– Мужики, я был военным. Офицером. Имел приличное денежное довольствие. В поле бесплатное питание. К тому и на одежду особо тратиться не надо было. Произошло ЧП и что? Кто-то, может быть, и опустил бы руки. Стал бы пить.
– Вы герой. Вы людей спасли, – уважительно говорит Боря.
– Герой, не герой, а стал учителем. И нашел на этом поприще себя. Без денег не проживешь. Это точно. Но и упираться в одни деньги нельзя. В работе человек должен находит удовольствие. Творческое начало. Иначе, это рабство.
Виктор Иванович так распалился, что не заметил, как Боря вышел из-за стола. А когда заметил, то решил, парень пошел в туалет.
Потом вступил Юрий. Он говорил о своей детской мечте побывать на море.
– Я кино смотрел про нашего адмирала Ушакова. Как он турок бил на Черном море. Вот бы поехать туда.
– Я бы в горы поехал. Что море? Искупался, позагорал и все? А в горах красиво, – Коля финн.
Пойдет пять лет, и он с товарищами в горах Кавказа вспоминая кинофильм «Вертикаль», будет петь песню оттуда: «Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал».
Внизу народ будет обсуждать итоги XXIII съезда КПСС.
Наши «китайские товарищи» на XI пленуме ЦК КПК по указанию Мао Цзэдуна начнут культурную революцию.
Помню как мы девятнадцатилетние мальчишки, студенты второго курса Корабелки переиначивали название молодой китайской гвардии хунвейбинов.
Американцы бомбят Ханой и Хайфон. Не мог я тогда сообразить, что это идет, по сути, война между СССР и США. Как высок был среди нас, молокососов воинственный дух: «Нас бы туда, да танки наши. Мы бы показали этим янки и Нагасаки, и Хиросиму».
Но существовал и иной круг людей. Им до обморока было страшен тот факт, что Брежнев перестал очернять все, что связано с именем Сталина. Я узнаю о «письме двадцати пяти» в Москве в декабре шестьдесят шестого года.
Дальняя родственница мамы, доктор медицины, работавшая во Второй Градской больнице, недавно потерявшая мужа, приютила меня на недельку. Отец выделил мне деньги: «Побывай в Москве. Ты технарь, а в наши сокровищницы культуры ни ногой. Может быть, в столице сподобишься и сходишь в Третьяковку и Пушкинский музей»
Это она, мамина родственница рассказала о письме.
– Дорогой мой молодой друг, вы в своем Питере живете, как на выселках. Ты должен знать! – возвысила она голос, – двадцать пять лучших умов и творцов Союза подписались под письмом к Брежневу с требованием прекратить восхвалять Сталина.
Я запомнил имена кинорежиссера Рома, художника Пименова, писателя Катаева, актера Смоктуновского. Запала в память фамилия Академика Сахарова.
А в последний день моего пребывания у гордой москвички я узнал о судебном процессе над какими-то опальными писателями Даниэлем и Синявский. Позже мне откроют «тайну» их псевдонимов за рубежом.
Поскольку в СССР художественные произведения этих писателей не печатались, они переправляли их на Запад, где публиковались под псевдонимами Абрам Терц (Синявский) и Николай Аржак (Даниэль). Произведения вывозила Элен Пельтьё-Замойская, дочь военно-морского атташе Франции, с которой был знаком Синявский. Жена Синявского Мария Розанова позднее рассказывала: «Может быть, случилось это только потому, что Андрей Синявский согласился на неё доносить в КГБ, а потом рассказал ей об этом».
Рассказывали мне также байку, что раскрыли истинные имена для КГБ американцы с одной целью – устроить скандальный процесс в СССР и тем отвлечь мировое сообщество от своих преступлений во Вьетнаме.
Приметы времени. А что в ресторане «поплавок»?
– Что-то наш спортсмен пропал, – волнуется Виктор Иванович.
– Водки мало выпил, вот и пронесло его от жирного, – грубо шутит Юра.
– Не-а-а, – привычно тянет Коля финн, – Он пошел на воздух. Там хорошо. Там свежо.
Что же, Коля говорит верно. В ресторанном зале накурено, не продохнуть.
– Вы, парни оставайтесь тут, а я пойду, поищу нашего Бориса.
Бориса Бродова Виктор Иванович нашел в закутке за гардеробом. Там бывший ученик товарища Прозорова стоял в обнимку с официанткой, которая и обслуживала их столик. Если руки юноши обнимали стан женщины, то её руки находились значительно ниже талии Бориса.
Майор запаса вспомнил своё прошлое боевое.
– Боец Бродов, смирно! – скомандовал он командным голосом.
Боря аж подскочил. Обернулся. Увидел бывшего куратора и бегом с «поплавка».
– Ты, шалава, неси нам десерт и упаси тебя бог затеять свои похабные игры с моими пацанами.
Пройдет время, я подрасту, и мне станут известны некоторые пикантные подробности работы официанток. Большинство из них жительницы близлежащих домов.
Этот казус случился со мной в начале сентября. Я аспирант! Сдан кандидатский минимум, определен мой научный руководитель. Лучшего желать грешно. В кошельке достаточная для похода в ресторан сумма. Я одинок. Девушка, которая отнеслась ко мне со вниманием и лаской весной, летом уехала отдыхать с профессором кафедры сопротивления материалов. На то он и доктор наук по сопротивлению материалов, чтобы рассчитать ту формулу, что сломила «сопротивление» податливого тела юной девы.
И вновь случай. Ближе к вечеру я оказался у Кронверкского моста. Зачем ловить журавля? Спросил я себя и по сходням сошел на борт «поплавка». Знал бы, чем может закончиться этот сход, шагу бы не ступил по шатким ступеням.
Денег мне хватило на вполне приличный ужин. Салат столичный, ромштекс с гарниром и двести граммов водки. На десерт запланирован пломбир и чашка кофе. Я предусмотрел и чаевые. Столь щедрый заказ, наверное, и подтолкнул официантку, что обслуживала меня на мысль о том, что я богат.
– Я через полчаса освобождаюсь. Мужчина не желает скоротать вечерок в компании симпатичной девушки?
Черт меня дернул и я отвечал: «Отчего же, нет?»
– Тогда подожди меня на набережной, – тут до меня дошло, что «симпатичная девушка», это она сама.
Холодный ветер отрезвил меня. Но, как оказалось, не на столько, чтобы сбежать тотчас.
Девушка взбежала по сходням и схватила меня за руку.
– Пошли быстрее. Тут близко.
Зачем так спешить? Хорошо бы после сытного ужина пройтись. Это мое мнение. У девушки иное, и она тянет меня куда-то в сторону рынка. Хорошо, у меня уши не заложило. Позади шаги.
Вырываю руку и резко оборачиваюсь. Позади двое. Два парня. Малорослые, но кряжистые. У одного руки чуть не до полу. Не человек, а горилла.
«Шалите, пацаны, я не пальцем делан. Я и не таких видал». Это были последние приличные слова, которые вылетели из моего рта. Тогда я не знал, как по-научному называется русский мат. Теперь знаю – это была абсенная лексика.
Со словами так часто употребляемыми трусами: «мы чего? мы ничего», «горилла» и его подельник скрылись за углом.
Девушка официантка, подрабатывающая таким незаконным способом, куда-то скрылась.
Мне не удалось в тот вечер скоротать вечерок с проституткой и пособницей уличных разбойников. Как и не пришлось испытать на себе «чары» тогдашней официантки Борису Бродову.
– А где Борька? – спрашивает Коля Пулкиннен.
– Проветривает мозги на набережной, – что может ответить учитель своему бывшему ученику?
Мороженое и кофе подавала другая официантка. Боря немного опоздал к десерту и скушал растаявшее мороженое и остывший кофе.
Домой возвращались за полночь. Бывший куратор класса довел честную компанию до начала улицы Савушкина, пожелал всем спокойной ночи и пошел по мосту через Черную речку к себе на проспект Смирнова. К жене и ребенку.
«Вот и кончилось у ребят отрочество. Впереди молодость. Всем им скоро предстоит уйти служить в армию. Мне бы следом, чтобы и там быть им куратором», грустно думает майор в запасе.
Дома Виктора ждет жена. Не потому, что у неё бессонница. Напротив, глаза слипаются. Для кого суббота выходной. Лежат себе на диване и плюют в потолок. А для женщины это трудовой день. На работе так не устанешь, как дома в субботу. Она переживает за мужа. Ему пить нельзя. Контузия все-таки была. О себе Ольга не думает. О том, что она больна, как бы забыла. Эффект занятости. Остановись человек, и нахлынут болезни. Это как езда на велосипеде.
Звякнул в скважине ключ. Муж пришел. И чаще забилось сердце. Сколько живут вместе, а все как в первые годы. Когда Витя уезжал на учения, Оля места себе не находила. Напрасно он как-то сказал: «У нас в армии есть такой термин ППП. Предполагаемый процент потерь. Так я должен так выучить своих бойцов, чтобы этот ППП равнялся нулю». А когда Оля спросила, какой средний процент таких потерь, то Виктор без обиняков ответил: «От четырех до семи процентов из числа занятых на маневрах. Тогда у Ольги сердце так защемило, что хоть плач.
– Ты, почему не спишь?
– Отгадай с трех раз, – улыбнувшись, отвечала жена мужу. А у мужа одно на уме – её здоровье.
