В случае с Натальей мой поиск наталкивался на непреодолимую стену. Смерти она не боялась (боялась, конечно, но не патологически), она здраво отдавала себе отчет в том, что все мы смертны, что смертный час никому не известен, что мы можем уйти из этой жизни в любой момент, а думать о том, когда и почему это произойдет — не имеет никакого смысла. Нет, это не был типичный случай завуалированного страха смерти. По-моему, целлюлита она боялась куда больше. Большая часть ее переживаний так или иначе была связана с сексуальными отношениями, с мужчинами.
В какой-то момент я предложил ей прочесть мою книгу «Красавица и чудовище», которая как раз посвящена проблемам пола. Несмотря на то что эта книга достаточно большого объема, она прочла ее буквально за день и уже в следующий свой визит сильно переменилась.
— Мне многое теперь стало понятно, — сказала Наталья сразу после того, как мы поздоровались. — Когда я читала ваши описания того, что чувствует женщина, и того, чего она в действительности хочет, у меня прямо мурашки бежали по коже. Я наконец поняла, что меня столько времени мучило.
— Что именно? — спросил я, несколько опешив от такого неожиданного эффекта, произведенного моей книгой.
— Я прочла про ощущение мужчины, то есть как женщина чувствует мужчину. Мне на самом деле очень хочется так чувствовать, но не получается. И иногда, иногда... — тут она запнулась.
— Возникает тревога? — я пришел ей на помощь.
— Да, и тревога... Но тревога не сразу.
— А что сразу?
— Сначала вина... — ответила Наталья.
И дальше нам удалось прояснить ситуацию. В детстве Наталья была очень живым и любопытным ребенком. Однажды, когда на даче она играла со своими четырехлетними сверстниками «в доктора», детей за этим занятием застала ее мать. По натуре мать Натальи, несмотря на свою «шум-ность» и эмоциональную яркость, была доброжелательным и чутким человеком. Когда она увидела, что у дочери спущены трусы, а вокруг суетятся другие малыши, она, видимо, не на шутку перепугалась. Ее лицо было искажено гримасой испуга, она стала кричать, браниться, что очень напугало Наталью. Девочке показалось, что она сделала что-то ужасное, ей было стыдно, неловко.
Мать «отходила» от того состояния достаточно долго, смотрела на дочь с подозрением, какое-то время не разрешала ей покидать участок и приглашать к себе друзей с соседних дач. Более того, она пошла к родителям этих детей и все им рассказала, после чего и в соседских семьях были предприняты «репрессии». Впрочем, каждому ребенку досталось по-своему — кого-то просто отчитывали, кого-то ругали, к кому-то применили порку. В общем, резонанс от случившегося вышел большой, но главное — никто из детей так толком и не понял, что, собственно, «такого» они сделали. Однако «интимные места» больше никогда не присутствовали в их играх, да и играть они старались на глазах у родителей, а то и вовсе сторонились друг друга.
Когда семья Натальи отправилась проводить очередное лето на даче, она почему-то ехала туда с тяжелым чувством. Снова она чувствовала былую неловкость, не знала, как будет поддерживать отношения с детьми, которых тогда вместе с ней уличили в «разврате». Мама Натальи не работала, а отец, напротив, работал и приезжал к своим женщинам из города только на выходные. Наталья очень скучала по отцу, потому что всегда чувствовала в нем своего защитника. В отличие от матери, он был всегда спокоен и сдержан; даже в той ситуации он сохранял присутствие духа и всячески пытался успокоить потрясенную случившимся супругу. Наталья любила проводить с отцом время — во всем, что он делал, чувствовалась уверенность и сила, и это было очень приятно.
И вот поздним вечером, в очередной пятничный приезд отца на дачу, Наталья проснулась и подумала, что папа, наверное, уже приехал, и пошла это проверить. Картина, которая ей открылась, когда она заглянула в дверь родительской комнаты, повергла девочку в шок. В затемненном пространстве она увидела широкую напряженную спину отца, который всем телом придавил на кровати ее мать. Мама Натальи стонала, и поэтому сначала девочка подумала, что происходит что-то ужасное, но потом она поняла, что ее матери это нравится. Звуки нарастали, движения родителей становились все более резкими... Не в силах вымолвить ни слова, она стояла словно парализованная, глядя на то, как ее ничего не подозревающие родители занимаются сексом.
Полная ужаса и какого-то непонятного ей возбуждения, Наталья потихоньку закрыла дверь и на цыпочках вернулась в свою постель. Странная, пугающая и одновременно завораживающая картина стояла перед ее глазами еще какое-то время. Сама того не заметив, она потянулась к своим гениталиям, и тут ее охватил чудовищный ужас, она в один миг почувствовала, что все ее лицо буквально налилось кровью от стыда и страха. Девочка почувствовала себя виноватой, причем чувство вины было тотальным, ей казалось, что она натворила что-то ужасное, сделала нечто непоправимое. И даже утром, проснувшись, Наталья все еще чувствовала где-то внутри себя эту «немотивированную тревогу». Выйдя на веранду, девочка увидела улыбающихся родителей, которые о чем-то мило беседовали...
Наталья вспоминала все случившееся в подробностях, но долгое время старалась думать, что этого не было. Единственное, что никак не шло у нее из памяти — искаженное лицо матери, когда она застала ее за игрой «в доктора», и широкая напряженная спина отца, которую она увидела в дверной проем следующим летом после своего «позора».
Отношения с мужчинами у Натальи складывались по традиционному сценарию. Сначала она влюблялась «по уши», до потери сознания, потом мучилась от того, что не считала себя достаточно красивой, чтобы удержать возлюбленного подле себя: Когда между ними происходил первый сексуальный контакт, она испытывала чувство вины, которое, впрочем, быстро и незаметно превращалось в ощущение какой-то странной, подспудной тревоги. Дальше наступал период, когда Наталья начинала чувствовать себя «грязной», что только усиливало ее тревогу. Ей начинало казаться, что так любить мужчин, как она их любит, нельзя.
В какой-то момент она решила, что не будет любить мужчин и станет просто заниматься с ними сексом. «Я тогда прыгала из постели в постель, без разбора», — сказала Наталья о том позднем студенческом периоде своей жизни. На какой-то момент подобная тактика позволила ей справиться с тревогой, но затем тревога стала преследовать ее неотступно. Собственно по поводу этой тревоги Наталья ко мне и обратилась.
В чем была причина ее тревоги? Ответить на этот вопрос нетрудно, ведь в этом чувстве смешалось все: ее детский стыд, который она почувствовала, увидев искривленное гримасой ужаса лицо матери, заставшей ее со спущенными трусами; ее страх и вина, которые она испытала, случайно подглядев, как ее родители занимаются сексом; наконец, те обвинения, которыми она себя осыпала за свою распущенность в студенческие годы. Но побольшому счету, она просто мучилась от того, что в глубине своего подсознания считала свою сексуальность постыдной.
Ее мать была в ужасе, когда увидела Наталью со спущенными трусами, а потом Наталья увидела, что она — ее мать — получала какое-то странное, неведомое ей удовольствие от чего-то интимного, что происходило между ней и отцом Натальи. Это странное, неосознанное девочкой противоречие легло в основу отношений взрослой женщины к мужчинам. Она увлекалась ими, но и боялась своего увлечения. Эта ее внутренняя, скрытая от сознания борьба и вызывала в Наталье чувство вины, смешанное с тревогой, причину которой она не могла найти.
Теперь, когда она прочла о тех противоречивых чувствах, которые женщины испытывают к мужчинам, когда мы восстановили всю цепь событий своеобразного становления ее детской сексуальности (точнее сказать, ее детского отношения к сексу), все встало на свои места. Наталья почувствовала, будто у нее с души упал камень, и ее тревога ретировалась, потому что исчезла вина.
В нашей культуре сексуальная сфера является одной из таких сфер, в которых наиболее часто возбуждаются чувства вины. Выражаются ли запреты через выразительное умалчивание или посредством открытых угроз и наказаний, ребенок часто приходит к ощущению того, что не только сексуальное любопытство и сексуальные действия являются запретными, но и он сам является грязным и достойным презрения, если интересуется этой темой.
Карен Хорни
Свобода — не то, что приходит при завершении; она должна присутствовать с самого начала.
Джидду КришнамуртиСексуальная незалежность
Не будет большим преувеличением, если мы скажем, что впервые свою подлинную независимость и некоторую даже противопоставленность родителям мы почувствовали в период своего полового созревания (в пубертате). Именно в это время мы стали осознавать, что между нами и нашими родителями существует разрыв, а вовсе не связь, как мы до этого думали. С нами тогда стало происходить что-то и именно в том месте, которое прежде казалось нам «грязным», любые действия с которым воспринимались нами как постыдные. И все это — ощущение «грязного места», ощущение «постыдности» — теперь вовсю противоречило нашему половому инстинкту.
