Один из прислужников открыл дверь. Натянулась невидимая нить, крепко-накрепко связывавшая его с господином, и Аласдэру не оставалось ничего другого, кроме как войти.
«Какая ирония! Весь мир лежит у моих ног, но этому существу достаточно одного грёбаного слова или мысли, чтобы вернуть меня домой».
Не спеша, Аласдэр вошёл в огромный зал. Но в этот раз в отличие от прошлых визитов не он контролировал свои движения. Его заставили подчиниться, и он знал, что за этим последует. Наказание.
Много раз он видел, что случалось с теми, кто относился к старейшинам без должного почтения. Большинство не доживало даже до следующей ночи. В его же случае смерть не станет финальным этапом или быстрым концом.
По мере продвижения вглубь зала Аласдэр чувствовал, как его сопровождали напряжённые и пристальные взгляды членов совета, но глаза самого вампира были прикованы к троице, восседавшей на искусно сделанном каменном помосте в самом конце монолитного помещения.
Каждый из трёх был ярким и уникальным представителем своего вида. Всякий раз, когда Аласдэру выпадала честь видеть их вместе, он испытывал благоговейный трепет. А сегодня так даже в большей степени, потому что одеты старейшины были в церемониальные одежды.
Выглядели они потрясающе. Приталенные пиджаки в стиле ампир с высоким чёрным воротником и латунными пуговицами, удерживавшими прекрасно подогнанную одежду, приковывали взгляды к скрываемым под ними безупречным, пропорциональным телам. Телам, которые единожды увидев, страстно желал и смертный, и бессмертный.
Старейшины преуспели в самой эффективной маскировке. Изысканный и привлекательный внешний вид делал их похожими на красивых мужчин в самом расцвете сил. В обычном обществе в подобных существах не сомневались, напротив, пытались быть к ним ближе. Но беда грозила несчастному, который осмеливался вызвать их ярость. Потому что создание, появлявшееся из этой отполированной до блеска скорлупы, было самым страшным исчадием ада.
— Аласдэр. — Имя эхом отразилось от стен просторного прохода, но прозвучало отчётливо, будто господин стоял рядом. — Как любезно с твоей стороны найти время в своём плотном расписании и присоединиться к нам. — Слова были сказаны властно, как мог только старейшина.
Со скамей вдоль прохода, где сидели собравшиеся посмотреть на наказание члены совета-представители каждого рода, долетел приглушённый шёпот. Получение удовольствия от мук другого существа было врождённой чертой их вида. А наказание обращённого они и подавно не пропустили бы ни за что на свете.
Продолжив свой путь, Аласдэр почувствовал, что челюсти плотно сжались — обычное дело для слушания. Он не мог и не сможет открыть рот, пока старейшины не сочтут нужным выслушать его мнение.
Взгляд Аласдэра прикипел к фигуре в центре подиума — его господину Василиосу, — от которой дух захватывало сильнее, чем от самого Давида Микеланджело. Коротко подстриженные угольно-чёрные волосы Василиоса подчёркивали точёные скульптурные черты лица. Это лицо вызывало желание прикоснуться и провести пальцами по изящным линиям. Но Аласдэр знал не понаслышке, что его очарование было всего лишь фасадом, очень убедительный, но фасадом.
Как всегда, понять мысли Василиоса было невозможно: на каменном лице не дрогнул ни один мускул. Но потом Аласдэр увидел, как буквально на миллиметр сузились его глаза. Это было единственное движение в полностью притихшем зале. Затем Василиос продолжил:
— Должен признать, сегодня ночью ты меня разочаровал.
Василиос, заставив замереть на месте, остановил Аласдэра всего в нескольких шагах от подиума.
— Не ожидал от тебя такого неуважения. От Таноса — да, но не от тебя.
Невозможность говорить раздражала. Но даже если бы Аласдэр и мог, то предпочёл бы промолчать. Подобно всякому, кто не хотел остаться без языка.
— Интересно, что за неотложное дело заставило тебя сегодня столь беспечно пропустить собрание? Особенно зная о его важности.
Когда слово «важность» слетело с губ Василиоса, коленные чашечки Аласдэра треснули, и, приглушённо застонав от боли, он упал на колени.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Пока мы будем размышлять, ты будешь стоять на коленях. Понятно? — В глазах Василиоса вспыхнул вопрос, и челюсти Аласдэра расслабились, что дало ему возможность говорить.
— Я живу, чтобы служить тебе, мой господин.
— Рад слышать. Но не совсем уверен в твоей искренности.
Среди членов совета, наблюдавших за разбирательством, где обвиняемого лишили права голоса, стремительно нарастал гул — признак усиливавшегося извращённого возбуждения, предвкушения крови и насилия, после чего начиналось местное безумие.
— Возможно, нам нужен знак доброй воли. Доказательство того, что твоё пренебрежение к многовековому наказу было вызвано помутнением рассудка. Прошло много лет с тех пор, как я вспоминал о собственных истоках, Аласдэр. О первопричинах всего. Например… зачем нужны связывающие нас узы, если ты их игнорируешь? — Голос Василиоса превратился в оглушительный рёв, а потом резко оборвался. Он пристально посмотрел на Аласдэра, и в зале воцарилась зловещая тишина. Затем Василиос сложил руки вместе и спросил: — Тебе напомнить, Аласдэр? Никогда бы не подумал, что мне придётся заново тебя обучать истории нашего возникновения. Но…
— Амброджо, — сквозь стиснутые губы выдавил Аласдэр.
— А-а, да, видишь? Ты всё-таки помнишь свою историю.
— Конечно, — подтвердил тот, несмотря на сокрушительный приступ боли в коленях. — После многих лет уединения он обратил вас троих. Поэтому вы управляете миром под его духовным присмотром. Вы — самые сильные среди существовавших во все время вампиры.
— Ты совершенно прав, agóri (прим. пер.: с греческого «мальчик»).
Решив любым способом добиться благосклонности своего старейшины, Аласдэр продолжил:
— Он также взял с вас клятву, обещание, что вы не повторите его одинокую судьбу. Он позволил вам выбирать единственного, с кем у вас будет связь — узы, что навечно соединят вас и вашего первого обращённого.
— Верно. И с момента, как ты решил, будто у тебя есть право игнорировать мою волю, я сильно засомневался в выборе своего единственного.
Аласдэр открыл рот продолжить, но понял, что снова не может говорить.
— Думаю, настало время тебе ещё раз доказать, что я выбрал правильно. Перед нашими друзьями и всей семьёй.
Осколки разбитых вдребезги костей в коленях убедительно напоминали, что вариантов у Аласдэра не было, даже если бы он хотел или мог что-то сделать. Но острую боль вызывали не раздробленные кости, а унижение, которым сопровождалось само представление. Поэтому с ожидаемым от него уважением Аласдэр опустил глаза и ответил:
— Для меня будет величайшей радостью доказать тебе свою покорность.
Невнятные предположения пронеслись среди зевак. Они никогда бы не помыслили, что доживут до того дня, когда увидят Аласдэр на коленях. Такое было впервые.
— Тихо! — раскатами грома пронеслось по залу, и наступила тишина, в которой могли существовать только те, кто мог жить не дыша, кто уже был мёртв. — С нашей стороны будет упущением не дать Аласдэру возможность высказаться в свою защиту, прежде чем мы примем решение. А как это сделать, если вы так галдите? Каждый, кто издаст хоть писк, присоединится к Аласдэру. И в отличие от него ни к одному из вас я не питаю симпатии. Я ясно выражаюсь?
Аласдэру стало интересно, задумались ли другие о своей участи, если учитывать, что чувство симпатии Василиоса только что вылилось в две растрощенные коленные чашечки и чёрт знает, во что выльется дальше.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— А что касается тебя… Ты поможешь мне понять, почему, несмотря на отданный мною приказ, посчитал возможным не появиться.
Послышался скрежет металла по камню — это из смертоносных пальцев появились острые ногти. Ногти, способные вскрыть горло, проколоть вену или выколоть глаз.
И, прежде чем у Аласдэра появилась возможность заговорить, невидимые пальцы резко вздёрнули его подбородок вверх, направляя взгляд на лицо уже стоявшего на ногах господина. Зелёные глаза, такие же, как и у Аласдэра, теперь стали чёрными и злыми.
