А в кройцбергских домах обитало какое-то необъяснимое счас–тье. Мне было приятно разглядывать игрушечные постройки на про–тивоположном берегу. Глядя на них, хотелось улыбаться.
Последний раз я улыбался четыре месяца назад, глядя в глаза Марты. Все уже закончилось, но она продолжала сжимать мою спину бедрами, и наше неровное хриплое дыхание смешивалось с запаха–ми пота и специфическим духом моей холостяцкой норы. Мы улыба–лись, глядя друг другу в глаза, и ни о чем не думали. Это было главным условием наших встреч – не думать ни о чем. Это было единственное, для чего мы встречались. По крайней мере, я…
4. Колесо Жака
Паром миновал буи, обозначающие границы территорий разных муниципалитетов. Я вылез из машины, закурил и неторопливо дви–нулся к рубке. Жак с неизменной сигаретой в зубах не отреагиро–вал на мое появление. Он стоял около рубки, облокотившись о по–ручни, и хмуро вглядывался куда-то вдаль, точно пытаясь найти там причину своего плохого настроения. После того как все паромы на реке оснастили электронным оборудованием, должность паромщи–ка стала чисто номинальной. Иногда, особенно весной, в период тая–ния снегов, когда река переполняется и меняет очертания берегов, Жаку удается встать к штурвалу и снова почувствовать себя первым после Бога. Остальное время он уныло курит, облокотившись о по–ручни. Три года назад, во время нашей последней встречи, Жак клялся, что еще месяц-другой, и он свалит с этой неблагодарной работы. Он верил, что место для него всегда найдется. Но я знаю:
Жак никогда не покинет паром по собственной инициативе. Он, как и его древняя посудина, навсегда привязан к давным-давно не су–ществующему паромному тросу, растянутому между берегами.
Я встал рядом с Жаком, облокотился о поручни. Он проговорил едва слышно, не вынимая изо рта сигарету:
– Значит, больше не прячешься?
– Значит, так и мотаешься? – вопросом на вопрос ответил я. Жак кивнул.
– Так и есть.
– Ты совсем не изменился, приятель.
– Угу. – Жак сплюнул окурок на палубу и аккуратно растоптал. Он терпеть не мог, когда мусор бросали в реку, даже если это был про–сто окурок. Однажды какой-то придурок слил за борт полканистры масла. Жак сломал ему челюсть. Молча. В трех местах. Не потому, что был фанатичным экологом. У него были свои причины.
– Я, брат, сейчас в таком возрасте, когда меняться либо уже по–здно, либо еще рано. Прыщи сошли, но хрен еще стоит. А ты как? Просто прогуляться или…
– Или.
– Угу. Ну, удачи.
– Спасибо.
Жак оттолкнулся от поручня и неторопливо двинулся к рубке. До пристани оставалось не больше трех минут хода, и паромщику надо было выполнять свои обязанности. Я докурил и, точно так же оттолк–нувшись от поручня, побрел к своему ЗИСу.
Поскольку в этой истории паромщик Жак больше фигурировать не будет, мне бы хотелось кое-что о нем рассказать. Просто потому, что он на самом деле отличный дядька и, доведись нам чуть больше и чаще общаться, мы могли стать хорошими друзьями. И будь у это–го мира чуть больше будущего – тоже. Ну а раз все вышло так, как вышло, я просто расскажу историю этого парня, которую подслу–шал в одной из забегаловок неподалеку от кройцбергской при–стани. Во время последней войны Жак точно так же работал па–ромщиком, правда, значительно выше по течению. Его семья –жена и двое дочерей – жила в одном из кройцбергских домишек на левом берегу.
Каждое утро Жак садился на старый, купленный по случаю, тро–фейный мотоцикл «ДКВ» и мчался в соседний городок Вально. Там он оставлял чудо инженерной мысли во дворе у приятеля и переса–живался в вахтенный «фердинанд». Автобус отвозил горнорабочих к Вальновским угольным разработкам, рядом с которыми в первые же годы войны была построена паромная переправа. Военные ав–токараваны доставляли с Большого кольца солдат, боеприпасы, ме–дикаменты и военную технику, а Жак переправлял все это на левый берег. Там он забирал госпитальные машины с ранеными и порож–ние грузовики и вез их на правый берег. И так – с пяти утра до де–вяти вечера все 365 дней первого года войны.
За это время линия фронта трижды приближалась к Вально и Кройцбергу и трижды отбрасывалась назад. Причина понятна –максимальное сближение берегов, облегчающее переправу, и бли–зость Большого кольца. Но лишь однажды крестоносцам удалось захватить этот район. Всего на три дня. К Вально и Кройцбергу про–рвалась легендарная по жестокости и бесчеловечности «Verfault Stoff». Все произошло стремительно, никто из жителей не успел вы–ехать. А доблестные рыцари «Verfault Stoff», помимо непосредствен–ной задачи удержания стратегически важного плацдарма, занялись «прославившим» их крещением. Огнем, мечом и водой. Улицы Валь-но и Кройцберга почернели от крови. Дома превратились в семей–ные склепы. А молодых, способных рожать женщин и девчонок за–гнали на паром, вывезли на середину реки и утопили. Их просто при–ковали к огромному пароходному колесу и сбросили его в воду. Смерть вообще не склонна к усложнениям.
Второй год войны был единственным годом в жизни Жака, когда он не работал на пароме. Он ушел на фронт. Сначала с какой-то труппер-ской бригадой. Потом его перевели в диверсионный корпус генерала Омана. И среди крестоносцев поползла легенда о свирепом Жаке.
Жака не посылали за «языками» – он всегда проваливал такие за–дания. Его отправляли только туда, где никто не должен был выжить.
Под конец второго года войны он демобилизовался с тяжелой контузией. Вернулся к реке и снова устроился паромщиком. Но из Вально перевелся в Кройцберг. Так и водит с тех пор свой паром от берега к берегу, изо дня в день. А река в этом месте очень глубокая. Колесо так и не нашли…
5. Зонтичный Человек
Кройцберг – один из самых красивых городов на планетарном диске. Я много где побывал и могу утверждать это со всей ответствен–ностью. После войны жители сами отстраивали его заново, и на фун–даментах вчерашних пепелищ выросли аккуратные двух-трехэтаж-ные дома. Те самые, что я разглядывал с парома.
Вально, который отстраивало государство силами еще не расфор–мированной армии, отличается от Кройцберга, как собор Гауди от во–енной казармы. Однотипные пятиэтажки силикатного кирпича, пря–мые улицы и промышленные кварталы. Вально превратился в инду–стриальный городок, ныне он превосходит Кройцберг по площади и по количеству населения. Но остается настоящей дырой, лишь не–многим менее безрадостной, чем Самерсен. Мне пришлось побы–вать в Вально дважды с перерывом чуть меньше чем в десять лет. Так вот, за эти 10 лет ничего не изменилось, разве что обветшало. Приехать из Кройцберга в Вально – все равно что из Западного Бер–лина в Восточный тогда, когда столицу крестоносцев разделяла урод–ливая стена, на обломках которой позже весело отожгли парни из «Pink Floyd».
В общем, я стараюсь избегать таких мест, как Вально. Вот и те–перь, хотя путь через индустриальный ад короче километров на со-рок-пятьдесят, я предпочитаю трассу «1969». Она делает значитель–ный крюк к югу и кое-где не очень удобна для проезда. К тому же ее не ремонтировали последние лет этак десять, так что особенно на ней не разгонишься. Но все это ерунда по сравнению с тоской, ко–торую сулит более короткая дорога.
Теперь время меня не поджимает: я успел на последний дневной паром, принимающий пассажиров. Следующие несколько часов Жаку придется переправлять исключительно муниципальный грузо–вой транспорт, курсирующий от Вально-Кройцбергской грузовой железнодорожной станции до Большого кольца и обратно.
Я задержался на Кройцбергской пристани, чтоб купить сигарет. А когда возвращался к ЗИСу, едва слышно прогремел гром. Я поки–нул узкое кольцо стабильного климата Самерсена, а здесь, на окра–ине планетарного диска, погода меняется стремительно, хотя лето и считается более спокойным временем года.
