что в политике гало-эффект ведет к избранию на высшие посты людей некомпетентных, но излучающих властность, оптимизм, уверенность. Подтянутых, но вовсе не семи пядей во лбу. Всё больше Шварценеггеров, всё меньше Черчиллей».
