— Вот как? — нахмурился Еремин. — Рутковская, Рутковская, — повторил он несколько раз, стараясь, видимо, что-то припомнить. — Конечно, она. Это у нее, кажется, устраиваются вечера рок-н-ролла и твиста? Наведите справки. Когда и откуда приехала в город… Да, а что говорят в порту о Щербакове?
— Отличная характеристика, — ответил Суровягин. — Новатор, занесен на Доску почета…
— Так, — сказал Еремин. — Рабочий парень — и Рутковская. Это мне не нравится, лейтенант…
Суровягин закрыл серую папку, поднялся из-за стола и закурил.
Настольные часы показывали без двадцати одиннадцать. Ровно в одиннадцать оперативное совещание у полковника Еремина. Суровягин покосился на папку. Никаких новых материалов пока в ней нет.
«Займемся Рутковской», — подумал он и стал собираться на совещание.
Оно уже заканчивалось, когда в дверь кабинета постучали.
— Вам, товарищ полковник. — Дежурный передал Еремину телеграмму.
Еремин распечатал и быстро прочитал ее.
— Кандыба нашелся! — спокойно сказал он. — Вам, лейтенант, придется побывать на траулере «Орел». Он недалеко промышляет сельдь. Полетите на вертолете. В ОБХСС есть фотографии фарцовщиков, менял и спекулянтов. По этим фотографиям Кандыба должен признать человека, продавшего ему шкуру.
— Понял, — ответил Суровягин, — когда будет готов вертолет?
Глава вторая
НА ВЕЧЕРИНКЕ
Максим Парыгин в училище вернулся поздно. Быстро поужинав, он поспешил в казарму, чтобы рассказать товарищам о новом чудесном акваланге. Да, да, именно о чудесном! Новый акваланг добывал воздух для дыхания прямо из морской воды. Не надо таскать за спиной громоздкие баллоны. Не надо тревожиться, не иссяк ли запас воздуха и не пора ли подниматься на поверхность. Плавай, плавай, сколько душе угодно!
Парыгин шел по коридору, гулко стуча каблуками. Дневальный с сине-белой повязкой на руке и с блестящей боцманской дудкой, зацепленной крючком за вырез форменного воротника, лихо откозырнул и широко улыбнулся:
— Ну, как, товарищ лейтенант?
— Великолепно! Чувствуешь себя как рыба в воде. — Парыгин сунул руки в карманы. — Нырнул первый раз — все на часы посматривал. Живет в нас еще эдакий бес недоверия к новому. Плаваю тридцать минут, сорок, пятьдесят… Дышу, как бог. Воздуха, как воды в океане. Глотай и плавай… Поднимаюсь на поверхность. Солнце. Небо бездонное, синее…
— Вот поплавать бы, — вздохнул дневальный.
— Обязательно поплаваем, — Парыгин протянул ему начатую пачку сигарет. — На, дыми. Хотел бы я знать, куда все подевались?
— «Венера» ошвартовалась. Говорят, завтра подъем флага.
— Ясно.
Вечер был пасмурный. Быстрые низкие тучи бежали над городом. Пахло морем. Сразу же за поворотом раскинулась бухта, широкая, серебристая, беспокойная. На волнах покачивалась белая стройная шхуна «Венера». Среди кораблей-исполинов, выстроившихся рядом в порту, она казалась нарядной гостьей из прошлого, парусного века.
У пирса толпился народ. Влажный ветер дул в лицо. Шумел прибой. Парыгин закурил и стал смотреть на «Венеру». Почему-то курсанты любили парусники. И Кто из них не мечтает о плавании на такой вот белокрылой чайке, как «Венера»!
— Красавица! — воскликнул кто-то рядом.
Оказалось — Андрей Суровягин.
— Действительно красавица, — согласился Парыгин и быстро окинул взглядом товарища.
Остроносые австрийские туфли, черные узкие брюки, белые носки и белая рубашка с закатанными рукавами. Прическа канадка. Ну чем не парень с Приморского бульвара! Видно, специально разоделся. Для дела.
Парыгин вспомнил свое первое знакомство с Суровягиным. Это было в училище, на занятиях по подводному плаванию. В бассейне, где вода лишь слегка прикрывала макушку, Суровягин — он учился на втором курсе — еще мог спокойно отсидеть положенные минуты, но в бухте, на больших глубинах, терялся и раньше времени всплывал на поверхность. Но постепенно Андрей привык к глубинам и стал неплохим пловцом. Рисковать он не любил, предостерегал от риска и друзей. Под водой лучше его никто не мог страховать товарища. А вот полюбить подводный мир — не полюбил. Он мечтал о больших «морских плаваниях, а стал чекистом.
— Тебя просто не узнать, — сказал Парыгин.
— Неужели так плох?
— Наоборот. Пройдись по Приморскому бульвару — и все девушки твои. Не хватает черной ниточки усов.
— Тебе бы в мою шкуру, — вздохнул Суровягин и потрогал рукой выутюженные брюки. — Завидую я тебе, Максим.
— Завидуешь?
— А ты как думал? Отправляешься в плавание. Ну, как пишется в книгах, — белые паруса… Безбрежные просторы океана… Вода, насколько видит глаз, вода до самого горизонта, вода — и бездонная голубизна неба над ней…
Парыгин засмеялся:
— Красиво! И все — не так. Небо бывает не только голубым.
— Слушай, Максим, ты свободен сегодня? — прервал Суровягин. — Не хочешь пойти в одну компанию?
— В какую компанию?
— Будут танцы.
Суровягин не сказал, что он идет по заданию полковника Еремина, но Парыгин отлично понял друга.
— Пошли, — согласился он. — Где это?
— Рядом.
Быстро наступала ночь. В бухте мерцали огни рыбацких судов. Суровягин молча шел впереди. Улица обрывалась в темноту, вниз убегала широкая лестница.
Они спустились на асфальтированную дорожку. Она вела в глубину парка, к двухэтажному особняку, в котором, как слыхал Парыгин, проживал известный ихтиолог Лобачев. По сторонам стояли вековые липы. Их силуэты не столько виднелись, сколько угадывались.
Перед домом на столбе горел фонарь. Свет падал на старую липу. Тихо шумела молодая листва. Сквозь неясный мерцающий свет она казалась нарисованной талантливой рукой художника.
Суровягин позвонил и, на правах старого знакомого, открыл дверь.
Они очутились в вестибюле. Окна в темных шторах. Мягкие кресла. В дальнем углу чучело капана. Прямо напротив — лестница на второй этаж. Левее, под лестницей, дверь в комнаты нижнего этажа. Цок-цок-цок — и на каблуках-гвоздиках по лестнице спустилась русоволосая девушка.
— Доблестному военно-морскому флоту — салют!
— Салют. Познакомьтесь. Максим Парыгин. Прасковья Лобачева.
Девушка протянула Парыгину прохладную руку:
— Зовите меня Панной. Красивее.
— Как сказать, — Максим в упор смотрел на девушку. У нее было хорошее русское лицо с мягкой, удивительно теплой улыбкой. Голубые глаза под длинными ресницами смотрели весело и доверчиво. Парыгин мало что смыслил в женской одежде, но ему не понравился слишком глубокий вырез ее прозрачной нейлоновой кофты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
