Еще раз оглянулись — лес поглотил и скалы и озеро.
Время близилось к полудню, длиннее становились тени. Пора было и возвращаться домой. Конечно, к обеду, как обещались, уже не поспеть, но к вечеру, если поторопиться, можно вернуться и, может быть, даже сходить в клуб, кино посмотреть. Так думал Бояров и поторапливал ребят. А они следовали за отцом усталые и проголодавшиеся. Почти через каждые десять шагов Валерка перекладывал корзинку с одной руки на другую. Заметив это, Алешка хотел помочь ему и взялся за ручку, но Валерка сердито отстранился.
Лес в это время как-то притих, словно задремал, смежив зеленые веки. Даже птицы, утомленные от зноя, примолкли, только листья едва заметно шевелились, и тени, как живые, передвигались с дерева на дерево, с тропки на тропку, а меж ветвей таяло, истекая мягкой синевой и светом, небо.
Холмик и ручей у его подножья открылись неожиданно. Валерке сразу же захотелось пить, хотя он пил не так уж давно из лесного озера.
Бояровы подошли к ручью и вдруг увидели, что он огорожен самым настоящим заборчиком с воротцами.
— Глядите, забор! — воскликнул Валерка.
Позабыв, что он очень хотел пить, Валерка с интересом осматривал сооружение. И Алешка не мог удержаться, чтобы не потрогать колышки, какие-то петли.
— Зачем это? — спросил Валерка у отца.
— На птицу ставлено, — ответил Бояров. Он прдсел на корточки рядом с Валеркой.
— Видно, на рябчиков охотились, — уточнил Алешка.
— А как их ставят? — поинтересовался Валерка.
— Ну, ты все-таки сначала попей, — сказал Бояров, и, пока Валерка пил короткими быстрыми глотками, он сидел возле заборчика и рассматривал его.
— Тут порхОвище птичье. Знаешь, что это?
— ПорхОвище? — неуверенно переспросил Валерка и посмотрел на Алешку. — Ну где, наверно, птицы купаются?
— И пьют, — добавил Алешка.
— Верно… Здесь они и пьют. Охотник это и приметил, — продолжал Бояров. — Подойти к воде можно отсюда, вот тут — гляди сюда — и перегорожено на две части. А тут оставлены воротца, в них-то устанавливают петлю, силок, стало быть. Понял? Так.
— А как ловят?
— Рябчик сам ловится… Тут что еще важно? Силки бывают разные: со скользящим узлом, а то еще есть неподвижные… Лучше скользящий. Так, Лешка?
— Лучше, — ответил Алешка. — Мы с Петькой завсегда на скользящий ставим.
— Понял? Так… Потом забивают вот сюда — видишь? — два колышка: один гладкий, другой с зарубкой. На гладкий надевают длинный конец силка, а короткий прикрепляют к концу крючка, зацепленного за зарубку второго колышка. Другой конец колышка привязывают к жерди-перевесу… Понял теперь?
— Понял. — Валерка зачарованно смотрел на заборчик и вдруг попросил:
— Поставим силок. Ну один.
Бояров хорошо понимал Валерку, и, если бы позволяло время, он бы, наверно, не отказал ему, но пора было возвращаться домой. Солнце уже свернуло с полудня, низом, под лапами елей, тянуло свежим ветерком. Конечно, августовское солнце зайдет не скоро, но идти-то еще далеко.
— В другой раз, сынок. Домой пора.
Валерка обиженно засопел, поднял корзину.
— Когда это еще будет?
— В следующее воскресенье, — сказал Бояров, поднял ветку, отмерил на глаз семь-восемь сантиметров, срезал уголок.
— Возьми.
— Манок?!
— Он самый… А знаешь, как свистеть?
— Просто.
— Совсем не просто. Свистеть тоже надо уметь. — Бояров свистнул раз-другой, прислушался. Под ногами потрескивали ветки, сухие, словно после пожара, и вдруг где-то в стороне послышался свист. — Слыхал? Рябчик это. Получается у него примерно вот такое: пя-ять, пя-ять, пять те-те-ре-вей. Первые два «пять» длинные, а трель в конце короткая, с ударением на слове «пять».
— Правильно! — воскликнул Валерка. Он слушал отца с открытым ртом, боясь пропустить хотя бы слово.
— Но самое важное для охотника — научиться издавать конечную трель. Рябчик издает и такие звуки: ци-ци-ци.
— А я не слыхал.
— Прислушайся.
— А когда он летит, — сказал Алешка, — то свистит, ну, будто поет.
Так, разговаривая, Бояровы, наконец, выбрались из зарослей на большую поляну, на которой росли две опаленные молнией пихты. Отец и Алешка пошли быстрее, а Валерка отстал: ему хотелось посмотреть на белку, которая несла сосновую шишку, но, увидев, что отец и Алешка отошли далеко, бросился догонять их и тут же остановился: в пятку больно впилась колючка.
Он подцепил ее двумя пальцами и… сломал. А отец и Алешка были уже у края поляны. Валерка сделал несколько шагов, чтобы догнать их, но колючка еще глубже впилась в ногу, и, не выдержав, он вскрикнул.
Отец встревоженно обернулся:
— Что с тобой?
— Колючка.
Отец подошел к Валерке, опустился на корточки, попытался вытащить занозу и не смог — она засела глубоко.
— Вот проклятая.
— Смотрел бы лучше под ноги, — сердито сказал Алешка.
— Хорошо тебе — в ботинках.
— А кому говорили: надень туфли?
Валерка не ответил.
— Молчишь?
— Потише, петухи! — Отец разорвал пополам носовой платок и перевязал ногу.
— Вот так ладно будет. А дома вытащим занозу.
Валерка встал и, взяв корзинку, прихрамывая, сделал несколько шагов.
Алешка подобрал по дороге палку и подал брату:
— Возьми. Легче будет.
Валерка взял ее, и верно, с палкой стало гораздо легче идти.
Бояров пристально осматривал лес. По его расчетам, должен был начаться редкий сосновый подлесок, лет пять тому назад посаженный возле поселка, а тут что ни шаг, то лес гуще…
Валерка остановился. Опустил на землю корзину.
— Чего ты?
— Болит.
Останавливаться, делать привал? А там, гляди, повечереет, идти станет еще труднее, и кто знает, когда они доберутся домой, Маша будет волноваться. Бояров решил идти, чего бы это ни стоило. Валерку он понесет на себе.
— Полезай-ка.
Тот послушно взобрался отцу на закорки.
— Двинули.
В полном молчании миновали одну поляну, другую, а конца лесу все не было. Между тем подул ветер, на небе закурчавились первые облака, тени стали гуще.
Бояровы шли прямиком, без дорожек и тропинок; на их пути попадались то обросшие мхом пни между огромных сосен и пихт, то заросшие сырые буераки.
ЗАБЛУДИЛИСЬ
Поляна, на которой Валерка наколол ногу, появилась неожиданно. Ее легко было узнать по двум пихтам, обожженным молнией. На эти деревья они обратили внимание еще в первый раз: одно — с двумя огромными пальцами-пиками, другое — высокое и тонкое, как антенна.
Бояров осмотрелся. Поляна, как венком, окружена соснами и пихтами. То там, то здесь горят пижмы — дикие желтые рябинки, раскидистые донники, золотарники — «золотые розги». Место приметное. А если к тому же делать ножом зарубки на деревьях, то ничего не стоит отыскать эту поляну снова, даже в сумерки. И Бояров решился. Он опустил Валерку, поставил на землю корзину, застегнул на все пуговицы косоворотку, зачем-то снял картуз и сдул с него несколько сосновых иголок.
