Терпеть не могу оставаться рядом с мертвым телом. Назад, на крыши.
– Ну как, Голос, понравилось? – спросил я, потягиваясь под луной, точно кот.
– Хм-мм. Само собой, всегда это любил.
– Тогда хватит хныкать.
И он растаял. Впервые. Сам покинул меня. Я задавал ему вопрос за вопросом. Ни ответа. Ни звука.
То было три года назад.
Я находился тогда не в лучшей форме, на спаде, в ничтожестве. Да и во всем вампирском мире дела шли хуже некуда. Каждую ночь, в каждой передаче Бенджи звал меня вернуться из добровольного изгнания. И все остальные умоляли вместе с ним. «Лестат, ты нам нужен!» Горестные вести неслись отовсюду. И я не мог отыскать многих друзей – ни Мариуса, ни Дэвида Тальбота, ни даже древних близнецов. Прошли те времена, когда мне не составляло труда связаться с любым из них.
– Мы племя сирот! – взывал Бенджи по вампирскому радио. – Юные вампиры, будьте мудры! Встретив кого из старших, бегите от них. Они не старейшины, не вожди нам, как бы давно ни пребывали во Крови. Они отказались нести ответственность за младших братьев и сестер. Будьте мудры!
В ту стылую жуткую ночь меня томила жажда, невыносимая жажда. О, в техническом смысле кровь мне уже не нужна. В жилах моих течет столько крови Акаши – столько первичной крови древней Матери, что хватит на целую вечность. И все же меня терзала жажда, я должен был утолить ее, избавиться от мучений – во всяком случае, так я уговаривал себя во время ночного набега на Амстердам, расправляясь с первым попавшимся преступником и убийцей, какого только встречу. Я был очень осторожен. Я прятал тела. И все же безрадостное сочетание: горячая вкусная кровь – а вместе с нею видения грязных и жалких умов, внезапное приобщение к презираемым мной чувствам и эмоциям. Все как встарь, все как встарь. Сердце мое страдало. А в таком настроении я опасен для невинных – и слишком хорошо это знаю.
Около четырех утра меня совсем скрутило. Я сидел, скорчившись, согнувшись, на железной скамье в маленьком парке, затерянном средь самых скверных районов города. В тумане лучились грязным светом кричащие фонари. Я промерз насквозь и со страхом думал, что не создан для всего этого. Не создан быть вампиром. Не гожусь в настоящие бессмертные вроде великих Мариуса, Мекаре, Хаймана или даже Армана. Это все не жизнь. В какой-то момент боль моя достигла такого предела, что мне показалось, будто сердце и мозг мне пронзает острый меч. Я скорчился на скамье, обхватил шею руками и мечтал только об одном: умереть. Закрыть глаза и уйти из жизни.
Вот тут-то снова раздался Голос.
– Но я люблю тебя!
Я вздрогнул. Я не слышал Голоса уже так давно – и вот он зазвучал снова: этот интимный тон, мягкий, ласковый, как поглаживание, как прикосновение к голове нежных пальцев.
– Почему? – спросил я.
– Из них всех я больше всего люблю тебя, – отозвался Голос. – Я с тобой, я люблю тебя.
– И кто ты? Очередной мифический ангел? Очередной дух, что метит на роль бога?
– Нет.
Но с первой же секунды, как он заговорил, во мне начало разгораться тепло, внезапное тепло – такое тепло, по словам наркоманов, испытывают они при введении предмета своей зависимости. Приятное, ободряющее тепло, какое я ненадолго обрел, став вампиром. Я начал вдруг слышать дождь: но не утомительную унылую капель, а прелестную тихую музыку во всем вокруг.
– Я люблю тебя, – повторил Голос. – Давай, вставай. Уйди из этого места. Вставай. Тебе надо двигаться. Иди. Дождь не такой уж и холодный. Ты сильнее дождя, сильнее скорби. Иди и делай то, что я тебе велю…
Я повиновался.
Встал, пошел прочь, вернулся к элегантному старинному отелю «Де Л’Еуропе», где остановился в этот приезд. Поднялся в просторную, оклеенную изысканными обоями спальню и опустил тяжелые бархатные шторы, отгораживаясь от рассветного солнца, сияния белых небес над рекой Амстел и звуков наступившего утра.
А потом замер. Закрыл руками глаза и скорчился, скорчился под гнетом одиночества столь невыносимого, что в тот момент – будь у меня выбор – стократ предпочел бы смерть.
– Ну, полно, я же люблю тебя, – снова заворковал Голос. – Ты не одинок! И никогда не был одинок.
Я чувствовал этот Голос – внутри и снаружи, точно теплые объятия.
Наконец я лег спать. А Голос пел мне – на этот раз по-французски – стихи, положенные на дивный «этюд грусти» Шопена.
– Лестат, возвращайся во Францию, в Овернь, где ты рожден, – нашептывал он, словно находился совсем рядом со мной. – Там стоит замок твоего отца. Езжай туда. Всем людям нужен дом.
До чего нежно звучали эти слова, до чего искренне.
Странно, что он это предложил. Я и в самом деле владел старинным разрушенным замком. Много лет назад я, сам не знаю, зачем, нанял архитектора и каменщиков восстановить его. И теперь этот замок встал у меня перед глазами: древние круглые башни на утесе над полями и долинами, где в былые дни так много людей голодало и влачило жалкую жизнь, где когда-то влачил жалкую жизнь и я, озлобленный мальчик, твердо решивший убежать в Париж, повидать мир.
– Езжай домой, – шептал Голос.
– А почему ты не затворяешься на покой, как я? – поинтересовался я. – Солнце встает.
– Потому что там, где сейчас я, еще не утро, милый мой Лестат.
– Ага, значит, ты все же вампир, да? – спросил я и понял, что подловил его. От радости я даже засмеялся. – Ну конечно же!
Он пришел в ярость:
– Ах ты, несчастный, неблагодарный, жалкий Принц-Паршивец…
И снова покинул меня. Что ж. Почему бы и нет? Но я-то еще не разгадал до конца загадку Голоса, даже приблизительно не разгадал. Кто он? Просто-напросто могучий древний бессмертный, что передает сообщения с другого конца света, перекидывая их от одного вампира к другому – как может путешествовать свет, отражаясь от зеркала к зеркалу? Нет, немыслимо. Голос у него звучал слишком уж интимно, слишком тонко. Конечно, просто телепатический зов другому бессмертному таким образом послать можно. Но уж никак не общаться настолько прямо и непосредственно.
Когда я проснулся, разумеется, уже настал ранний вечер. Амстердам наполнился ревом машин, шелестом велосипедных шин, мириадами голосов. Запахом крови, качаемой бьющимися живыми сердцами.
– Ты еще здесь, Голос? – шепнул я.
Молчание. Однако меня не покидало ощущение, да, твердое ощущение, что он где-то рядом. Я чувствовал себя совершенно несчастным, страшился за себя, боялся собственной слабости, неспособности любить.
Тогда-то все и случилось.
Я подошел к высокому, в полный рост, зеркалу на двери ванной комнаты, чтобы поправить галстук. Вы же знаете, какой я щеголь. Даже в нынешнем своем жалком состоянии я не преминул облачиться в элегантный пиджак от Армани и парадную рубашку, и теперь вот – ну да, хотел поправить яркий и стильный шелковый галстук с рисунком ручной работы. Но моего отражения в зеркале не оказалось!
Там оказался я – но не мое отражение. Другой я: улыбающийся, взирающий сам на себя победоносными сверкающими глазами, прижавший обе руки к стеклу, точно к окну темницы. Да, та же одежда, да и во всем прочем я, вплоть до длинных волнистых золотых локонов и ярких синевато-серых глаз. Но не отражение.
Я пришел в ужас. В ушах смутным эхом зазвучало слово «доппельгангер» – и весь ужас, связанный с этим словом. Не знаю, под силу ли мне описать, как жутко это все было – мое обличье, населенное кем-то иным, смеющееся надо мной, угрожающее мне.
Не подавая виду, что испугался, я продолжил как ни в чем не бывало поправлять галстук. А двойник продолжал улыбаться ледяной издевательской улыбочкой. В голове у меня раздался смех Голоса.
– Ждешь от меня похвалы, Голос? – спросил я. – А мне-то казалось, ты меня любишь.
Удар попал в цель. Его лицо – мое лицо – сморщилось, точно у плачущего ребенка. Он вскинул руки, словно бы защищаясь. Растопыренные дрожащие пальцы, растерянные глаза. Изображение исчезло, а на смену возникло настоящее отражение, я сам – озадаченный, слегка напуганный и не на шутку разозленный. Я в последний раз поправил узел галстука.
– Я люблю тебя! – произнес Голос печально, почти скорбно. – Люблю!
И снова задрожал, взревел, разбился смешением языков – русского, немецкого, французского и латыни.
Той ночью, начав очередной сеанс вещания из Нью-Йорка, Бенджи сказал, что так продолжаться не может. Он призывал юных вампиров покинуть большие города. Призывал старших членов нашего племени.
Я сбежал от всего этого в Анатолию. Хотелось снова увидеть Айя-Софию, прогуляться под древними сводами. Хотелось навестить развалины Гебекли-Тепе, старейшего неолитического поселения в мире. К черту проблемы нашего племени! Да с чего вообще Бенджи взял, что мы все – одно племя?
Глава 2
