Номер третий головного звена теперь находился всего в 200 ярдах от хвоста ведущего. Но вокруг головного самолета в море сыпались пули, указывая на то, что номер третий атакован сверху. Внезапно номер третий резко пошел вверх и повернул вправо. Вражеский истребитель гнался за ним. Этот «Бофорт» тоже больше никто не видел.
Второе звено подверглось атаке истребителей через 5 минут после бомбежки. От него осталось только 2 самолета. Третий оторвался от строя во время бомбежки и присоединился к третьему звену. 2 оставшихся самолета второго звена отбивали атаки в течение 8 минут. Стрелки имели достаточно поводов для беспокойства, так как пустые гильзы застревали в затворах и приводили к отказам пулеметов. Случалось, что не мог стрелять вообще ни один пулемет. Бомбардировщики сумели уклониться от атак, только спустившись до высоты 50 футов, причем они отчаянно маневрировали, как только истребитель заходил в хвост. Но в конце концов один из этих самолетов тоже загорелся и упал в море.
Третье звено, которое теперь состояло из 4 самолетов, избегло внимания вражеских истребителей и благополучно вернулось на базу.
Предположим, что «Бофорты» были бы вооружены торпедами. Чего они могли добиться?
Маневры эсминцев сделали сброс торпед крайне трудным. Противодействие торпедной атаке оказалось бы гораздо более яростным как со стороны эсминцев, так и со стороны истребителей, оставшихся внизу. Потери неизбежно увеличились бы. Вероятно, удалось бы сбросить одну или две торпеды в борт линейному крейсеру, пока он поворачивал влево. Но эти самолеты неизбежно стали бы жертвой истребителей. Для сброса торпед следует держать небольшую скорость, поэтому соединение становится еще более уязвимым. Совершенно очевидными стали недостатки бортового оружия. Оно оказалось слабым и ненадежным. Все стрелки сообщили об осечках и задержках. Не хватало дальних истребителей сопровождения.
«Бофорты» получили зловещее предзнаменование. Ни одного попадания. Погибла треть соединения. Отказы вооружения. Но самое худшее было впереди. За 10 дней до атаки, после многочисленных аварий во время тренировочных полетов, была собрана комиссия, чтобы выработать рекомендации по использованию «Бофортов». Экипажи знали об этом, но все вызвались добровольно участвовать в операции против «Шарнхорста». Вскоре после атаки все «Бофорты» были отправлены на переделку — для установки новых моторов «Таурус».
Вряд ли можно было предугадать, что «Бофорт» и его торпеды сыграют важную роль в действиях против вражеских кораблей в ходе Битвы за Атлантику в 1941 году, или что в 1942–43 годах они будут диктовать ход боев на суше не кому—либо, а самому генералу Роммелю.
Глава 1
Занавес поднят
— Между прочим, это тот корабль, что потопил «Равалпинди», — добавил командир эскадрильи.
И с таким напутствием летчики отправились на охоту за карманным линкором «Лютцов».
Старший сержант авиации Рэй Ловейтт испытал все полагающееся такому моменту возбуждение. Он помнил, что после начала войны Гитлер изменил название корабля. Из «Дойчланда» он превратился в «Лютцов», ведь гибель корабля с названием «Германия» могла нанести страшный удар по духу немцев. В своем воображении Ловейтт торпедировал «Лютцов» — и промахивался, его сбивали — и он благополучно возвращался домой.
Ловейтт был типичным молодым англичанином, почти мальчиком. Его щеки едва успели познакомиться с бритвой. Ловейтту исполнилось 22 года, он родился в Ковентри. Его коротко стриженные волосы бодро топорщились под пилоткой. И уже почти три года он готовился к этому дню.
В 1941 году он был одним из тысяч таких же молодых англичан, которых презирали и враги, и собственные старики как никчемных, безвольных декадентов. На этих розовощеких беспечных юнцов с опасением поглядывали даже союзники, уроженцы доминионов. Когда они видели только что пришитые крылышки КВВС над карманом форменной тужурки на гордо выпяченной груди, они только молча удивлялись. А когда там же виднелась пурпурно—белая орденская ленточка, то человек и вовсе становился в тупик. В чем мог отличиться этот мальчишка, кроме вырезания бумажных фигурок?
Ловейтт не имел орденской ленточки, однако он много потрудился, чтобы заработать крылышки. И еще больше, чтобы сохранить их. В марте 1938 года он совершил свой первый полет в составе Корпуса Добровольческого Резерва, заработал крылышки и был призван в сентябре 1939 года. Затем последовал период обучения в составе Королевского Флота. Из него готовили пилота авианосного торпедоносца. После этого его и еще 14 таких же летчиков—сержантов передали Воздушным Силам Флота.
Несмотря на общее восхищение флотом, все летчики запротестовали. Королевские ВВС были их первой любовью, и они поступали именно туда. Кроме того, летчики КВВС были элитой, а морская авиация для флота всегда стояла на втором месте после кораблей. Для них совсем не просто было согласиться с мыслью, что их посадочная полоса в любой момент может повернуть и удрать неведомо куда, даже не известив об этом отправившихся в полет летчиков. И им совсем непросто будет отыскать свой аэродром. Это была не просто одна из военных опасностей. Это был вопрос статуса.
Но были и другие причины. Жалование пилота—петти—офицера было в три с лишним раза меньше, чем жалование пилота—сержанта. И ваши крылышки переезжали на обшлаг рукава. Выдержать это было труднее всего. Не на груди, а на рукаве. И это были не заработанные с таким трудом крылышки КВВС.
Для Ловейтта в этих крылышках было нечто символическое. Это было не одно только самомнение, хотя не обошлось без него. Летчики отстаивали нечто большее — свои амбиции, достижения, надежды. Даже, пожалуй, нечто большее, чем сочетание всего этого. Командование отрицало их личности. Для Ловейтта это было отрицанием его мужества. Пилоты поняли точку зрения флота и были готовы к компромиссу. Прежде всего они попросили сохранить свое жалование КВВС. Адмиралтейство поразмыслило и согласилось. Затем они попросили разрешения носить крылышки КВВС на флотском мундире. В конце концов именно там они научились летать, и не было причин лишать их этого чисто формального знака отличия. Если бы моряки пошли на это, большинство пилотов согласилось бы на все, но Адмиралтейство в этом отказало. Однако со своей стороны оно тоже пошло на компромисс и предложило вариант: зачислить всех летчиков в ВСФ.
Такое предложение могло устроить любого разумного человека. Но Ловейтт, как и значительное большинство остальных летчиков, считал крылышки КВВС чем—то особенным, о чем он не мог рассуждать разумно. Он никогда не думал о себе как о склочнике, но сейчас превратился в упрямейшего из упрямых. Он «видел цель», и это накрепко застряло у него в голове. Когда флот осознал, что встретился с чем—то, что может подорвать его вековые традиции, он предпочел отпустить этих упрямцев с миром. В том числе и Ловейтта.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
