Я смотрела, как завороженная. Не так уж часто удается увидеть со стороны, как ты выглядишь, как ты ходишь, как держишь голову, как откидываешь волосы… Это было очень необычно, но я себе понравилась. По-моему, я эффектная.
Когда я сообразила, что иду за своим отражением неизвестно куда и, в общем-то, неизвестно зачем, мы были уже на перекрестке. Моя копия повернула за угол. Поразмыслив немного, я решила следовать за ней. Но нас разделял перекресток, красный свет на переходе… Дождавшись зеленого, я прибавила шагу и направилась в тот же переулок.
Поздно. Ее нигде не было. Я медленно прошлась по улице, заглядывая сквозь прозрачные витрины в офисы и магазины…
Я ее не нашла.
Кто она? – гадала я, вернувшись в гостиницу. Откуда такое сходство? Мой двойник, похожий на меня как две капли воды? Или?..
У меня оставалось еще два дня в Париже, и меня тянуло вернуться на эту улочку, найти ее, увидеть ее (себя?) еще раз, спросить, что она думает о нашем необычайном сходстве… Но я так и не решилась. Из-за французского. Я была нема, безъязычна, и смысла в нашей встрече не было никакого.
Игорю я ничего не сказала. Мне почему-то казалось, что фраза типа: «знаешь, я видела сегодня девушку, похожую на меня» выглядит смешно и бессмысленно. Ну и что? – скажет Игорь. Ничего… Игорю я сказала другое. Что если где и изучать французский язык по-настоящему, то это в Париже. И что в Сорбонне есть специальный курс для иностранцев – это я узнала от одного русского паренька, с которым разговорилась в магазине. Правда, курс этот рассчитан на несколько месяцев, в течение которых нужно в Париже жить…
Игорь удивился. Пожал плечами. Подумал. И наконец сказал:
– Возьми все необходимые анкеты. А там посмотрим.
Это означало согласие.
Месяц в Москве, готовя свои документы для Сорбонны, я провела как в бреду. И постоянным сюжетом этого бреда была девушка, похожая на меня. Она мне снилась, я думала о ней повсюду, мысль о ней накрывала меня волной нервной судороги и жара. Я не понимала, что со мной происходит…
Не выдержав, я сказала как-то Игорю. Легко так, вроде невзначай, за завтраком:
– Представляешь, я видела в Париже девушку, похожую на меня как две капли воды! Я обалдела, когда ее увидела! До того похожа…
– Бывает, – ответил Игорь, допивая свой кофе уже стоя. – Я тебе позвоню часа в три.
Ну правильно. А на что я рассчитывала?
Тогда я и пристала к маме. Мама недоуменно пожимала плечами и заверяла, что никакой сестры-близняшки у меня нет и никогда не было. Что я родилась одна-единственная – ее дочка, ее дочурка, ее ребенок… Она почему-то расплакалась, потом пошла пить валокордин.
Конечно, мама могла так рассентиментальничаться из-за воспоминаний о маленьком пушистом бэбике, которым я была когда-то, когда умещалась в маминых руках, а теперь вымахала в здоровую дылду и к тому же переехала к Игорю, и мама скучает в одиночестве, ведь у нее никого, кроме меня, нет… Ну и так далее. Но что-то было все же подозрительное в ее валокордине…
Я сказала: «Мам, ну пожалуйста, скажи правду… Ты что-то недоговариваешь… Я ведь чувствую».
Мама покачала головой, глядя на меня укоризненно.
– Знаешь, почему мы развелись с твоим отцом? – заговорила она наконец. – Не только потому, что он пил. Но еще и потому, что он меня довел своей ревностью. Ты ведь на него не похожа… Совсем не похожа. Ни чуточки.
Я молчала, не зная, что последует – или не последует? – за этим вступлением. Но мама замолчала. Наконец я отважилась:
– Скажи… отец действительно… мой?.. Или?..
Мама подняла на меня удивленные глаза и, заливаясь краской, как первоклассница, сказала твердо:
– Я твоему отцу не изменяла.
– Извини, мам, не думай, я просто спрашиваю, чтобы понять… Всяко бывает в жизни, – рассудила я философски.
Мама, кажется, удивилась еще больше моей мудрости. Потом улыбнулась и покачала головой:
– Но ты ведь и на меня не похожа. Никогда в твоем лице не промелькнуло сходства с кем-то из нас или хотя бы с дедушками-бабушками… Я наблюдала как медсестра целые семьи и знаю: родился младенец – ни на кого не похож, в год становится похож на папу, к десяти вдруг мама проявляется, к двадцати какая-нибудь бабушка или тетя… Или наоборот. Но ты – никогда, ни на кого. Понимаешь?
– Конечно. Но только что, по-твоему, следует из факта, что я ни на кого не похожа?
– Я иногда думаю, что тебя перепутали в роддоме, – вздохнула мама. – Я надеюсь, что ты не станешь из-за этого думать, что я тебя люблю меньше, чем могла бы любить родную дочь? – торопливо добавила она.
– Ты чего? С какой стати мне так думать? – Я искренне удивилась ходу ее мысли.
– Ты не знаешь, что бывает с детьми, которые узнают, что их усыновили… – снова вздохнула мама. – Случается даже, что они сбегают из дома. В других странах уже давно поняли, какой это шок, и с детства приучают ребенка к мысли, что у него приемные родители…
Ага, подумала я, в таком случае моя копия должна знать, что она приемная дочь…
И удивилась сама себе: я эту девушку уже зачислила в свои сестры! А ведь, строго говоря, я ее видела только несколько мгновений, да еще издалека!
– А у нас до сих пор хранят в тайне, – продолжала мама, – а потом – нате вам, приехали, от тебя родная мать отказалась, а мы тебя усыновили… Какая травма для юношеской психики!
– Ну я же не идиотка, – заверила я маму. – И психика у меня уже давно не юношеская. Так ты меня удочерила?
– Что ты! Нет, конечно. Я всегда думала, что ты моя дочь! Только иногда, глядя на тебя, начинала сомневаться, не перепутали ли тебя в роддоме.
– Я в каком роддоме родилась, между прочим?
– Имени Индиры Ганди.[1]
– Может, там можно посмотреть в старые архивы? Кто еще в тот же день родился, сравнить?
– Не хочу, – отрезала мама. – Ты моя дочь, и если тебя и перепутали, то значит, кто-то растит моего ребенка и любит его, как родного, ни о чем не догадываясь. Мне не нужен никакой другой ребенок, кроме тебя! И я не буду никого искать и разрушать чужое семейное счастье!
Моя милая мама, почему она так уверена, что у кого-то непременно должно быть счастье? Что кто-то так же любит чужого ребенка (считая его своим), как она меня?
Некоторое время мы молчали, созерцая друг друга в наступающих сумерках.
– У тебя зрачки расширяются, когда ты так смотришь, аж глаза черными делаются. – Мама передернула плечами, и я только сейчас сообразила, что, задумавшись, уставилась на нее, не мигая. – Тебе не нужно ли об очках подумать?
– Мам, нас не могли в роддоме перепутать. Если нас было две… Двойняшек не путают. А если бы и перепутали, тогда у тебя были бы чужие двойняшки вместо твоих, но сразу две штуки, а не одна из них. Понимаешь?
– Тем лучше, – пожала плечами мама. – Значит, эта девочка просто на тебя похожа.
Отчего-то день отъезда, который я так ждала и так торопила, мне оказался не в радость.
На сердце была какая-то тяжесть, словно дурное предчувствие. Я долго мучилась, пытаясь понять, откуда оно исходит, но так и не сумела. И только в аэропорту, проходя таможенную зону, я поняла, в чем дело. Оглянувшись, чтобы еще раз помахать Игорю, я увидела написанное у него на лице облегчение.
Игорь был рад избавиться от меня!
Шевельнулась обида. И даже смутная ревность. В последние дни он очень много работал, приходил поздно, уставал, голова его была занята какими-то делами, и он едва замечал меня, не слышал, когда я с ним заговаривала… Единственное, что живо интересовало его, – это мой отъезд. Он мне помогал во всем, даже в складывании чемодана, словно ему не терпелось остаться одному, чтобы я перестала путаться под ногами, заговаривать с ним, когда он сосредоточен, спрашивать, когда придет с работы…
Кажется, я проиграла битву. Между мной и Делами Игорь выбрал не меня.
Промелькнула мысль: я покидаю свое место – в доме Игоря, в жизни Игоря, – и я больше никогда не займу его снова.
Я тогда еще не могла представить, как я была права.
Я тогда еще не могла представить, что происходило в душе Игоря…
* * *
Олин отъезд во Францию оказался Игорю очень кстати. Когда Оля ему выдала идею насчет Сорбонны, он даже не мог вообразить, как это будет кстати! Он согласился разлучиться с ней на несколько месяцев, потому что почувствовал: девочка начинает томиться. Ей нужна смена обстановки. Ведь для любви разлука – словно освежающий душ. Правда, если это разлука короткая.
Но теперь все сложилось как нельзя удачно. Вот уж несколько дней, как на него свалилось новое дело, и оно только начинало раскручиваться, по нему предстояло множество хлопот и разъездов, телефонных переговоров и встреч. Дело это не имело никакого отношения к его работе для партии Василия Константиновича, но Игорь взялся за него неспроста: в этом деле он мог показать себя с новой стороны. Свои таланты имиджмейкера и специалиста по связям с общественностью, свою способность убеждать и добиваться он уже давно доказал. Теперь у него была возможность показать себя не просто краснобаем и теоретиком, но аналитиком-практиком, детективом, способным размотать с крошечной зацепки всю цепочку.
