— Я научу этого дикаря хорошим манерам.
Мсье Жанблан попытался вмешаться:
— Оставьте, мсье Мужен… Пусть лучше этим займется капитан.
Инцидент тотчас же принял своеобразную окраску: пьяница был американцем, тем самым, дело приобретало политический характер.
— Эти люди считают, что им все дозволено…
— Мсье Мужен, прошу вас…
— Я набью ему морду!
Испуганные женщины волновались больше всех.
— Смотрите! Вот как раз и капитан!
И вправду, заслышав шум, капитан Магр спустился по трапу.
— Что случилось, Жанблан?
— Номер пятый позвонил и потребовал бутылку виски… По моему распоряжению ему принесли кофе и тогда…
Капитан зашел в каюту и закрыл за собой дверь. В глубине души большинство собравшихся надеялись услышать очередной грохот, но из каюты раздавались лишь голоса. Капитан вышел, поискал кого-то глазами и, увидев майора Оуэна, отозвал его в сторону.
— Могу я попросить вас поговорить с ним? Я не понимаю его английский, а он — мой.
Таким образом Филипп Оуэн с первого же дня появления на борту «Арамиса» начал играть на корабле полуофициальную роль.
Когда он, в свою очередь, вышел из каюты, то заметил иронический взгляд Альфреда Мужена, курившего на палубе. Оуэн поднялся прямо на верхнюю палубу, где открылась одна из дверей.
— Войдите! — позвал капитан, приглашая его в свою небольшую каюту.
Убранство ее оказалось весьма затейливым: на стенах акварели, написанные самим капитаном в свободное время. Поскольку перед ним открывались лишь морские пейзажи, он методично перерисовывал почтовые открытки: цветы, цыганок, снежные равнины, закат солнца в горах.
— Сигару?
— Спасибо… Я полагаю, что самое разумное — отнести ему бутылку виски, как он требует… Он все объяснил мне спокойным тоном, когда увидел, что я его понимаю… Он — влиятельный промышленник из Нового Орлеана… Такое с ним случается примерно раз в год…
Оуэн говорил с легкой, доброжелательной улыбкой, составлявшей главное его очарование. Жестикулировал он сдержанно, но нарочито красиво — руки у него были очень белые, слегка пухлые, изысканной формы.
— Вы, наверное, ходили в Малайзию, капитан? Тогда вы знаете, что аборигены называют «амок». Спокойный, невозмутимый доселе человек вдруг входит в транс, хватает кинжал, выскакивает из дома, мчится куда-то, устремив глаза в одну точку, с пеной на губах и убивает всех и вся, кто попадается ему на пути… Так вот, Уилтон С. Уиггинс тоже подвержен своего рода «амоку», только менее опасному. Я знал таких, как он, и все они были американцами.
Он небрежно поигрывал сигарой, от которой поднималась тонкая голубоватая струйка дыма. В то же время он внимательно изучал капитана и уже составил о нем свое мнение. Наверняка славный малый, мечтающий управлять не таким неприметным пароходиком, как «Арамис», а шикарным океанским лайнером. Капитан, видимо, был из тех, кто внимательно контролирует свои движения и поступки, изредка смотрится в зеркало, чтобы удостовериться, что соответствует тому образу, который сам для себя создал. Должно быть, он восхищается непринужденностью Оуэна и, наверное, оставшись один, тотчас же попытается скопировать его манеры.
— Французы это называют «выпустить пар»… Обычно человек уезжает из дома, начинает пить, садится на любое судно и пьет там десять, двадцать дней — с утра до вечера и с вечера до утра. Потом внезапно приходит в себя, испытывает острое желание вернуться домой, к семье с ее налаженным бытом. Доставьте ему то, что он требует, и я удивлюсь, если он вообще выйдет из каюты.
В итоге капитан вызвал стюарда и велел ему отнести пассажиру заказанную бутылку виски.
Затем мужчины еще немного поговорили. Капитан Магр, смущаясь, продемонстрировал свои акварели, а также фотографию дочери, учившейся пению в Бордо.
— Вы впервые будете на Таити, майор Оуэн? Долго собираетесь там пробыть? Желаю вам не разочароваться… Обычно ожидают чего-то совсем другого… Как раз природа там уникальная и климат превосходный. А вот люди, их жизнь, взаимоотношения… В общем, увидите!
Он добавил, слегка уничижительно в адрес пассажиров:
— Уже здесь, на борту, можно представить себе, что там вас ждет.
Это означало:
«Мы поняли друг друга, не так ли? Мы с вами принадлежим к иному кругу. Эти мелкие чиновники, коммерсанты, разумеется, люди неплохие, но им недостает настоящего воспитания».
Они поговорили о тех местах, где оба бывали. Вернее, говорил капитан — о Генуе, Неаполе, Порт-Саиде, Коломбо, Сайгоне…
— Когда захочется, поднимайтесь ко мне, запросто, без церемоний. Если вы любите коньяк, у меня еще есть в запасе две-три бутылки прямо из подвалов… Ведь моя жена родом из Шаранты, этот департамент славится коньяками…
За обедом майор оказался за столиком капитана вместе с инспектором по колониям, мсье Фрером. И весь обед он чувствовал на себе тяжелый ироничный взгляд Альфреда Мужена. Тот обедал в обществе второго помощника, а свободное место, вероятно, отводилось американцу, который так до сих пор и не вышел из своей каюты.
Когда в четыре часа Оуэн заглянул в кают-компанию, супруги Жюстен и Лусто играли в бридж. Он машинально наблюдал за партией, и мадам Лусто вежливо ему предложила:
— Не хотите ли сесть вместо меня, майор? Мне будет только приятно. Я так плохо играю! Мой муж все время делает мне страшные глаза… Я бы лучше посидела в кресле и повязала.
И так как он, поблагодарив, отказался, она спросила:
— Вы не играете в бридж?
Он поколебался и ответил с той же полуулыбкой в уголках губ:
— Нет, совсем немного… Вы очень любезны…
Почему Альфреду Мужену, тоже наблюдавшему за партией, вдруг захотелось беззвучно рассмеяться?
Жизнь шла своим чередом. Кто-то из пассажиров часов в пять решил поплескаться в бассейне на корме, откуда раздавались веселые крики. Потом пришло время аперитива. Мужчины переоделись в пиджаки, повязали галстуки, так как смокингов здесь не носили.
После обеда у себя в каюте Оуэн написал короткое письмо.
Не бойтесь, я только хочу помочь вам. Если вам что-нибудь нужно, этой ночью я подойду к шлюпке. Вам останется лишь приподнять чехол, когда я кашляну. Вы сможете поговорить со мной или передать записку. Осторожно, дверь в рубку радиста всегда открыта.
Он успел обойти весь корабль, с носа до кормы, узнал рыжеволосую девушку, ту, что видел ночью, — сейчас она плавала в бассейне. Довольно упитанная, с молочно-белой кожей, усеянной веснушками, она без конца улыбалась красными пухлыми губами, обнажая в улыбке по любому поводу ослепительные зубы, а ее внушительная грудь тем временем, казалось, наполнялась жизненной силой.
Радист же был блондин, совсем мальчишка, лет двадцати двух. Он редко отлучался из своей рубки — только чтобы размяться, мерил палубу крупными шагами, выбирая время, когда пассажиры обедали или ужинали.
Вечером снова сели за бридж, и Альфред Мужен занял место мадам Лусто. Мсье Фрер, устроившись в углу, проверял финансовые документы и делал пометки.
Около полуночи Оуэну показалось, что на палубе никого нет, но тут же он заметил в нескольких шагах от себя Альфреда Мужена, облокотившегося на поручни. Чтобы избавиться от его общества, майор вернулся в каюту. Только около часу ночи ему удалось подойти к шлюпке и сунуть туда записку, карандаш и блокнот. Сначала он было решил передать еще и пачку сигарет, но понял, что, закурив, безбилетный пассажир мог себя этим выдать.
В эту ночь больше ничего не произошло. Правда, радист, как обычно, выходил подышать свежим воздухом.
Следующий день был похож на предыдущий, и так изо дня в день. Для тех, кто вышел из Марселя, так продолжалось с начала плавания. Сами того не замечая, пассажиры механически повторяли одни и те же действия в одно и то же время.
Например, за несколько минут до одиннадцати всегда можно было встретить мсье Жюстена: он прогуливался по палубе, время от времени поглядывая на лестницу, и непременно раз или два заходил в кают-компанию. Альфред Мужен вел себя так же. И майор Оуэн тоже взял за привычку находиться где-то неподалеку, в ожидании, когда откроется бар. Наконец появлялся бармен Боб, здоровался по очереди с каждым и, зайдя в свою клетушку, сразу же открывал буфет.
Мсье Жюстен неизменно брал перно, и его черные усики весь день попахивали анисом. Пикон[2] для Альфреда Мужена, тот выпивал четыре-пять рюмок перед обедом. Виски — для Оуэна.
— Без льда, не так ли? — всегда спрашивал Боб.
Все перешептывались, особенно женщины, глядя, какое количество бутылок приносили в каюту американцу.
— Он почти голодает… С трудом поднимается… Вчера за весь день съел только маринованную селедку…
Пассажиры все время наблюдали друг за другом.
