– Но и оплата будет соразмерна трудностям.
– Ладно. Предположим, я не стану расспрашивать, кто ваш поручитель и что за делишки у него с этой Анкрен. Но вы с ней тоже встречались. Возможно, так же, как и со мной – по чьей-то рекомендации. Есть определенный разряд людей, которые служат как бы связующим звеном между преступным миром Эрда и добрыми платежеспособными гражданами, предпочитающими, чтоб грязную работу за них исполнил кто-то другой. Я прав? Вот, для начала, хоть какие-то связи Анкрен. Если вы назовете мне тех, кто вывел ее на вас или на вашего господина… возможно, они знают ее привычки, убежища…
– Я бы не советовал вам разыскивать этих людей. Не потому, господин Мерсер, что ставлю вам какие-то условия. Просто это пустая трата времени. Боюсь, встретиться с ними уже невозможно.
– Даже так? – Мерсер внимательно посмотрел на серого человека в углу комнаты.
Тот выдержал его взгляд, не мигая.
– Серьезный человек ваш поручитель.
– Более чем.
Разговор, до того протекавший плавно, несмотря на изобилие подводных камней, прервался. Мерсер раздумывал. Вендель следил за ним, возможно надеясь прочесть решение на его лице. Не преуспев в этом, он сказал:
– Сударь, я изложил вам все обстоятельства, которые мне было дозволено открыть. Даже те, что способны оттолкнуть вас. Мы еще не заключили соглашения. И если в деле вас что-то пугает, я не стану изыскивать путей к принуждению. Сделка должна быть честной. И вы вольны отказаться.
Мерсер встал, подошел к окну. Омытое дождями небо сияло чистотой, недоступной низменной тверди. И обещало несбыточное тем, кто поднимает голову не только для того, чтобы высмотреть непогоду. Мерсер отвернулся.
– Можете считать, что сделку мы совершили. Подробности обсудим после того, как я получу задаток. А что до ваших опасений относительно тех способов, которыми Анкрен может ввести меня в заблуждение, то они напрасны. Мои родители умерли, я не женат, и у меня нет ни братьев, ни друзей.
3. Анкрен. На развалинах герцогства
Гравюра называлась «Нимфы Эрденона». Три упитанные девицы, одетые весьма условно, покачивая тяжелыми боками, плясали на лужайке, окруженной мощными высокими дубами. За деревьями виднелись, весьма похоже изображенные, стены и башни Эрденона. Правда, в окрестностях Эрденона уже лет пятьсот не было ни одного дуба, но это мелочи. Ниже красовались каллиграфические строки:
Се нимфы ЭрдскияВ сени дубрав ликуютИ мира возвращениеПри мудром правлении торжествуют!
У второй гравюры, налепленной на стену постоялого двора, название и высокоморальная подпись были оторваны, по всей вероятности намеренно. Но поскольку обе гравюры были сделаны с картин стипендиата генерал-губернатора, эрденонского художника Питера Кнаппертсбуша, скончавшегося пару лет назад, и широко распространились по всей провинции, Анкрен не раз их видела.
Вторая картинка называлась «Отцелюбие римлянки», и насколько Анкрен могла припомнить, содержание ее заключалось в том, что великовозрастная дочь спасала своего умирающего от голода отца, накормив его собственным грудным молоком. При оторванной подписи гравюра, где бородатый старец жадно присосался к обнаженному бюсту пышной блондинки, приобретала откровенно непристойный характер.
Анкрен не нравилась гравюра, не нравился Кнаппертсбуш (хотя она его никогда не встречала) и не нравился сюжет. Не считая этого, все складывалось более или менее неплохо. Она была сыта, раздобыла новую одежду и обувь, и в кошельке кое-что позвякивало. При этом почти не пришлось тратить силы. Никаких покушений на ее жизнь не происходило. И вдобавок распогодилось, стало даже жарко по северным меркам.
Вся эта благодать, однако, не поколебала ее решимости. То, что ее потеряли из виду, – не повод расслабляться, а преимущество нужно использовать, иначе на что оно годится? Не исключено, что бравые ребятки все-таки сумели вычислить, в каком облике и по какой дороге она покинула Аллеву. Тогда они должны предположить, что намеченная жертва направила стопы свои в Кинкар либо в сторону Южного тракта. Но она-то движется в прямо противоположном направлении – в Бодвар.
Притом она тревожилась больше, чем хотелось бы. Дело было не в возможной погоне – это рутина. И путешествовать в одиночку она привыкла. Может, тревожило то, что каждый шаг приближал ее к побережью?
Избегать портовых городов, живя в Эрде, она не могла, да и не стремилась. Но море всегда оставалось запретным. И, как все запретное, влекло.
Не потому ли она истратила большую часть обретенной наличности на покупку лошади? (Могла бы и увести, знала ведь, что животное надолго у нее не задержится. Но не стоило. Легко пришло, легко уйдет.) Конечно, не кровного скакуна, а обычного низкорослого и мохнатого конягу, неприхотливого и с хорошей рысью, так что дорога к цели сокращалась на несколько дней.
А, чепуха все это. Она и впрямь спешила, но не любоваться морскими пейзажами. Настолько спешила, что немного не рассчитала время и вечер застал ее в пустошах. Ночевать на открытом пространстве не хотелось, и она предпочла добраться до постоялого двора в Мурвейле, чтобы, снявшись на рассвете, к полудню достичь Бодвара.
Правда, уехать так рано, как собиралась, не выходило. Слуги на постоялом дворе ползали, как осенние мухи, и в ожидании, пока отопрут ворота и выведут средство передвижения, она коротала время в пустом зале и рассматривала налепленные на стену творения Кнаппертсбуша.
Ее предшественники, менее сдержанные в проявлении чувств, имели привычку расписываться на чем ни попадя либо просто ставить закорючки на грудях и ягодицах нимф и отцелюбивой римлянки, благо места было много и еще оставалось. Но Анкрен не стала участвовать в народном творчестве.
Солнце, высушившее утреннюю росу на траве в пустошах, застало ее уже в пути.
Леший – так барышник назвал лохматого конька – шел ровно, не сбоил, и оставалась надежда, что утренняя заминка никак не скажется на продвижении к цели.
На дороге в эти часы Анкрен никого не встретила. А говорят, бывали времена, когда тракт кишел каретами и всадниками. Особенно летом. Это было, когда Бодварский замок служил летней резиденцией герцогам Эрдским и придворные устремлялись туда вслед за своим повелителем, а город Бодвар жил тем, что потрафлял их нуждам. Но где те герцоги и те придворные? Бодвар нынче – обычный портовый городишко. А замок… Ну, можно сказать, что от замка кое-что осталось. Уничтожить его не так легко.
Бодварский замок строили вовсе не для приятного отдохновения от государственных трудов. Он был заложен чуть ли не во времена Эрдских конунгов, а по-настоящему укреплен герцогом Гарнего I вскоре после эпидемии Черной Смерти – той самой, что выкосила пол-Европы. Но герцог искал прибежища вдали от столицы вовсе не от чумы. Теперь уж никто в точности не помнил, кого он боялся – то ли сторонников убитого им старшего брата, то ли своего шурина, императора Йорга-Норберта, но замок при нем стал одним из самых мощных оплотов Севера. Здесь Гарнего I и провел остаток своих дней. Он настолько не любил бывать в Эрденоне, что, когда возжелал сделать своего сына Рутгера соправителем, пренебрег стародавними обычаями и вызвал в Бодвар примаса Эрда, дабы тот в часовне замка вручил Рутгеру драгоценные регалии герцогства, переданные Мелгой Благодатным Йосселю Храброму вместе с титулом. Вскрости после этого Гарнего I, не дождавшись нападения извне, скончался от апоплексического удара во время ссоры с тем же Рутгером. Злые языки, впрочем, утверждали, что Рутгер нанес родителю удар собственной десницей. Что не помешало ему, когда пришло время, венчаться на герцогство в том же в Бодварском замке. С тех пор так и повелось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
