За четыре воскресника подняли стены, перегородки и накатали балки перекрытия, а в пятое воскресенье сделали самое трудное, покрыли крышу. Три замеса глины с половой готовили, и все ушло на нее. Дел предстояло еще немало, но главное и самое трудоемкое было позади.
Неожиданно быстро продвинувшееся строительство раззадорило молодых, все свободное время копошились они теперь у дома. Видя такое стремление молодых скорее свить свое гнездо, и решили они с женой сделать подарок, обложить дом снаружи кирпичом. Красивее так, добротнее, да и куда теплее будет. Белый кирпич-сырец завозили из города только комхозу, он и обкладывал дома кому надо. Такая форма обслуживания населения пришлась по душе хлебодаровцам, брали за работу недорого, кирпич по казенной цене, а делали в четверть кирпича под расшивочку, залюбуешься.
Вскоре потянулись одна за другой машины с асфальтом, и Ариф-абы принялся за дело, улетели думки о новом доме, о квитанции, что лежала в нагрудном кармане. Только песня об Ак-Идели, приставшая с утра, не слетала с обветренных губ.
Закончили уже в сумерках. Оглядываясь на сделанное, никто не роптал, что запозднились, не каждый день столько наворочаешь, считай, две-три нормы с лихвой. Артель у асфальтировщиков старая, давно сложилась, когда еще ручными катками укатывали и в котлах асфальт варили. Не всякий задерживался: плюс сто семьдесят температура массы, да и в степи летом все тридцать пять; в иной день пудовой лопатой машин по восемь на брата приходилось раскидать.
Ариф-абы от артели не откалывался, и потому, когда, пошабашив, расстелили на травке чью-то чистую рубаху и разложили хлеб, чеснок, зимнее, чуть пожелтевшее сало и огурцы, отказываться не стал, выпил со всеми по маленькой винца за удачный день.
В субботу Камалову пришлось работать до обеда. Вернувшись в полдень, поставил во дворе грейдер и пообедал вдвоем с женой. За столом они еще раз перечитали квитанцию, в ней были указаны фамилия бригадира и сроки начала и окончания кладки. Бригаду эту и бригадира Камаловы знали, они сейчас работали на соседней улице, обкладывали после ремонта старый саманный дом.
Гарифа все не было, и Ариф-абы начал готовить баню сам.
«Наверное, в дальний рейс занарядили, поэтому и вчера не приходил», — думал он, таская из поленницы дрова.
Подошло время купаться, а молодых все не было. Уже помылись Гюльнафис-апа и Аниса, а Ариф-абы не шел один, досадливо говорил: «Какая банька без Гарифа, мы там друг друга без слов понимаем, то ли пару поддать, то ли жару, а уж веничком на лавочке…»
Начало смеркаться, и Гюльнафис-апа стала уговаривать его:
— Шел бы ты, отец, один, сам знаешь, шоферская жизнь какая. Попарься, а я тем временем не спеша на стол накрою, тесто как раз подошло. Управлюсь с пирогами, забегу к ним. А то и сами вот-вот пожалуют.
— И то верно, если скоро придут, застанет меня Гариф в баньке, а если уж запоздают, после ужина вдвоем с Нафисой сходят, мунча наша долго тепло держит, — согласился Ариф-абы.
Купался он не спеша, основательно, все надеясь, что вот-вот распахнется размокшая, набухшая дверь, в густом пару возникнет Гариф и с порога весело крикнет:
— С легким паром, отец!
Но зятя не было. Попарившись всласть, Ариф-абы надел чистое белье и рубаху и, накинув на плечи пиджак, медленно двинулся к дому. В доме ярко горел свет, из раскрытого окна слышалась музыка, и он подумал, что его уже ожидают за столом, прибавил шагу.
В чисто прибранной комнате работал на всю мощь телевизор, транслировался какой-то концерт. За столом, уставленным закусками и пирогами, сидели молодые и заплаканная Гюльнафис-апа.
При виде Арифа-абы она снова уткнулась в передник.
— Что случилось, мать? — Камалов недоумевающе смотрел на жену.
— Уезжают наши детки, — всхлипнула Гюльнафис-апа.
— Куда это вы на ночь глядя ехать собрались? — обратился Ариф-абы к насупившемуся зятю.
— Не на ночь глядя, а вот решили с Нафисой махнуть на Дальний Восток.
— Вот-вот, на Дальний Восток собрались. — вмешалась в разговор Гюльнафис-апа.
— Да объясните вы толком, что случилось, почему вдруг уезжаете? И почему на Дальний Восток? — Ариф-абы растерянно присел рядом с женой.
— Матери вот целый час объясняли наши планы, а она в слезы, — ответила Нафиса.
— Может, вы нас поймете, отец, — перебил Гариф жену. — Хотим на год-два заехать подальше и подзаработать как следует, чтоб на все сразу хватило: и на машину, и на гараж, и на мебель. Дом ведь у меня почти готов. А там зарплата что надо, да и надбавки всякие, коэффициенты. В общем, надо нам на ноги встать, да не хочется, чтоб это десятки лет тянулось. Пока-то всем обзаведешься, и жизнь пройдет, — заметно раздражаясь, объяснял зять, как казалось ему, прописные истины.
— А как же автобаза? — спросил Ариф-абы после долгого затянувшегося раздумья. — У вас же людей не хватает.
— При чем здесь автобаза?! — Гариф зло махнул рукой. — Сдал машину, и все дела. А что трудовую книжку не дают, так я плевать на нее хотел, до пенсии далеко. Заработаю еще стаж. Меня и без трудняка возьмут… Рабочих рук-то там еще больше не хватает, а шоферы тем более нарасхват.
Ариф-абы встал и нервно прошелся по комнате.
— Да, не думал я, сынок, что ты из тех, кто за длинным рублем тянется. А тебя-то, Нафиса, что манит в дальних краях? — Ариф-абы остановил взгляд на дочери.
— Меня? — Нафиса по привычке повернулась к матери, надеясь, как всегда, встретить ее одобряющий взгляд, но тут же отвела глаза. — Хочу посмотреть, как живут люди, отец. Я ведь, кроме Хлебодаровки да Оренбурга, больше нигде и не была, — пробормотала она, глядя себе под ноги.
— Чтоб посмотреть, доченька, туристами едут, да и то все больше в обратную сторону.
Ариф-абы вернулся за стол, глядя на остывающий самовар и стынущие пироги, растерянно подумал, что вот сидят рядом, протяни руку, родные дети, а такое сейчас между ними непонимание, словно чужие они ему.
— Что, мать, может, чаю на дорожку? — Ариф-абы повернулся к жене, и горькая усмешка на миг мелькнула на его губах.
— Какой уж там чай. — Гюльнафис-апа, комкая мокрый передник, выбежала из комнаты.
— Да и нам уже пора. — Нафиса взглядом заставила мужа встать.
В ту ночь сон к Камаловым не шел. Лишь под утро, выплакавшись и выговорившись, задремала Гюльнафис-апа, а Ариф-абы так и не сомкнул глаз. Задолго до рассвета, до своего любимого часа, он осторожно поднялся с постели и, прикрыв жену легким, верблюжьей шерсти одеялом, вышел во двор.
Высокие летние звезды, усыпавшие весь небосвод, сияли еще ярко и, казалось, струили на землю покой и тишину. Но не было покоя в душе Арифа-абы.
При свете звезд он бесцельно ходил и ходил по двору, потом, вдруг спохватившись, прошел к баньке и распахнул настежь двери; подумал: «Хороша мунча, до самого утра тепло сохранила, хоть снова купайся.»
«Все, значит, подсчитал зятек, — шептал Ариф-абы, припоминая, что ночью рассказывала жена, — во сколько крыша дома ему обойдется, во сколько обкладка стен, во сколько веранда и полы. Даже на теплый подвал замахнулся — строить так строить. И югославский гарнитур к новоселью не забыл, и телевизор, и приемник как у тестя… Ушлый оказался зятек, а я его мальчишкой считал», — подытожил Ариф-абы. И от такой расчетливости того, кого он считал сыном, с души воротило Камалова.
Не выспавшийся, злой, раньше обычного ушел он на работу. Шел торопливо, обходя знакомые и привычные улицы; ему казалось, что вся Хлебодаровка уже знает, что его дочь с мужем, любимым и обласканным зятем, собрались за длинным рублем на Дальний Восток.
Молодые уехали. Все последующие дни и недели Ариф-абы никак не мог избавиться от мысли о своих детях, которые вдруг оказались так далеко от него…
Дом… Если по совести говорить, весь он до крыши Арифом-абы и возведен, разве что гравий на фундамент Гариф на своей машине с карьера завез.
Попробуй-ка старые шпалы на разъездах у путейцев купить, до самого Актюбинска и проедешь, пока триста штук нужных соберешь, да и по пятерке каждая. А Ариф-абы их разом свез, сам, на собственном прицепе, Гариф даже не спросил, сколько уплачено. А ставил дом кто? Друзья Арифа-абы. Деревянный дом возвести дело не простое, здесь нужны мужики с пилой да топором, дружные и в столярке понятие имеющие, стамеску и рубанок в руках державшие, а такие люди теперь и в селе наперечет. Такие мужики теперь нарасхват, ни один из них не отказал Арифу-абы, поскольку званы были им самим. А два приятеля Гарифа, что пришли, на «подай» да «принеси» только и сгодились. Да что там говорить, и лошадей, и полову из колхоза Ариф-абы выпросил, и глину сам привез. И на каждый воскресник сам покупал по барашку на базаре, а Гюльнафис-апа ящиками вино и водку брала.
Никогда Ариф-абы до этой горькой минуты не задумывался о своем вкладе в строительство дома, ему даже нравилось, когда Гариф за чаем, особенно в последнее время, часто говорил: «Мой дом, в моем доме будет…»
