— Кронаты готовили и раньше. Они имеют торговую марку, и на их изготовление уходят часы. Мои называются «крупоны». Это по-прежнему микс пончика и круассана, но на мой запатентованный рецепт требуется всего двадцать минут от теста до готового блюда. Себестоимость небольшая. Это, в сочетании с забавной концепцией, когда клиенты берут номерок, чтобы разместить свой заказ, делает «Проснись и пой!» оригинальной пекарней. Бизнес вырос на триста процентов с тех пор, как я запустила автомат с номерами. В среднем мы продаем пятьсот крупонов в день. Это весело. Уникально. И именно поэтому я открываю вторую точку и готовлюсь запустить национальную франшизу. Мой бизнес — это большое дело, мама. — Я тяжело выдыхаю, чувствуя себя так, будто только что разгромила ее доводы в пух и прах своим бизнес-портфолио, но по маминому выражению лица понимаю, что она не слышит меня.
— Крупоны, кронаты. Одно и то же, — насмехается она, отмахиваясь от меня, как будто я говорю о погоде. — Пусть Натаниэль будет твоим спутником на нашей юбилейной вечеринке в пятницу. Он будет так мило смотреться на фотографиях, и девочки с аквааэробики наконец-то перестанут спрашивать, встречаешься ли ты с кем-нибудь. — Она наклоняется и, понизив голос, добавляет: — Зубы Натаниэля выглядят намного лучше после того, как ему поставили брекеты. Давай я тебе покажу.
Она лезет в сумочку за телефоном, и я тут же отступаю назад, снимаю бандану и встряхиваю волосами. Обычно я очень тщательно слежу за чистотой и санитарными условиями в своей пекарне и требую, чтобы мои сотрудники всегда носили сетку для волос или повязку на голову. Но моя мать, тычущая мне в лицо знакомым детства, как будто он ее последняя надежда стать бабушкой, сводит меня с ума.
Натаниэль — сын лучших друзей моих родителей, и они вчетвером пытались свести нас вместе с тех пор, как мы были подростками. Когда Нейт уехал в колледж на Западном побережье, я думала, что больше не увижу его. Но вот уже несколько недель мама говорит о его возвращении в Боулдер, чтобы возглавить бизнес своего отца, и она как будто слышит свадебные колокола, хотя я не видела парня уже десять лет.
— Бывают мужчины гораздо хуже, тыковка. — Мама снова пытается сунуть мне в лицо свой телефон, и прежде чем выплесну на нее весь свой гнев и устрою сцену перед клиентами, я поворачиваюсь и бегу по коридору к заднему выходу.
Большинство моих разговоров с матерью проходят примерно так. Она вмешивается и пытается свести меня с ума, пока я не взрываюсь, а потом она уходит. Затем звонит папа и уговаривает меня извиниться, и все начинается сначала, когда появляется другой мужчина, который, по ее мнению, идеально мне подходит. Это повторяется с того момента, как я стала достаточно взрослой, для того, чтобы принести потомство в этот мир.
Теплый сентябрьский воздух ударяет мне в лицо, когда я врываюсь в переулок. Мне бы очень хотелось, чтобы у моей матери было больше детей. Тогда она могла бы рассредоточить свое внимание, или, по крайней мере, мне было бы кому посочувствовать. Но все, на чем она сосредоточена в эти дни — это моя личная жизнь. Как будто она установила часы моей фертильности на своих часах Apple или что-то в этом роде. Но Нейт? Боже, я не могу пойти на вечеринку с Нейтом. Я не видела его с тех пор, как мы были подростками, и… мы расстались при довольно неловких обстоятельствах.
Мой взгляд останавливается на мусорном контейнере за дверью, и раздражение возрастает еще больше.
— Рейчел же сказала, что Зандер убрался здесь, — рычу я себе под нос и, засунув бандану в карман, наклоняюсь, чтобы собрать вывалившейся мусор.
Рейчел — моя правая рука в пекарне, и так же, как и Зандер, прекрасно знает о моей политике: задний двор пекарни, должен выглядит так же хорошо, как и передняя часть.
Я слышу, как за мной открывается дверь, и, не оборачиваясь, говорю сквозь стиснутые зубы:
— Мама… я не буду смотреть на фотографию Нейта. Мне все равно, насколько хорошо сейчас выглядят его зубы. — Выбрасываю пустую коробку из-под сливок в мусорный контейнер, от которого воняет так, что у меня сводит живот.
— Кто такой Нейт, и нужно ли мне надрать ему задницу? — спрашивает низкий голос, и мой желудок снова скручивается совсем по другой причине.
Медленно оборачиваюсь и вижу Дина, стоящего в переулке и выглядящего… как Дин.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, мой голос все еще хриплый от адреналина, пока я в полной мере уделяю внимание его внешности.
Парень ухмыляется и прислоняется к кирпичной стене, выглядя как чертова модель «ДжейКрю»4. Дин — один из тех раздражающих модников, которые умудряются придать метро-сексуальному стилю мужественный вид. Его блестящие шоколадно-коричневые волосы и идеально подстриженная борода всегда безупречны. Обычно он приходит в пекарню в безумно узких слаксах и элегантных блейзерах с уникальной классической рубашкой под ними. Но сегодня у него более непринужденный образ: дизайнерские (и очень узкие) джинсы с манжетами, дорогие кожаные ботинки и приталенная рубашка на пуговицах без единой морщинки. Парень выглядит сексуально.
Черт бы его побрал.
Дин жестом показывает в сторону пекарни с виноватым выражением лица.
— Ты выглядела так, будто была готова напасть на пенсионерку. — Он поднимает руки вверх в знак капитуляции. — Обычно я не имею привычки надирать задницы пожилым женщинам, но с этим «парнем с идеальными зубами» я, пожалуй, справлюсь.
Я закатываю глаза и пытаюсь поправить волосы, потому что, должно быть, выгляжу как сумасшедшая по сравнению с его идеальными волосами.
— Это была моя мать, и она делает мою жизнь невыносимой. Это вроде как ее специальность.
Дин кривится за стеклами очков в темной оправе.
— У меня у самого такая мать. Иногда они могут быть теми еще занозами.
— Мягко говоря, — бормочу я себе под нос.
Дин скрещивает руки на широкой груди и прищуривает на меня свои глаза цвета какао.
— Я отличный слушатель, если хочешь поговорить об этом. Не знаю, сделал бы это Люк Дэйнс для Лорелай Гилмор, но Дин Мозер делает это для своих друзей довольно часто.
Я смеюсь, глядя на него в ответ, ожидая подвоха, но вижу, что парень серьезен, что… удивительно.
— Мы достаточно близки, чтобы обсуждать семейную драму?
Парень наклоняет голову и щурит глаза от яркого солнца.
— Я бы сказал, что мы уже некоторое время дружим, так что я голосую «за».
Я качаю головой от этой мысли. Дин уже много лет приходит в мою пекарню со своим компьютером и очками Кларка Кента, чтобы делать все то, что он, черт возьми, делает на своем ноутбуке. Наше взаимодействие было довольно поверхностным, пока мой разработчик франшизы, Макс, официально не познакомил нас в прошлом году. Макс сказал мне, что его хороший друг Дин — знаток фондового рынка с новой компанией хедж-фонда, и он хотел диверсифицировать свое состояние. А поскольку я искала финансового спонсора для запуска своей второй пекарни в Денвере, Дин мог стать для меня идеальным человеком.
Теперь Дин Мозер официально является молчаливым инвестором5 пекарни «Проснись и пой!» в Денвере. И с тех пор, как мы поставили свои подписи в договоре, Дин с удовольствием болтает со мной в пекарне почти каждую неделю. Его флирт далеко не молчаливый, но я достаточно наблюдала за ним в пекарне, чтобы понять, что именно так парень общается со всеми своими друзьями. И я бы солгала, если бы сказала, что он не приятен на вид, а наши еженедельные перепалки не придают дополнительную изюминку моим будням.
Независимо от нашей крепнущей дружбы, деловых отношений или невинного флирта, инвестиции Дина очень важны. Макс говорит, что как только мы откроем вторую пекарню, у меня появится денежный поток для запуска моего франчайзингового плана и выхода на национальный и, возможно, международный уровень — цель несбыточной мечты.
Цели. У меня есть цели, которые моя мать, похоже, не в состоянии понять.
— Друзья или нет, тебе не нужно выслушивать мои проблемы, Дин.
